Лист - Дёрдь Гаал

Ваш верный друг Ференц Лист».

Между тем возникли некоторые трения с Беллони.

В антракте во время концерта в Базеле в артистическую пришёл промокший до нитки молодой человек. Над Швейцарией в эти дни бушевала непогода, а он пешком добирался из Цюриха, чтобы послушать Ференца Листа. Он смотрел на маэстро таким взглядом, какой бывает только у очень бедных и очень восторженных юношей при виде обожаемого ими артиста, — в нём сливается все: и их душа, и надежда, и гордая апостольская нищета.

   — Иоахим Рафф, — представился, едва смея принять протянутую ему Листом руку для пожатия. — Я уже имел честь однажды... Но это было давно... Вы, наверное, уже и не помните. В Гамбурге.

   — Чем могу служить, дорогой приятель?

   — Я. хотел бы послушать ваш концерт...

Но тут вмешивается вездесущий Беллони:

   — Во всём зале нет ни единого места.

   — Не беда, — останавливает его Ференц. — Будете сидеть возле меня, на сцене.

Из дальнейшего разговора выясняется, что Рафф — музыкант, к тому же хорошо образованный музыкант, научившийся всему, чему вообще можно научиться: дирижированию, инструментовке, игре на фортепиано, скрипке, органе, он знает все секреты духовых инструментов, если надо, может переписывать ноты, он пишет красивым каллиграфическим почерком, — словом, умеет делать всё, кроме одного — зарабатывать на хлеб.

Ференц окидывает взглядом промокшего, исхудалого юношу. Потрёпанное пальтишко такое тоненькое, что кажется, сквозь него видны все рёбра наперечёт.

   — Познакомьтесь, — говорит он им обоим — Раффу и Беллони. — Я думаю, что господин Беллони будет, как и прежде, вести мои дела, а секретарём, ведающем вопросами искусства, стонет господин Рафф...

Беллони недоволен, Беллони ворчит. Ференц, обнимая его, говорит:

   — Он же не примет милостыню, а нам как-то надо положить ему в карман несколько золотых. Не усложняйте мне жизнь, Беллони, и не унижайте доброго человека, беспомощного перед злым роком...

На Бетховенские празднества в Бонн съехалось такое множество народу, что не то что двум секретарям, а целому секретариату хватило бы по горло дел: Мейербер, Давид, Шпор, Антон Шиндлер, Мошелес, король парижской музыкальной прессы Жюль Жанен, веймарский «антидирижёр» Шелар, Фетис, Крейцер, Берлиоз.

Просмотрев список приглашённых, Лист, к своему ужасу, открывает, что в нём нет Мендельсона, Шумана и Рихарда Вагнера, от французов - Обера, Галеви, Тома. Нет в списке и Габенека, который дли Бетховена сделал за свою жизнь больше, чем все здесь собравшиеся вместе. Не пригласили Черни — учителя Листа, верного ученика Бетховена. И вообще, как видно, не очень принимали во внимание, что средства на памятник Бетховену добывал Ференц Лист.

У него было, собственно, единственное скромное пожелание — заказать модель памятника способному итальянскому скульптору Бартолини, художнику с хорошим вкусом. Боннский комитет с возмущением отверг это предложение: как это возможно, чтобы памятник величайшему немецкому музыканту в сердце Германии ваял итальянец?! Ференц без возражений уступил большинству. Признал, что такой заказ смертельно обидел бы Шадова, Рауха, Ритшля, Хенеля, Шванталера — ведущих скульпторов Германки. Пусть они сами на конкурсе решат, кто из них лучший. Победителем вышел Хенель.

В августе 1845-го памятник уже стоял готовый, заботливо укутанный в полог. Готова была и программа празднеств — разумеется, после бесконечных споров, обид и сцен ревности: Девятая симфония, Торжественная месса, Месса до мажор, Христос на Масличной горе, Пятак симфония, увертюры к «Кориолану» и «Эгмонту», финал «Фиделио», Концерт для фортепиано ми-бемоль мажор, Квартет, посвящённый Разумовскому, хор доктора Брайденштайна в честь открытия памятника и «Торжественная кантата» Листа. Больше чем предостаточно. Господа устроители забыли только о пустяке: для праздничных концертов нужен ещё и концертный зал. А его-то как раз и нет. Лист молниеносно принимает решение: нужно построить Вал торжеств. Члены комитета разводят руками: «Кто же даст на это деньги?» — «Я!» — отвечает Ференц.

Скорее гонца за Цвирнером (отличный архитектор, закончивший благодаря пожертвованию Листа строительство Кёльнского собора), и Ференц уже даёт ему задание: за несколько дней воздвигнуть концертный зал.

Беллони в ярости, но помогает собрать армию рабочих, просит баш, срочно перевести необходимую сумму денег на покупку строительных материалов. Всё своё время Ференц теперь на стройке: подбадривает, рассказывает, раздаёт деньги, заводит дружбу с землекопами, плотниками, каменщиками. И здание действительно вырастает из земли, как гриб, буквально на глазах.

А 12 августа 1845 года в одиннадцать часов дня огромная толпа людей заполняет Соборную площадь. В Мюнстерском соборе звучит Месса до мажор. После мессы люди окружают закрытый пологом памятник. Ференц в отчаянии! Народ стоит под палящим солнцем, а короля с гостями и свитой, которых под страхом обвинения в бунте обязательно нужно дождаться, нет и в помине. Проходят час. Полтора. Но вот гудок парохода. По Рейну из замка Брюль прибыли наконец прусский король Фридрих-Вильгельм IV с королевой, наследный принц с супругой, английская королева Виктория с принцем Альбертом...

Падает полог с монумента, сверкает на солнце бронза. Памятник удался на славу. Теперь нужно только провести концерты. Ведь большая часть и этой работы падает тоже на плечи Листа: он дирижирует «Фиделио» и исполняет Концерт ми-бемоль мажор. Но этого мало: прусский король настаивает на выступлении (хотя бы на одном) в замке Брюль. Здесь Ференц сначала аккомпанирует Дженни Линд и Полине Виардо-Гарсиа, а затем фантазией из арии «Нормы» ублажает слух придворной знати.

Но ни эта гигантская работа с большим нервным напряжением, ни куча выброшенных денег не гарантируют от несправедливых нападок. Немецкие коллеги сердито шипят: «Почему исполняется листовская кантата, а не немецкий?»

А завтра нужно дирижировать оркестром — исполнять «Торжественную кантату». И снова их королевские величества задерживаются. Идут минуты, часы. А концерт по правилам придворного этикета начинать нельзя. Ференц вне себя.

   — Больше никого не ждём. Публика в сборе — начинаем. До опоздавших мне нет дела, кто бы они там были.

Едва доиграли кантату, на сцену вбегает запыхавшийся Бранденштайн.

   — Маэстро, их королевские величества прибыли!

Лист наклоняется к раскрасневшемуся толстячку, успокаивает:

   — Ничего, сыграем для них ещё раз. Что я? мы ещё можем сделать?