Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

— Понимаю, понимаю, — сочувственно кивнул Гусев. — К сожалению, это бывает. Ну а дальше? Вы стали его ругать?

— Вот именно! — почти засмеялась Настенька. Этот молодой человек ей положительно нравился. Такой вежливый, такой догадливый, так внимательно слушает. — Я стала его ругать, но, разумеется, вежливо. Как я это умею. А потом беру ружье, а от него даже ничем не пахнет. Знаете, я слышала или читала, что если из ружья стреляют, то потом от него пахнуть должно чем-то. А, вспомнила — порохом. А тут ничем не пахнет. Представляете? И главное, что я тогда вспомнила: у мужа моего ведь и патронов не было. Спрашивается, как же и чем он тогда на этой охоте из ружья стрелял?

— И вы подумали, что он был где угодно, только не на охоте?

— Ой, правильно, ну, совершенно правильно! — Настенька улыбнулась, но тут же прищурилась и плотно поджала яркие губы.

Гусев тоже почему-то нахмурился и сказал:

— Извините, я, может, чем-то обидел вас?

— Ну что вы, Анатолий Константинович, — Настенька глубоко вздохнула. — К сожалению, вы правы. Мне тогда показалось, что мой супруг был не на охоте. В общем, вы меня понимаете?

— Да, Анастасия Львовна, я вас так понимаю. Но, простите меня ради бога, мне что-то с трудом верится, что ваш супруг мог позволить себе нечто подобное. Вы такая, еще раз извините, я совсем не умею говорить комплименты, но вы такая обаятельная. У вашего супруга просто нет головы.

— Я ему так и сказала. Мы не очень давно женаты, всего четыре года, он всегда носил меня на руках, поверьте, он это может. И вдруг этот случай.

— Видимо, Анастасия Львовна, ваш супруг избалован вниманием женщин и совсем забыл о поговорке: что имеем — не храним, а потерявши — плачем.

— Вы абсолютно правы, Анатолий Константинович. Особенно насчет женщин. У него практически нет пациентов мужчин. Они почему-то все стремятся попасть ко мне.

— Это естественно. Я бы к вам в первую очередь записался.

— Я не возражаю. Так вот, а к нему — одни женщины. Я бы не сказала, что сплошные красавицы. — Настенька снисходительно приподняла и опустила плечо и вдруг вспомнила ту пациентку, которая вчера так нагло, так требовательно спрашивала ее мужа, вспомнила, как отец, этот умудренный жизнью человек, на полном серьезе сказал ей: «А вдруг у них шуры-муры?» — и волна ненависти, дремавшая в груди, захлестнула ее:

— И знаете, Анатолий Константинович, ведь есть такие нахалки, которые откровенно пытаются разрушить семейную жизнь. Это просто кошмар! Особенно одна дамочка. И ничего-то у нее не болит, зубы нормальные, так, я ей несколько раз только камни убирала, так она пялит на мужа глаза. Сначала такая скромненькая, ну, просто посмотреть не на что было. А как заметила, что Зайцев ей вдруг улыбаться начал, так и зачастила.

— Ну, вы напрасно так подозрительны, — Гусев укоризненно покачал головой и, посмотрев на часы, на глазах у Настеньки написал на ее письмо крупно и разборчиво: «В архив», поставил дату, подпись и положил письмо в полураскрытый потертый портфель, стоявший у стула. Настенька поняла, что самое страшное позади, что аудиенция кончается. Но почему-то медлила встать. Ей захотелось вдруг рассказать, обязательно рассказать этому молодому человеку о той дуре с машиностроительного завода. В конце концов, и ее можно вызвать в этот же кабинет и приструнить, чтобы не разрушала здоровую советскую семью.

— Напрасно? — нервно усмехнулась Настенька. — А почему эта замухрышка стала вдруг наряжаться? То в дубленку светло-коричневую в жару нарядится, то платок японский с золотой ниткой, то на свои пальцы-сардельки кольца напялит, то серьги нацепит, а уши у нее, вы бы видели ее уши, как у слона!

— А может, — перебил ее Гусев, — эта женщина и не хотела совращать вашего мужа? Может, ей или дочери ее коронку надо было поставить, вот она и желает показать, что у нее есть для этого материальные средства.

— Ей коронки? — Настенька наморщила лоб, стараясь припомнить, что же приносила эта дура с машиностроительного. Да, ведь что-то она приносила Зайцеву, Он же несколько раз домой ездил за деньгами.

— Нет, Анатолий Константинович, что вы, какие коронки? Я теперь вспомнила. Этой наглой женщине просто были нужны деньги. А приносила она и предлагала мужу не то кольца, не то старинную монетку.

— Золотую? — подсказал Гусев.

— Золотую? — удивилась Настенька. — Нет, вы ошибаетесь, по-моему, все-таки кольца. И мне кажется, что муж у нее ничего не взял. Ну, разумеется, не взял. Зачем? Он же с золотом не работает. У нас только Ковалев имеет разрешение. А эта наглая женщина все равно к Зайцеву моему несколько раз приходила.

— И вы дома опять с ним поскандалили?

— Я? — Настенька искренне удивилась и показала на себя указательным пальцем. — Нет, я не такая уж опустившаяся, чтобы ревновать своего мужа к подобным дамочкам. Ревность, Анатолий Константинович, это великое чувство. И расходовать его надо бережно, особенно нам, женщинам. Простите, а что все-таки с моим письмом вы намерены делать?

— А что делать? — Гусев пожал плечами и опять посмотрел на часы. — Как я и предполагал, его придется списать в архив.

— Да, я видела, спасибо вам преогромное. Ну а моему Зайцеву что будет за ружье?

— Это уже не наше дело, а местной милиции, уважаемая Анастасия Львовна. — Гусев поднялся, одернул пиджак. — Если вы не возражаете, вашего супруга вызовут вот в эту же комнату, выпишут штраф и предложат или зарегистрировать ружье, или сдать его в магазин.

— Ой, — Настенька плавно взмахнула рукой, — да вы не волнуйтесь, Анатолий Константинович, я его в два счета уговорю зарегистрировать. Вы только, я умоляю, я весь день думала об этом, как только с вами по телефону поговорила, могу даже на колени встать, пожалуйста, не сообщайте мужу ничего. Вы прикажите местной, нашей милиции, тем, кто с ним будет беседовать, чтобы они не называли мое имя. Вы сами понимаете, что после этого у нас в семье могут быть осложнения, а я не хочу. Это возможно? Это не очень трудно?

— Ваше желание, Анастасия Львовна, в данном случае для нас закон. И мы обязаны его выполнить. Я непременно распоряжусь. Всего вам доброго.

— Большое спасибо, Анатолий Константинович, вы даже не представляете, какой камень сняли с моей души, Я ведь честно признаюсь, что дрожала от страха, думала — вот муж узнает. Все ждала ответа, уже и ждать устала, а вы раз — и позвонили.

— Извините, Анастасия Львовна, что не сразу отреагировали, дел у нас в области много куда более срочных и важных, чем такая мелочь. Поэтому задержали. Вам официальный ответ нужен?

— Нет, нет, благодарю вас!

— До свидания! — Гусев галантно склонил голову, внимательно посмотрел в спину Настеньке, а когда за ней закрылась дверь, схватился за голову руками, подпрыгнул и чуть не закричал «ура!».

Вот это да, вот это Анастасия Львовна Полякова! Вот это Гусев! Молодцы!

Значит, с золотом работает Зайцев. Это ясно, как божий день. А металл ему носит для продажи некрасивая — или, наоборот, красивая? — женщина в светло-коричневой дубленке и японском платке, шитом золотыми нитками.

Гусев поднял телефонную трубку, набрал номер:

— Алло, Петр Васильевич, это я. У вас в описке врачей кто значится под номером восемь? Он, честное слово — он! Слушаюсь: «не сходить с ума и бегом к вам!» — Гусев подхватил портфель с выключенным уже магнитофоном и спокойным шагом вышел из кабинета.

А Настенька в это время с улыбкой смотрела на грустные деревья, почти потерявшие листья и ловившие голыми ветвями тонкую прозрачную паутину, и на душе у нее было радостно и светло.

Вот ведь как все просто. Попался толковый парень, добрый, душевный, понимающий. И все сошло на нет. Письмо теперь пойдет в архив. А был бы на его месте какой-нибудь бурбон, он бы такую бучу поднял, вызвал бы Зайцева, устроил бы очную ставку, заставил подписывать всякие протоколы и, может быть, даже потребовал отпечатки пальцев, словно Настенька какой-то преступник.

Федор Семин был убежден, что время, которое он провел на заводе, каждый день начиная свою работу с семи утра и заканчивая в семь вечера, не прошло даром. Теперь он почти с закрытыми глазами знал технологию основного производства, а в особенности участка золочения.

Возвращаясь домой в переполненном автобусе, Семин по лицам и репликам понимал и знал, хорошо или неудачно работали сегодня сборщики на главном конвейере, знал, почему цех штамповки не выполнил сменное задание — его подвели литейщики, а тех, в свою очередь, снабженцы вовремя не обеспечили сырьем.

Все это было ново, интересно, однако пока далеко от того, что требовалось Семину. Возможно, думал он, Матвеев и Панкратов правы, утверждая, что хищение происходит именно с нашего завода, а не откуда-то еще, например, из соседнего района. Но, выслушивая упреки в том, что расхитители до сих пор не найдены, а золотые коронки и зубы кто-то продолжает вставлять, Федор Семин, как ни старался, своей прямой вины в этом обнаружить не мог. А тут еще Гусев с этой очередной своей версией о том, что к стоматологу Зайцеву несколько раз приходила именно с машиностроительного завода женщина в светло-коричневой дубленке и японском платке с золотой ниткой и продавала какое-то золото.