Жребий брошен - Егор Александрович Токарев

– Дай лучше я, – Квинт вышел вперед. – Здравствуйте, мы бы хотели купить у вас немного еды, чтобы разнообразить солдатский паек.

Лицо мужчины разгладилось, и на губах появилась еле заметная улыбка.

– Что же, это дело благое, идите за мной, – он развернулся и зашагал обратно в дом.

Гости последовали за ним. Пес, проводив их подозрительным взглядом, остался на улице.

Внутри дом тоже выглядел вполне ухоженным. У дальней стены располагался большой очаг, над которым висел котел. Содержимое булькало, источая манящий аромат овощного рагу. Запах сводил с ума, навевая воспоминания о покинутом доме. Детали далеких грез у каждого солдата были свои, но чувства, приносимые этими теплыми мыслями, практически не отличались, будь то простой легионер или прославленный легат. Посередине комнаты стоял большой стол, за ним, выпрямив спину, сидела женщина. На вид ей было около тридцати пяти. У нее были черные как смоль волосы, а черты лица и смуглая кожа говорили о южном происхождении. Не смотря на уже зрелые года и ставшие заметными морщинки у уголков глаз, она выглядела очень привлекательно, плены своей загадочной красотой. Некоторое время женщина не отводила взгляд своих практически черных зрачков от Квинта, но потом вновь занялась прерванным рукоделием.

– Могу вам предложить сыр, мясо, немного хлеба и вино, – сказал хозяин дома.

– Пойдет, сколько мы должны? – Квинт достал из-за пояса кошель.

– Вы не желаете отужинать с нами, рагу как раз почти готово? А рассчитаемся после.

– Филиас, ты уверен? У нас не так много средств, чтобы кормить всех встречных солдат, – подала голос женщина, сидевшая за столом.

– Это моя жена – Эвриста. У нее характер южанки, – хозяин строго посмотрел на жену. – Эти солдаты устали после марша, пусть поедят домашней еды.

– Если мы ставим вас в затруднительное положение, то мы уйдем, – сказал Квинт.

Женщина промолчала, продолжая вышивать диковинный узор на пестром платке.

– Садитесь, – Филиас указал на стол.

Эвриста сделала последний стежок, встала из-за стола и, подойдя к очагу, принялась раскладывать рагу по тарелкам. Места хватило не всем. Двое легионеров вынуждены были сидеть на деревянных брусках, впрочем, для солдат это не было проблемой.

Перед гостями появились глиняные плошки с дымящимся варевом. Все начали с аппетитом есть. Лишь жена хозяина не выказывала особого удовольствия от компании за ужином.

Как понял Квинт, хозяина дома звали Филиас. Насколько он знал, такое имя было распространено на юге и юго-востоке Республики. Во время еды над столом висело тяжелое молчание, хозяин дома то и дело бросал взгляды на солдат. Его жена – Эвриста не присоединилась к трапезе, предпочитая заниматься рукоделием, чем делить еду с гостями. По непонятной причине ее взгляд, направленный на Квинта, источал яд. Кай, как обычно в присутствии каких-либо подчиненных кроме своего друга, ел молча и сосредоточено. Порой казалось, что он не просто поглощает пищу для поддержания сил или получения наслаждения от вкуса, а выполняя некий план, задачу, поставленную перед ним командованием. Двое легионеров, сопровождающих Квинта и Кая, также ели молча, но уже по понятным причинам. Не положено солдатам весело болтать и общаться, когда командиры поступают с точностью да наоборот. Легионеры, как и положено, уплетали предложенную им пищу, бросая быстрые подозрительные взгляды на приютивших их хозяев дома. Через несколько минут, когда все утолили первый голод, Филиас нарушил молчание:

– Хм-хм, – он прокашлялся и кивнул на Квинта. – Так, стало быть, вы из двенадцатого?

Квинт взглянул на металлическую пряжку на груди, с выбитым на ней названием легиона, и кивнул.

– Славный легион, славный… легион нашего нынешнего «Меча», – продолжил Филиал. – Но, говорят, он сейчас довольно далеко от сюда, что же вы тут делаете?

– Где сейчас наш легион, это не твое дело. Не волнуйся, мы защитим тебя, а вот сам ты, в каком легионе служил? – Кай говорил тихо, но так вкрадчиво, что хозяин дома заерзал на стуле. Легионеры, сидевшие рядом, подобрались.

– Нет, нет, что вы. Я не хотел ничего такого. Да я знаю, что вы нас защитите, просто мне интересно. А служил я в двадцатом, дослужился до центуриона, но потом вышел на пенсию по возрасту и из-за ран.

Напряжение, стальной проволокой натянутое над столом, ослабло. К ветеранам на пенсии всегда относились с уважением и почтением. Выйти на заслуженную пенсию по выслуге лет было довольно трудно. Прожить двадцать пять положенных лет в непрекращающихся боях, кампаниях и походах удавалось далеко не каждому легионеру. Но после выхода в почетную отставку каждому солдату доставался земельный участок и сумма денег. Качество земли и размер «стариковского мешка» (так солдаты назвали выплату при выходе на пенсию по выслуге положенных лет) определяли заслуги солдата на службе, звание на момент выхода из легиона и связи в самом легионе и Магистрате, в компетенцию которого входили подобные выплаты. Хоть денежную сумму и называли «стариковским мешком» ветераны, вышедшие на пенсию, были далеко не седыми старцами. На момент оставления легиона им было от сорока до сорока пяти лет. Во время особо важных для Республики кампаний и битв из числа ветеранов формировали отдельные подразделения – когорты эвокатов. Все без исключения полководцы ценили и берегли столь опытных солдат и использовали их только в особых случаях. Во время походов эвокаты часто занимались обучением молодых легионеров совместно с их центурионами. Для самого центуриона не было ничего предосудительного в том, чтобы послушать совета опытного центуриона-эвоката, ведь мудрость человека, прошедшего сотни схваток, стоит гораздо больше самого чистого алмаза.

Легионеры за столом расслабились и начали смотреть на хозяина дома уже с уважением, а не с холодной подозрительностью, как раньше. Даже Кай сменил свой обычный тон подозрительного военного трибуна легиона на более теплый.

– Я тоже служил в двадцатом. «Слава Велерии» был легионом моего отца, – сказал Квинт.

– Так вы сын Луция Мария?! О, я помню вашего отца. Какой был человек! И как погиб… от отравленной стрелы этих лесных выродков… О простите, знаете, я никогда не поддерживал всех этих лжецов, обвиняющих вашего отца в той резне… – он запнулся. – Я не хотел… – Филиас смутился, уставившись в кружку с вином перед ним.

– Ничего, он умер достойно. В бою, защищая Республику, которую любил.

«Возможно, даже больше своего сына» – подумал Квинт.

– По такому случаю надо выпить чего-то получше вашего вина, уж простит меня хозяин дома, – под молчаливое согласие Кай вытащил бурдюк из своей походной сумки.

Похоже, для этого военного трибуна большой бурдюк вина был такой же обязательной частью снаряжения,