Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

— Что я умею читать мысли. Ну, и что с этого?

Но Шент уже оставил его. Он повернулся к Алвардену.

— Он может чувствовать мысли, Алварден. Сколько бы я мог с ним достичь! И быть здесь… быть беспомощным…

— Что… что… — как заведенный повторял Алварден.

Даже на лице Полы возникло какое-то подобие заинтересованности.

— Это правда? — спросила она Шварца.

Он кивнул ей. Она заботилась о нем, а теперь ее должны убить. И все же она была предательницей.

Шент проговорил:

— Алварден, вы помните, я говорил вам о бактериологе, умершем в результате воздействия синапсифера? Одним из первых симптомов его психического срыва было заявление о том, что он способен читать мысли, и он мог. Я обнаружил это прежде, чем он умер. И это было моей тайной. Я никому не сказал, но это возможно. Видите ли, при появлении сопротивляемости мозговой клетки мозг может приобрести способность к образованию магнитных полей, стимулируемых микротоками чужих мыслей к преобразованию в подобные вибрации в самом себе. Принцип тот же, что и у обычного звукозаписывающего устройства. Это можно считать телепатией, и в любом смысле этого слова…

Шварц все это время хранил угрюмое и враждебное молчание. Алварден медленно повернулся в его направлении.

— Если это так, Шент, то мы могли бы его использовать. — Мысли с бешеной скоростью крутились в голове археолога. Он перебирал всевозможные варианты. — Теперь должен быть какой-нибудь выход. Должен быть. И для нас и для всей Галактики.

Толчок был легким, но Алварден вскрикнул от внезапной резкой боли.

— Это сделал я, — сказал Шварц. — Хотите еще?

Алварден перевел дыхание.

— Вы можете сделать это с охранником? С секретарем? Почему вы позволяете им издеваться над собой? Великая Галактика, Шварц, никаких неприятностей не будет. Послушайте, Шварц…

— Нет, — сказал Шварц, — это вы послушайте. Зачем мне выходить отсюда? Где я окажусь? По-прежнему в этом мертвом доме. Я хочу домой, но я не могу пойти домой. Я хочу к моим людям, в мой мир, но не могу пойти к ним. И я хочу умереть.

— Но речь еще идет и о Галактике, Шварц. Мы не можем думать только о себе.

— Не могу? Почему же? Почему я должен заботиться о вашей Галактике? Я надеюсь, что ваша Галактика умрет. Я знаю, что планирует совершить Земля, и я доволен. Эта молодая леди раньше сказала, что выбрала свою сторону. Что ж, я тоже выбрал свою сторону, и моей стороной является Земля.

— Что?

— Почему бы и нет? Ведь я же землянин!

Глава 17

Измените вашу сторону!

Прошел час с тех пор, как Алварден впервые очнулся от бессознательного состояния и обнаружил себя распростертым наподобие куска говядины в ожидании ножа. И ничего не произошло. Ничего, кроме лихорадочного беспокойного разговора, невыносимо убивающего, невыносимо тянущего время.

И никаких результатов. Он сознавал это. Врать, заведомо беспомощно, абсолютно отказавшись от своего достоинства, хотя бы даже перед лицом опасности, означало выказать столь же ошеломляющую слабость. Не нужно об этом думать, иначе, когда действительно сюда придут, он не сможет собраться с силами, чтобы бросить им вызов.

Нужно было нарушить молчание. И Алварден сказал:

— Я думаю, это место может кишеть подслушивающими устройствами. Мы должны меньше говорить.

— Нет. — Голос Шварца звучал безжизненно. — Никто не подслушивает.

Археолог едва не сказал машинально:

— Откуда вам известно? — но промолчал.

Надо же, чтобы могла существовать такая сила! И не для него, а для человека из прошлого, который называет себя землянином и хочет умереть!

Когда он смотрел вверх, ему была видна только часть потолка. Повернувшись, он мог даже видеть острый профиль Шента, с другой стороны — гладкую стену. Если ему удавалось на мгновение приподнять голову, перед ним возникало бледное измученное лицо Полы.

Иногда в его мозгу возникала мысль о том, что он — гражданин Империи, Империи звезд, существует особо острая несправедливость в том, что именно его подвергли заключению, особенно острая нечистоплотность в том факте, что он дозволил землянам сделать это с собой.

Но и это ушло.

Его можно было бы положить рядом с Полой… Нет, так лучше. Сейчас на него лучше не смотреть.

— Бел? — Это дрожащее слово распалось на звуки, странно сладострастные для уха Алвардена, чужие в водовороте грядущей смерти.

— Да, Пола?

— Вы думаете, они уже скоро придут?

— Может быть, и нет, дорогая… Как плохо. Мы потеряли два месяца, ведь правда?

— Это моя вина, — прошептала она. — Моя вина. Но мы могли бы выкроить хотя бы несколько последних минут. Это так… необходимо.

Алварден не смог ответить. Разум его походил на водоворот, крутящийся и беспомощный. Было ли это воображение, или он действительно ощутил твердость пластика, на котором лежал? Как долго длится состояние парализованности? Шварц должен прийти на помощь. Он попытался проследить его мысли, но знал, что это бесполезно.

Он сказал:

— Шварц…

Шварц лежал столь же беспомощный, как и остальные, но в добавление к этому имелось и великолепное усовершенствование к его страданиям. Вместо одного у него было четыре Разума.

Будь он один, он мог бы одержать верх над собственными сомнениями и добиться покоя и примирения со смертью, но эти трое возбуждали в нем остатки той любви к жизни, которая совсем недавно — два или три дня назад — заставила его броситься прочь от фермы. Но как он мог сделать это теперь? С несчастным жалким ужасом перед смертью, что как завеса затемняла сознание Шента, с сильной болью и бунтарством острого живого Разума Алвардена, с глубоким разочарованием молодой девушки.

Ему следовало бы упразднить собственный Разум. Почему он должен знать о страданиях других? У него была собственная, прожитая им жизнь, и собственная смерть, которой он умрет.

Но они не оставляли его, заявляли о себе мягко, но настойчиво, проникая через все каналы мозга.

И Алварден сказал:

— Шварц. — И Шварц знал, что они хотят от него. Они хотят, чтобы он их спас. Почему он должен? Почему?

— Шварц, — повторил Алварден настойчиво, — вы можете стать героем. Вам не за что умирать — не за тех же людей, там, наверху.

Но Шварц напрягал память, беспомощно цепляясь за нее.

Но заговорил он медленно и сдержанно.

— Да, я мог бы стать героем — и предателем. Меня хотят убить те люди, наверху. Называйте их людьми, но это касается только вашего языка, Разум ваш называет их как-то по-другому, и я не могу точно сказать, но это низко. И не потому, что они низки, а потому, что они земляне.