Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

Марк заключил, что вариантов нет. Сопротивляться он не может. Позвать на помощь? Он попробовал оглянуться по сторонам и тут же почувствовал под короткой курткой, справа от поясницы, твердое и острое лезвие, которое надавило на кожу сквозь рубашку.

– Не надо.

Не надо – так не надо. Нетвердым шагом Марк добрался до дверей – здесь к ним присоединился второй техасец, – и с обоими сопровождающими поднялся по лестнице.

– Смотри, дверь не захлопни, – бросил голем товарищу, проталкиваясь в дверь квартиры.

Внутри что-то было не так, но в состоянии Марка анализировать это ощущение не представлялось возможным.

– Можно не разуваться, – пробормотал он, похлопав, чтобы включить свет в коридоре.

Голем хохотнул:

– Да, уж мы, наверное, не будем. Потом все равно прибирать придется.

– В смысле?

Техасец неожиданно взял Марка в захват сзади.

– В смысле, не закончили с тобой. На кухню его, может? Не, ладно, давай в комнату.

И правда, зачем тащить жертву на заброшенную стройплощадку или пустырь, когда у нее квартира свободна, пронеслось в голове у Марка. Не знают эти киносценаристы жизни.

Техасец вволок его в гостиную. Голем зашел следом и пошарил ладонью по стене. Комната осветилась.

В монументальном кресле коньячного цвета – эковерсия «Честерфилда», маленький (килограммов восемьдесят) каприз – сидел Китин.

На долю секунды Марк подумал: «Говнюк же ты, Олег Иванович».

Потом, почувствовав, что захват на шее немного ослаб, исхитрился покоситься на своих новых друзей и увидел на двух лицах одинаковое выражение непонимания.

На лице Китина не отразилось ничего.

– А ты кто такой, мужик? – голем начал реагировать первым, хотя не сказать чтобы реакция была блестящей.

Не отвечая, Китин поднялся из кресла и шагнул вперед. Голем почувствовал себя обязанным сделать ответное движение и, отодвинув приятеля с Марком, тоже выступил на середину комнаты. Техасец фактически отпустил шею Марка, и тот не замедлил воспользоваться этим, чтобы избавиться от сопровождения. Вывернувшись, отпятился к стене и прильнул к ней, как ко вновь обретенной возлюбленной.

– И чего нам теперь делать? – недовольно спросил голем. – Тут чел какой-то. Седой. А? Не, вроде не ведьмак. А, шутка. Понял.

– Я бы посоветовал вам теперь исчезнуть, – спокойно проговорил Китин. – Немедленно.

– Он бы посоветовал… – начал было голем, но договорить не успел.

Олег Иванович сократил расстояние, нанес несильный удар внутренним ребром ладони в гортань и прошел верзиле в тайтсах за спину – все это одним скользящим движением. Под хрип голема он переключился на техасца и провел какую-то быструю манипуляцию с его носом – что-то не слишком заметное, но, видимо, достаточно болезненное, потому что техасец охнул и, запрокинувшись, попятился.

В этот миг в дверях показался третий – тот, что отгонял кар. Оценив ситуацию, он дернул рукой к поясу, деактивируя магнитное крепление ножа – придумка, по мнению Марка, франтовая, но малоосмысленная, крепеж этот.

Второму техасцу мешал товарищ, но и голем у Китина за спиной мог в любой момент очухаться. Коротко помолившись про себя, Марк достал свой декоративный «Лайоль», не без усилия раскрыл лезвие и, собравшись с духом, метнул.

Китин обернулся и уставился на него с выражением учителя младшей школы, застукавшего ученика в туалете за попыткой найти ковариантную производную тензора.

Техасец номер два повернул голову в сторону Марка, опустил взгляд, вытаращил глаза и часто задышал.

– Сказано же вам – немедленно, – нетвердым голосом повторил Марк, борясь со вновь подступившей тошнотой.

Голем продолжал похрипывать, но уже не так натужно. Олег Иванович обошел его, аккуратно вынул у него из ушей гарнитуру, поднес к губам и зачем-то подул туда, где положено было находиться микрофону – Марк аж сморщился, представив, каково сейчас человеку на той стороне.

– Конец связи, – сообщил Китин и, уронив оба наушника на пол, наступил на них каблуком.

Групповой разум троицы в тайтсах принял верное решение. Первым в коридор отступил техасец с травмированным носом. За ним прохромал второй. Рукоятка «Лайоля» так и торчала у него из бедра, но потек крови на пестрой эластичной штанине был пока не очень заметен.

Голем наконец продышался и попытался сказать что-то – то ли озвучить угрозу в духе «ты-пожалеешь-мы-еще-встретимся», то ли проверить, функционируют ли связки, – но Китин не стал его слушать, а просто пошел на бугая и своим магнитным полем буквально выдавил его в коридор, а оттуда на лестницу.

После чего, захлопнув и заперев дверь, обернулся к Марку и покачал головой:

– Вы страшный человек, Самро.

– Не каждый день, – стараясь дышать глубже, возразил Марк. – Только когда недосыпаю.

12

Майя слышит, как ворона Марк беснуется на балконе. И это ее совершенно не трогает. Сейчас ее беспокоит другое.

Не поведение Степана, который сегодня был таким, словно и не лечился столько месяцев подряд.

Не Давид, который, как выясняется, один из этих – ну, из тех, которые как бы из стран третьего мира, только у тебя в городе. Социотех обычно создает вокруг них контекст смут, беспорядков, дикарских выходок и общей неблагополучности, и в итоге, столкнувшись нос к носу, не понимаешь, как к ним относиться.

Не родители, которые перевернулись бы в гробу (автокатастрофа), узнав, что у нее на уме.

Не доктор Эков, который говорил ведь: «Чтобы не стать заложником хронического стресса, научись отпускать ситуацию; игнорируй то, размышления о чем вызывают тревогу», – и что же это она, спрашивается.

И даже не Эль Греко, который – совсем темная личность, ничего не понятно с ним.

Другое.

Она заваривает себе сбор с тимьяном и перечной мятой, но беспокойство никуда не девается.

Ворона Марк рассказала ей страшные вещи – то есть вещи, которые были бы страшными, если в них верить. А верить в них смешно. Говорящая птица-посланец из другого мира? Эволюция Вселенной? Нестабильность собственного мира Майи, из-за которой планета запросто может взять и раствориться в эфире, просто погаснуть себе разом, вместе с морями и континентами, людьми, животными и желтыми березами? Нет, ну вы серьезно?

Как раз это Майю и беспокоит. Она верит.

Она верит, потому что вроде бы уже знала об этом. Она не может понять, откуда. Когда в ней появилось это знание. И как она могла об этом позабыть. Вот это тревожит особенно. Что́ она забыла?

С остывающей чашкой Майя неподвижно сидит за кухонным столом. Она отдает себе отчет в том, что последнее время слишком много сидит и рефлексирует вместо того, чтобы идти и делать. Такая вот принцесса датская. Переживает. Слушает всяких там. Эль Греко, ворону Марка, Лиру. Тогда как давно