Соль жизни - Синтаро Исихара

— Ты так рассказываешь — сразу понятно, почему ты в молодости стал для радио писать.

— Да нет, дело вовсе не в этом. В первую неделю я просто сходил с ума. Я себя убеждал, что пока еще не помутился рассудком, но когда оставался один, потолок, которого я не видел, начинал надвигаться на меня и сдавливать грудь. Сначала мне казалось, что меня поместили в просторную темную комнату, а потом мне стало чудиться, что она становится все меньше и меньше. В конце концов мне привиделось, что стены совсем рядом. Будто я нахожусь в склепе.

— А сейчас какой тебе кажется эта комната?

— Метров пятнадцать.

На самом деле палата была площадью около двадцати пяти метров.

После того как Мицуо выписался из больницы, тем же летом мы отправились поиграть в гольф на горное озеро. У нас обоих там были дачки. После игры мы выпили. Я спросил: «Ты стал лучше видеть, чем раньше?»

— Зрение восстановилось.

— Значит, операция и вправду была успешной?

— Вероятно.

— Это главное. Значит, все в прошлом?

— Как сказать. Мне и сейчас сны снятся.

— Сны о том, как ты слепнешь?

— Нет, мне снится, как мне снимают бинты.

Со дня операции прошел месяц, и врач сказал, что завтра снимет бинты. «Доктор, а я правда буду видеть?» — спросил Мицуо.

— Я думаю, все будет в порядке. Если, конечно, вы не пытались отсюда скрыться и не натворили каких-нибудь глупостей, — несколько уклончиво отвечал доктор.

Мицуо занервничал еще больше.

— Клянусь, я ничего такого не делал! Как вы мне и сказали, я все это время лежал здесь и никуда не выходил.

— В таком случае все будет хорошо. Хотя ничего нельзя сказать наверняка до того, как мы снимем бинты. Несмотря на то, что мы, в общем, полностью уверены в себе.

В ту ночь Мицуо не мог заснуть: думал только о той минуте, когда ему снимут бинты. Думать-то он думал, но додумался только до того, что его шансы пятьдесят на пятьдесят. Когда он предположил, что все может кончиться плохо, ему захотелось пить, но напиться он никак не мог. Кончилось тем, что несмотря на привычную обстановку он уронил стоявший в изголовье чайничек и разбил его. Ему показалось, что это дурной знак, и Мицуо пришел в еще большее возбуждение. Ему стало казаться, что все его усилия пропали даром и вот теперь-то он точно сходит с ума. Определив наощупь, сколько сейчас времени, Мицуо решил, что до обхода все равно остается совсем немного, и решил проверить все сам. «Я тогда молился по-настоящему».

Мицуо знал, что яркий свет ему противопоказан. Он потушил лампу у изголовья, натянул на голову покрывало и уже тогда стал медленно разматывать бинты. Выглянув из-под покрывала, он со страхом приоткрыл глаза: со стороны окна исходил свет, который освещал потолок. Мицуо помнил, что в этот момент он закричал, но что он закричал — не помнил. После этого он снова замотал бинт и, позабыв про благодарственную молитву, немедленно заснул.

Он спал до тех пор, пока его не разбудила сестра. Так крепко в больнице он еще не спал. Пришел врач, снял бинты и повязку. «А теперь откройте глаза». Мицуо послушно открыл глаза. Лицо врача было близко. Мицуо видел еще лучше, чем во время своего самовольного ночного эксперимента.

— Ну как? Надеюсь, вы хорошо видите? — как о само собой разумеющемся спросил врач.

— Да, хорошо, только вы у меня вверх ногами стоите.

Без тени улыбки доктор ответил: «Хорошо, в таком случае мы вас завтра выписываем».

«Ты только что сказал, что для меня все болезни остались в прошлом. Но я тебе говорю абсолютно серьезно: у меня такое ощущение, что я только что вернулся из Африки, где меня чуть львы не сожрали», — произнес Мицуо, будто бы выискивая в событиях последних дней что-то плохое. Я даже не улыбнулся. Его лицо тоже оставалось мрачным.

Дом на утесе

У всякого, кто без спросу вторгается в чужой дом, сердце начинает биться учащенно. Но следует признать, что в такой ситуации мы бываем нечасто. Мне хорошо понятен катарсис вора, проникающего в чужой дом. Что касается человека добропорядочного, то в случае поимки он далеко не всегда отделывается словесными упреками.

Дом — это символ частной жизни, но вполне допустимо, что многие из нас готовы подсматривать за тем, что творится внутри чужого дома. Я хочу сказать, что побудительным мотивом к проникновению в чужой дом может служить не только желание завладеть вещами, которые тебе не принадлежат.

Мой друг, известный поэт, получил скандальную известность: его застали в тот момент, когда он подглядывал за домом, который был расположен в каком-то там переулке. Он родился в глухой деревне на северо-востоке, в районе Тохоку. Я еще подумал, что для него чужой дом имеет несколько другое значение, чем для жителя большого города.

Мне пришлось вторгнуться в чужой дом только один раз.

Война близилась к концу. Из-за того, что военные моряки переезжали с места на место, а кто-то был в эвакуации, по соседству пустовало несколько домов. Их сады были идеальным местом для наших игр. Забираясь в чужой сад, поначалу я чувствовал некоторое волнение и неловкость, но никто нас не ругал, и я постепенно привык к этому, мне стало любопытно, что находится там, в доме, где никто не живет. И тогда я стал заглядывать в щелки ставней, между занавесками. Хотя забраться в дом было очень просто, смелости не хватало.

Война калечила и детей. Дичал мир, дичали и мы. Вспоминаю, как однажды прозвучал сигнал отмены воздушной тревоги и нам нужно было возвращаться в школу. Я был старостой местной группы подростков и принял такое решение: чем возвращаться на перекличку, лучше мы прогуляем школу и устроим турнир по борьбе сумо в саду соседней огромной виллы. Поступая так, я явно занесся слишком высоко, будучи уверен, что никто из взрослых не станет наказывать меня за такой пустяк.

Приблизительно в это же время мой приятель, отец которого был помещиком и владел многими домами, сказал, что тут есть один интересный дом. Правда, было непонятно, принадлежал ли этот дом его семье. По его словам выходило, что дом совершенно пустой, его обитатели не собираются туда возвращаться, а стоит он на скале, которая расположена по дороге в Ято. Никто не был зачинщиком — все как-то сразу решили, что нужно забраться туда. Кто-то, правда, сказал, что там водятся привидения, но это было сказано для красного словца. Дом был двухэтажный, деревянный, аккуратно покрашенный. Для того времени он смотрелся вполне элегантно. И вряд ли там могли обитать какие-то духи.

Дом стоял на крутом склоне, за ним густо разросся бамбук. Мы поднялись по зигзагообразной лестнице и очутились в саду. Он располагался на склоне и был невелик. За его нижней границей и стоял дом. Словно заправские воры, мы, избегая людских глаз, зашли задом с другой стороны. Замка не было, и мы, вытащив загнутые гвозди, которыми была заколочена дверь, проникли в дом.

На первом этаже находилось четыре комнаты. Мебель стояла как попало. С опаской открыв стенные шкафы и буфет, мы убедились, что там стояла посуда, лежали подушки. Из-за закрытых ставней в доме было темновато. Однако верхний их край прилегал неплотно, благодаря чему мы смогли сориентироваться. Но, к сожалению, мы не обнаружили ничего страшного или таинственного. И только в последнем из обследованных шкафов обнаружилось полтора десятка старых толстых журналов. Журналы были с картинками; там были напечатаны какие-то истории, которые показались нам интересными. В то время книжка была редкостью.

Я сказал: «Если мы их возьмем с собой, хозяева, наверное, на нас рассердятся».

Тот мальчишка, который привел нас сюда, гордо ответил: «Ничего страшного, мы их на время позаимствуем».

Я подумал, что сейчас мы превратимся в настоящих воришек, но любопытство и соблазн взяли свое: я схватил два журнала и вслед за своими приятелями поднялся на второй этаж, где располагались две комнаты, отделенные друг от друга узким коридорчиком. Там было светлее, потому что ставней не было, на окнах внесли занавески. Открыв стенной шкаф в правой комнате, мы ничего там не обнаружили.

Для удовлетворения нашего любопытства оставалась только левая комнатка. Все это нам уже приелось, мы вошли туда без всякого трепета. И там тоже не оказалось ничего интересного. Но вот напоследок наш заводила открыл стенной шкаф, который находился у дальней стены. Как мы и подумали, там тоже оказалось пусто. Но уже в следующее мгновение мы лишились дара речи.

Этот шкаф предназначался, вероятно, для одежды. Высотой он был около двух метров, в ширину и глубину — по метру. Двое или трое из нас могли спокойно спрятаться там. Из глубины шкафа на нас уставились человеческие глаза. Никакого тела не было — только пара глаз, будто бы ожидавших нашего появления, висела на высоте нашего роста. Мы страшно удивились: в шкафу висели два глаза. В первое мгновение никто из нас четверых ничего не понял. Мы просто вперились в эти глаза. Все происходящее казалось сном. Мы были уверены только в одном: глаза были настоящими, это было не украшение и не игрушка.