Новый Мир ( № 5 2008) - Новый Мир Новый Мир

— Мооз, — помолчав, говорю я.

Считаю до десяти и открываю.

— Распишитесь.

Он тянет мне бумажку из желтого света подъезда.

— Это еще?.. — не договариваю вопрос я.

— Расписываться будем или нет? — устало спрашивает он.

— По поводу? — грубо говорю я.

— По поводу перевода, — грубо говорит он.

— Ка... — говорю я.

И медленно вдыхаю, стараясь, чтобы незаметно от него. Форма и правда синяя, но светлее, чем у полицейских.

— Почтовая служба ДХО, — терпеливо вздохнув, начинает он бубнить, — первая служба доставки корреспонденции и ценностей в регионе, мы рады приветствовать вас, распишитесь, пожалуйста, здесь и примите... Отправитель — журнал Федеральной службы связи России, — снова становится грубым он.

— Да, — растерянно говорю я.

— Да-да, — киваю я.

— Да-да-да, — припоминаю, что когда-то отправлял пару рассказов, я.

— Да-да-да, — вспоминаю, что они долго молчали и я уж просто решил, что не напечатают и, значит, не заплатят.

— Да, — расписываюсь я.

— Да-да-да, — принимаю конверт я.

— Да-да-да-да, — улыбаюсь, пересчитывая деньги, я.

— Да?! — поражаюсь размеру суммы я.

И еще что-то говорю.

Кажется, снова “да”.

Отблики от телевизора скачут по одеялу, под которым лежат тесть с Игнатом. Малыш причмокивает во сне и бормочет “оз, ооз, мооз, соник”. Хихикает, смеется... Тесть начинает похрапывать. Я выключаю телевизор и стою минут пять в темноте.

Жду, пока глаза привыкнут.

Потом иду в коридор, осторожно выхожу в подъезд. Собираюсь пойти в супермаркет поблизости, купить Игнату обувь — мы уже мерили, подошло, были бы деньги тогда. Игрушек еще. Не к Новому году. Сейчас. Закрываю двери, спускаюсь на десять ступенек и останавливаюсь, чтобы взглянуть в междуэтажное окно. В стекле отражаюсь я. Сын мой, не бойся...

Какой я? Крупное, надменное, усталое лицо. Уголки губ чуть вниз. Жестокое, равнодушное лицо. Ничего общего с тем ангелом, что пускает сейчас слюни на подушку в детской. Хотя есть кое-что. Нос. Глаза. Губы такие же...

Постепенно черты Игната начинают проступать в том лице, что я вижу перед собой.

Долго смотрю ему в глаза. Потом отворачиваюсь и иду в магазин.

За слоником.

Мученик тополей

Кублановский Юрий Михайлович родился в 1947 году в Рыбинске. Окончил искусствоведческое отделение истфака МГУ. Поэт, критик, публицист.

*     *

    *

Н. Поленовой.

Знаешь ли ты, что, ласковый теля,

знамя сворачиваю, пора.

Пусть в тридцати верстах от Марселя,

в местечке с абрисом Коктебеля

идёт большая игра

меж стариками с бывальщинкою на ряшках,

в кепках а la Габен,

в потёртых вельветовых на подтяжках...

Знаешь ли ты, что крен

жизни уже подступил вплотную,

когда на звёздчатые огни

смотришь — то бишь на зыбь морскую

в октябрьские с поволокой дни...

С этюдником схожий ларец рыбачий.

Спиннинг невиданной длинноты

клoнится над прибоем, значит,

следует ждать рыбарю удачи.

Знаешь ли ты...

Там, заглядевшись в любви последней

на в скалы впившуюся сосну,

под козырьком я скалы соседней,

поджав колени к груди, — усну.

31.Х.2007, Cassis.

*     *

    *

В полузабытой империи

что нашей юностью двигало?

Улица и кинозал.

Набриалиненный жигало

у онемевшей Кабирии

сумочку там отнимал.

Долгой зимою цинготною

в ленте с печальным концом

как не оплакать залётную

птицу с белёным лицом?

Как она с миной болезною

вдруг поняла наконец,

что на плато перед бездною

с нею не друг, а подлец.

В эту минуту готовое

броситься на остриё

в тощей груди бестолковое

сердце мужало моё.

И неизвестные дивные

там громоздились вдали

снежные кряжи обрывные —

кардиограммы земли.

Март 2007.

*     *

    *

Мы смолоду были с тобой самородки,

но вот оказались на дне —

твоей нерасчётливо скорой походки

отчасти, считай, по вине.

Ведь помнишь, как, бодро шагая вначале,

ты вдруг задохнулась в пути:

— Россию, которую мы потеряли,

уже никогда не найти.

Я был только автор ненужных нетленок.

Ты — русая птица ночей.

Зачем же тогда в либеральный застенок

таскали выпытывать: чей?

Когда, прокурорствуя, Пемзер в колонках

мне на спину вешал туза,

возилась со мной ты, что с малым ребёнком,

рукой прикрывала глаза.

...Два лебедя здешних куда-то уплыли,

лишь домик понтонный стоит.

Запутаны кроны плакучие были,

как старые сети, ракит.

Да разве нет хлипкой надежды на чудо,

на новый лимит бытия?

И у новодевичьих башен: — Откуда

ты знаешь? — упорствовал я.

Хранятся у Грозного в библиотеке,

которую всё не найдут,

прижизненное руководство Сенеки,

как с жизнью прощаться должны человеки,

и Хроники будущих смут .

*     *

    *

Кленовый лист попытался в фортку

проникнуть было — и с глаз исчез,

ушёл куда-то на дно, в подкорку,

плавильню сумеречных словес...

Физалиса огоньки под снегом —

как будто связь с отдалённым брегом.

Зато синицы и зимородки

все из одной небольшой слободки.

В посёлках большего же охвата

во тьме накат и обрывки мата.

В хронометрические мгновенья

необратимые измененья

там происходят с венцом творенья.

...Сердце зовёт на светлую с тёмной тропки,

тропки с палым листом — на снежную до границ.

Скоро десять лет, как убит кулинар Похлёбкин

у себя в Подольске.

                И никто не ищет убийц.

*     *

    *

Поклёп на правду — что мы болтливы,

на безответные испокон,

как в старину говорили, нивы

и легендарный вечерний звон.

Ведь не случайно в земном прилоге,

видать, не светит уже сквозь хмарь

узнать — ни правду о той дороге,

ни честно умер ли в Таганроге

малорешительный государь,

вдруг простудясь под Бахчисараем.

В свалявшихся колтунах дружок

приветствует, пробегая, лаем

физалиса огоньки...

             И, тая,

уже попробовал лечь снежок.

23.IX.2007.

Зимняя сказка

Чтобы мне вдаваться в работу, не покидая жизни — нужно, чтобы у меня были некоторые совершенно необходимые вещи, как то шуба, белье, часы и проч.

Григорьев — Погодину (1855 г.).

Снега досыта насыпaлось

за день, — ближе к его концу

ты под соснами пробиралась

без тропы к моему крыльцу.

Начинала тонуть лампада,