Дьявольский полк - Свен Хассель

Меня охватила паника, я бросил плоскогубцы, побежал и бросился в снарядную воронку, находившуюся в двадцати метрах. Оглянулся на громадный снаряд. Цилиндр Порты поднимался и опускался, как ручка насоса.

Прошло пять минут. Потом Порта поманил меня к себе.

— Иди, помоги, трусишка. Я вынул из него часовой механизм.

Я нерешительно пополз обратно. Орел исчез. Перед Портой лежала куча колесиков и винтиков.

С вымученной веселостью мы продолжали разбирать снаряд.

— Странный тип, — с удивлением сказал Порта. — Никак не могу найти взрыватель. Он должен где-то быть.

— Думаешь, он еще может взорваться? — с опасением спросил я.

— Конечно, — ответил Порта. — Будем надеяться, что не взорвется, пока мы не снимем всю медь.

Когда Порта наконец объявил, что удовлетворен, между нами лежала впечатляющая груда медных деталей. Напоследок он лег рядом со снарядом и приложил к нему ухо.

— Теперь снова тикает. Может, разобрать его полностью, чтобы понять его действие? Иначе потом будет слегка опасно.

— Ради бога, пошли отсюда! — крикнул я, перепуганный насмерть, и побежал со всех ног.

Вскоре следом затрусил нагруженный медью Порта. Едва он поравнялся со мной, земля словно бы поднялась к небу, и меня сбила с ног волна воздуха. Это взорвался наш снаряд.

Порта стал ползать, ища свой цилиндр. И нашел за обгорелыми кустами. Его пробил осколок, сорвав ленту с дубовыми листьями и кокарду.

Орел лежал, плача, на дне глубокой воронки. Он был сильно потрясен. При виде нас бедняга пришел в полное бешенство. Пришлось стукнуть его по башке саперной лопаткой.

От второй роты осталось всего сорок человек, командовал ими единственный уцелевший из младших командиров, фельдфебель. Третья рота погибла полностью. Четвертая состояла теперь из семерых человек, четверо были тяжело ранены. Командир роты, восемнадцатилетний лейтенант, сидел с громадной повязкой на животе в углу траншеи.

— Как дела, лейтенант? — спросил Порта в своей бесцеремонной манере.

Лейтенант слабо улыбнулся. Погладил стоявший возле него пулемет и ответил:

— Мы готовы встретить их, когда они появятся, эти гады. Они узнают нас.

На том месте, где была позиция первой роты, мы обнаружили десяток торчавших из земли пулеметных стволов и груду окровавленных тел. Больше от нее ничего не осталось.

Из семисот человек в батальоне выжили только сто семнадцать. Вскоре прибыло пополнение, проходя через все напасти этой Долины Смерти. Снаряды летели и летели в монастырь. Колонна с боеприпасами на извилистой подъездной дороге получила прямое попадание; куски человеческих тел и машин, земля, камни, железо посыпались градом со всех сторон. Батальоны и полки исчезали. Появлялись новые. Из нас не было ни единого, не получившего рану. Но уносили только умирающих. Ефрейтор Кнут пошел на полевой перевязочный пункт, у него оторвало три пальца на руке, но врач прогнал его. У врача не было времени на «легкие» ранения, менее серьезные, чем оторванная рука.

Вскоре после восхода солнца этот обстрел прекратился. Святую гору окутал желтый, отвратительный дым. Мы прислушались. Звук, словно бы издаваемый флейтой, которого не слышали раньше. Новая разновидность снарядов?

Майор-десантник торопливо надел противогаз.

— Га-азы, га-азы!

Этот предостерегающий крик несся от человека к человеку. Снаряды взрывались со странным хлопком, выпуская зеленовато-желтый пар.

Мы начали кашлять. Этот пар жег нам легкие. В горле першило. Мы почувствовали, что задыхаемся. Глаза резало. Несколько человек сошли с ума и выскочили из укрытий.

— Га-азы, га-азы!

Тревога передавалась от воронки к воронке.

Мы сбросили каски и надели противогазы. Стекла запотевали, слепя нас. Мы потели, чувствуя, как железные пальцы страха сжимают нам горло. Теперь на концах наших винтовок блестели штыки. Мы были готовы к отчаянной схватке.

День перешел в ночь. В черных газовых масках мы выглядели жутко.

То был не газ, а дымовые снаряды, заставившие нас хлебнуть лиха. Несколько человек задохнулись в этой «безвредной» дымовой завесе.

Потом появились американцы. Уверенные в победе. Сперва мы услышали сулящий смерть лязг гусениц. Густые скопления танков выезжали, переваливаясь, из дыма. Они ныряли широкими передками в воронки и выезжали наверх по почти вертикальным стенкам. Лязгающие гусеницы давили и мертвых, и раненых. Люки были открыты, командиры стояли в башнях, высматривая жертвы в зеленовато-желтом ядовитом дыму, усмехающиеся, уверенные в победе.

— Отправляйся в ад, фриц, это мы на «шерманах»!

Они вели ураганный огонь из орудий, поливали землю пулеметными очередями. Роту гренадеров, испуганно жавшуюся к каменной стене, сожгли огнеметами.

Но американцы не принимали в расчет нас, танкистов, принявших на себя роль пехоты. Не боявшихся их лязгающих гусениц. Мы знали, как разделываться с этими тварями. Хайде установил на ножки ручной пулемет, поднял броневой козырек. Мы отвернули колпачки с гранат и сунули их за ремни рукоятками вверх. Кольца мы выдергивали зубами[192].

Ревущие стальные чудовища были уже совсем близко. Нас охватила безумная ненависть. Теперь мы поквитаемся за выпущенные по нам тысячи снарядов.

Малыш выбежал вперед со связками гранат подмышками. В правой руке он держал противотанковую мину. Остановился в нескольких метрах перед «шерманом», чуть согнул колени и швырнул ее. Мина задела лицо стоявшего в башне молодого командира танка. Оглушительный взрыв. Командира выбросило вверх. Громадный танк опрокинулся — гусеницы его неистово работали в воздухе.

Малыш уже разбирался с очередным. Порта повис на пушке другого. Бросил в ствол две гранаты с выдернутыми чеками и скатился на землю. Танк проехал над ним, но Порта знал, как нужно прижиматься к земле, и гусеницы даже не задели его. В следующий миг он был уже на задней площадке другого.

Хайде занял позицию между гусеницами сгоревшего танка и прикрывал нас пулеметным огнем.

Американцы остановились. Они не понимали, что происходит, почему один их танк за другим превращается в погребальный костер.

— Аллах акбар! — раздался вновь боевой клич Легионера. — Vive la Légion!

Он вытащил командира танка из башенного люка и бросил туда гранату.

Я взял противотанковую мину и бросил ее в ближайший «шерман». Она угодила в гусеницу. Взрыв отбросил меня под горящий танк, где лежали два обгорелых тела. Поднимайся! Снова вперед! Очередная мина.

Через минуту мы сошлись в рукопашной. Необузданное, беспощадное убийство.

Среди нас упала с грохотом сорванная танковая башня. В люке оставалась половина тела командира. Пушка вращалась, как волчок. Разлетелись окровавленные куски плоти.

Стремительно подбежал Майк, в одной руке у него был пистолет, в другой самурайский меч.

— Ко мне и за мной! — заорал он.

За кричавшим майором с самурайским мечом последовали десантники, пехотинцы, гренадеры, артиллеристы, санитары и падре.

Легионер, Порта и Малыш догнали Майка. Среди них был Орел. Он потерял каску, ноги его работали, как барабанные палочки. Он, должно быть, лишился разума, но сражался, как лев. В руках у него была новая английская автоматическая винтовка со штыком, и он всаживал его во все, что подворачивалось.

Несколько индусов в тюрбанах подняли руки[193]. И тут же закружились живыми факелами.

Хайде — а это он подобрал огнемет убитого американца — торжествующе заорал.

В штабе дивизии царило неистовое смятение. Забрызганный кровью дежурный офицер, стоя перед Одноглазым и начальником штаба, докладывал о положении дел.

— Большинство рот уничтожено, герр генерал-майор. Все наши позиции стерты с лица земли. Все батареи подавлены. Вся связь нарушена, но мы сражаемся повсюду.

— Все уничтожены и тем не менее сражаются. Кто же сражается, черт возьми? — истерически заорал Одноглазый. — Как мне, черт побери, командовать дивизией, которой не существует?

Зазвонил телефон. На связь вышел артиллерийский наблюдатель из монастыря.

— Герр генерал, с северо-востока и с юга атакуют большие танковые подразделения. Противотанковых орудий у нас нет. Ради бога, пришлите подкрепления!

Речь его закончилась истерическим всхлипом. У несчастного артиллериста сдали нервы.

Одноглазый бросился к висевшей на стене большой карте. Плюнул на нее. Это не помогло. Все было в беспорядке. Он заорал на адъютанта, который стоял, держа в обеих руках телефонные трубки:

— Чего таращишься, Мюллер, черт побери? Поддерни брюки и расшевели все это дерьмо в тылу! Поднимай резервы. Я требую подкрепления! Всех поваров, всех госпитальных санитаров. Гони всех с перевязочных пунктов. Отнимай у них костыли, давай винтовки. Сейчас не время портить воздух в госпитале!