Монаший капюшон - Эллис Питерс

– О нет! – прошептал потрясенный Марк. – Кадфаэль, глянь-ка на приора: он же растет прямо на глазах!

Украшенная серебряными сединами голова приора и впрямь как будто вознеслась еще выше, словно ее уже увенчала митра. Но неожиданно рядом показалась другая голова. Незнакомец, на которого в суматохе почти никто не обратил внимания, неторопливо спешился, и теперь стоял близ Хериберта. Роста он был такого же, как и приор, да и годами, видимо, не моложе, хотя седина едва тронула его густые темные волосы, окружавшие тонзуру. Узкое, с резкими чертами лицо монаха, если и не было таким благообразным, как у Роберта, то казалось не менее проницательным.

– Ныне, братья, – едва ли не любовно промолвил Хериберт, – я представляю вам отца Радульфуса, которому волею легатского совета с сегодняшнего дня вверено управление нашей обителью. Примите же нового аббата с любовью и почтением, как это уже сделал я, смиренный брат Хериберт.

Над монастырским двором повисла тишина, затем по толпе пробежало волнение, послышались вздохи, на лицах монахов показались улыбки. Брат Марк стиснул руку Кадфаэля и уткнулся в его плечо, чтобы не закричать от восторга. Вдруг откуда-то сзади донесся ликующий возглас, весьма смахивавший на победное пение бойцового петуха. Кричавший тут же осекся, так что его никто не успел заметить. Не исключено, что таким образом выразил свою радость брат Петр. Повара подмывало со всех ног пуститься на кухню, чтобы поскорее подготовить свои горшки и сковороды для истового служения человеку, благодаря которому приор остался с носом.

Брат Жером осунулся и опал, словно проткнутый бурдюк, и даже физиономия его посерела и сморщилась. Иное дело приор – он держался по-прежнему прямо, и никто не мог сказать, что он побледнел, ибо лицо его было бледным от природы. Впоследствии среди братьев ходили разные толки о том, как воспринял Роберт нежданную весть. Брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, утверждал, что приор так отшатнулся, что едва не повалился на спину. Привратник рассказывал, что Роберт сначала яростно заморгал, а потом вытаращил глаза, да так и остался с остекленевшим взглядом. Послушники, обсудив случившееся, пришли к заключению, что если бы можно было убивать взглядом, то на монастырском дворе не обошлось бы без покойника, причем жертвой неистовства приора пал бы не новый аббат, а прежний. Ведь это он бесхитростно заявил, что отныне будет служить под началом Роберта, побудив того воспылать надеждой, которая в следующее мгновение была разбита вдребезги. Правда, брат Марк, старавшийся сохранить непредвзятость, признал, что о чувствах, которые испытывал приор, можно было догадаться разве что по тому, как застыло на миг его мраморное лицо, да по судорожным движениям кадыка – видать, желчь сглатывал. И то сказать, ему пришлось предпринять героические усилия, чтобы сохранить самообладание, поскольку Хериберт благодушно продолжал:

– А тебе, отец аббат, позволь представить брата Роберта Пеннанта, приора этой обители, на помощь и поддержку которого я всегда опирался. Уверен, что и под твоим началом он будет служить с той же бескорыстной преданностью.

Позднее, когда Кадфаэль и Марк уединились в сарайчике и молодой монах застенчиво поведал наставнику о том, как управлялся в его отсутствие, а в ответ с удовольствием выслушал похвалы старшего друга, юноша вновь припомнил незабываемую сцену на монастырском дворе.

– Здорово получилось, ничего не скажешь! Но все-таки мне чуточку неловко. Грешно ведь, наверное, так радоваться посрамлению ближнего?

– Да будет тебе, – растерянно отозвался Кадфаэль, занятый тем, что распаковывал дорожную суму и расставлял по местам привезенные обратно бутылочки и склянки. – Тебе, как я погляжу, не терпится обзавестись нимбом. Чуток ехидства – не велик грех. Не торопись, малый, – успеешь еще выйти в святые – всему свое время. Это и впрямь здорово получилось, и порадовало, почитай, каждую душу в нашей обители. К чему лукавить?

Брат Марк оставил свои терзания и далее позволил себе ухмыльнуться, хотя и попробовал возразить:

– Но мы же видели, как тепло и сердечно, безо всякой задней мысли, обратился к приору отец Хериберт...

– Не забывай, он нынче – брат Хериберт! А ты, похоже, совсем еще несмышленыш, – ласково улыбнулся Кадфаэль. – Неужто ты думаешь, что все эти прекрасно подобранные слова были произнесены случайно? "Смиренным братом под твоим началом..." Ведь мог же он сказать: "среди вас", его ведь вся братия встречала. А еще: "с той же бескорыстной преданностью" – вот уж точнее не скажешь, именно, с той же! А судя по тому, каков наш новый аббат, Роберт теперь ой как не скоро дождется желанного места.

Брат Марк, сидевший на скамье у стены, привстал и ошеломленно уставился на Кадфаэля.

– Ты хочешь сказать, что он нарочно все это подстроил?

– А разве не так? Он мог бы выслать вперед одного из своих конюхов и предупредить всех заранее. На худой конец, послал бы кого-нибудь лично к приору, шепнуть новость на ушко, чтобы тот подготовился. Ан нет! Роберт у него давно в печенках сидел, вот он и позволил себе малость отыграться.

Лицо брата Марка выражало столь глубокое потрясение, что это не могло не тронуть Кадфаэля.

– Да не переживай ты так! Не быть тебе святым, приятель, коли не уразумеешь, что всяк человек хоть чуток да грешен. И подумай о том благе, которым Хериберт одарил душу приора Роберта!

– Показав ему, сколь суетно тщеславие? – робко предположил Марк.

– Показав ему, что цыплят по осени считают. А теперь ступай, погрейся с братьями у очага. Соберешь все сплетни, а потом мне перескажешь. Я к тебе подойду попозже, а прежде мне надо перемолвиться словечком с Хью Берингаром.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – произнес Берингар, удобно расположившийся возле жаровни, держа в руке кубок сдобренного пряностями подогретого вина из запасов Кадфаэля. – Теперь дело сделано – и с плеч долой, а ведь кое-кому это могло дорого обойтись. Кстати, эта твоя Ричильдис очень милая женщина. Я с удовольствием вернул ей сына. Уверен, что парнишка прибежит сюда, как только узнает о твоем приезде, а узнает он очень скоро, я по пути в город собираюсь к ним заглянуть.

Берингар избегал прямых вопросов, но и на те немногие, что задал, получил довольно уклончивые ответы. Говорили они все больше намеками да обиняками, что, впрочем, не мешало им понимать друг друга.

– Я слышал, что пока ты был в горах, у тебя лошадь свели, – промолвил Берингар.

– Меа culpa!* [Моя вина (лат.).] – признался Кадфаэль. – Забыл, знаешь ли, запереть дверь конюшни.

– Примерно в то же время из Лансилинского суда человек сбежал, – заметил Хью.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что я тут руку приложил? Я его уличил перед всеми, а они – задержать, и то не сумели.

– Но за пропажу лошадки с тебя, надо думать, взыщут?

– Наверняка. Речь об этом зайдет завтра на капитуле – ну да неважно, – миролюбиво промолвил брат Кадфаэль, – главное, что с меня не взыщут за пропажу человека.

– Об этом могла бы зайти речь на другом капитуле, и взыскание оказалось бы куда строже, – пригрозил Берингар, но поднимавшийся от жаровни дымок не мог скрыть улыбки на его смуглом, резко очерченном лице. – Кадфаэль, дружище, я тут приберег для тебя напоследок одну новость. Нынче ведь – что ни день, то дивные вести из Уэльса. Только вчера сообщили мне из Честера о том, что на ферму, принадлежащую монастырю Беддгелерт, заявился какой-то верховой. Себя он не назвал, но оставил на ферме свою лошадь и попросил тамошних монахов при первой возможности вернуть ее бенедиктинским монахам, что пасут овец на холмах Ридикросо, дескать, оттуда она и была позаимствована. В самом Ридикросо об этом пока не знают, там у них снег выпал раньше, чем здесь, горные тропы замело, и посыльному никак туда не добраться. Так что я думаю, что хотя лошадка к хозяевам пока и не воротилась, с ней будет все в порядке. Я, право, не знаю, кто он таков – этот незнакомец, – добавил Хью с невинным видом, – но только лошадь он оставил монахам через пару дней после того, как наш пропавший злодей покаялся в своем преступлении в Пенллине. Весточка пришла через Бангор – туда еще можно было добраться, а в Честер ее доставили морем, на лодке. Вот и выходит, что взыщут с тебя не так строго, как ты, наверное, рассчитывал.

– Беддгелерт, вот оно что! – прикинул Кадфаэль. – А дальше он, видать, пешком двинулся. Как ты думаешь, Хью, куда он направился? В Клинног? А может, в Кэргиби – оттуда ведь можно морем в Ирландию переправиться.

– А почему бы ему не остаться в Беддгелерте? – предположил Берингар, с улыбкой потягивая винцо, – в монашеских кельях местечко, поди, найдется. Сам-то ты, поболтавшись по свету, обрел для себя как раз такую тихую гавань.

Кадфаэль задумчиво покачал головой:

– Нет, сдается мне, это пока не для него. Он понимает, что еще недостаточно заплатил за содеянное.