Гелиополь - Эрнст Юнгер

Старец ласково кивнул ему.

— О, ты очень торопишься, Луций. Но я отвечу тебе. Убийства, войны, жестокости не находятся вне плана, потому что из того, что существует, нет ничего, что было бы вне Божьего плана. Однако они находятся вне закона. И в этом смысле история действительно представляет собой цепь прегрешений и не прерывается только благодаря акту милосердия. Это великая тема Ветхого завета. И в таких образованиях, как государства, есть безусловная необходимость, но только где понимание, там и вина. Поэтому одно и то же деяние может одновременно быть безусловно необходимым и виновным перед законом. Для покрытия этого разрыва, уничтожившего бы нас как высшее творение, существует жертвенный оброк. Это тема Нового завета. Жертва может быть принесена задним числом, тогда она явится покаянием и искуплением. Но жертвоприношение может и предшествовать деянию, мы отделяем от нашего зова о помощи долю во славу Бога. И она тысячекратно и вечно платит свою дань. Эта доля может быть ничтожно малой, но она может и вобрать в себя всю нашу земную жизнь. Удивительно то, что жертва принимает на себя содеянное нами. И значит, мы, скромные отшельники, можем кое-что сделать для спасения мира.

Поднялся легкий ветерок и донес терпкий запах тимьяна и диких гиацинтов. Чувствовалось также, что он пронесся по напоенным жаром зарослям терновника, где запах смолы смешался с ароматом цветов.

По южному небосклону проплыла одна из самых больших ракет Регента. Идя в направлении города, она замедлила свой ход, прежде чем вошла в его воздушное пространство, промелькнула кометой над горами, была еще недолго видна в ярких лучах солнца и потом плавно опустилась на морской ракетодром. Луций засек время. Час и тип корабля были необычными; речь, без сомнения, шла о разведывательном задании, связанном с беспокойствами в городе. Все уже давно оставили надежды на активное вмешательство Регента или хотя бы на то, что он выступит в роли третейского судьи при разрешении конфликта; он придерживался тактики простого наблюдения. Складывалось впечатление, будто собирается материал для некой удаленной от этих мест канцелярии, папками которой заведовал, соблюдая правила научной статистики и следуя заоблачным указаниям, невидимый ученый. Единственная прерогатива, оставленная Регентом за собой, касалась сохранности регалий, таких, как голубой цвет, командование тяжелым оружием, использование определенных портов и опорных пунктов. На все это было наложено исключительное право, о котором постоянно помнили конфликтующие стороны. Появления голубых кораблей для его поддержания не требовалось. Во всем остальном Регент держался в стороне, и его решения оставались неизвестными.

Патер Феликс тем временем убрал все со стола и вышел из скита с медным кофейником в руках. Он налил кофе и сел опять рядом с Луцием, взяв его за руку.

— Я много наговорил тут тебе, становишься болтливым от одиночества. Расскажи теперь ты, что тебя занимает.

Луций описал, как прошло занятие семинара, в котором он принял участие, и то несогласие, что выявилось между Патроном и Руландом. Патер слушал внимательно, время от времени прерывая его то одним, то другим вопросом.

— Я не могу сказать, что генерал так уж во всем не прав — есть более удачные способы воспитания благородства, чем рассуждения и теории. Морально-богословские наставления слишком легко ведут к голой казуистике в стиле Эскобара. Молодые люди, воспитанные таким образом, похожи на воинов, которых обучают по книгам и на макетах. Только в бою проверяется истинное качество подготовки. Не беспокойся о своих учениках, Луций. За этим столом уже сидел не один из них. Я знаю их и то, что их гнетет. Это хорошо, что вы думаете о них. Наверняка они вбирают в себя — даже из ваших сомнений только одно хорошее, к тому же гораздо больше, чем из тех строго предписанных знаний, которые вы им даете. Человек меньше хочет быть понятым, чем уважаемым за то, что есть в нем непонятого. На этой благодатной почве должны вы взращивать, подобно садовнику, лучшие побеги. Во всем остальном положитесь на Бога.

Он еще добавил:

— Вы придерживаетесь строгости в воспитании, и это хорошо. Однако не надо возводить инструкцию в абсолют, иначе вы потерпите крах в своих начинаниях. Не замутняйте истоков души.

Они помолчали. Лицо монаха оживилось. Стая журавлей пролетела над их головами. Птицы устремились перед началом засушливого периода к огромным болотам в глубинке. Луций подумал, что ему пора возвращаться, — Горный советник любил, как все софисты, пунктуальность. При этом он вспомнил о записке, лежавшей у него в планшете.

— Горный советник набросал проект программы, которую он хочет предложить Проконсулу. Если я его правильно понял, он стремится при помощи политики рождаемости добиться как смягчения конкуренции, так и воспрепятствовать возникновению войн. Он хочет привести численность населения в разумное соответствие с числом наследуемых земельных долей и тем самым помешать профилактически дальнейшему делению земельных наделов и появлению пролетариев. И мы будем тогда плыть по жизни, как на роскошном комфортабельном корабле, где нет неудобных мест.

Патер кивнул:

— Да, и неродившиеся оплатят расходы нашего комфортного плавания. «Il y a toujours quelqu’un qui paie».[48] Это непреложная истина, всегда лежащая в основе любого комфорта, и ее не в силах искоренить ни один, даже самый утонченный, проект.

Потом — очень серьезно — он добавил:

— Горный советник затронул тут, собственно, один важный пункт. Чувствуется влияние Нигромонтана, выславшего своих учеников на поиски философского камня. И ты, Луций, учился у него, как и Фортунио, и Диакон, и другие. Я хочу сказать тебе, что я об этом думаю.

Зачатие всегда связано с грехом и потому множит зло этого мира. Поэтому достойно похвалы любое воздержание. Но ложен и путь, когда вынашивают планы по численности рода человеческого, будь то ограничение рождаемости или ее увеличение с целью достижения численного превосходства. Уже сама мысль приводит того, кто так думает, в общество дурных людей, вроде доктора Мертенса, который замышляет нечто подобное у себя в Координатном ведомстве и на Кастельмарино. Это путь, который шаг за шагом ведет к обдуманному умерщвлению и полному триумфу их основанной на расчете теории. Князь не пойдет на это.

И за голыми цифрами скрываются законы, не подвластные ни одной статистике. Подумай о том поразительном объяснении, которое позднее получил прирост населения в XIX и XX веках. Правда, счастье людское всегда покоится на самоотверженности избранных, как то можно видеть на примере пчел. Только в человеческом мире, где царит свобода, духовный простор определяется жертвенностью, а не планированием. Цель — обратить физическую плодовитость в метафизическую.

С давних пор про монахов и монастыри говорили много плохого. Однако, если посмотреть, времена процветания монастырей были также часто временами счастья и длительного мира для всех. Идея уединиться в келье, несмотря на ослабляющую ее недостаточность, ради того чтобы нести там, как одинокий страж, службу во имя спасения всех, остается великой идеей. И пока горит этот свет, никогда не наступит полного мрака. Хорошо, что Проконсул не остается глух к уединенным затворникам. Ведь и скиту здесь он тоже оказывает свое покровительство.

Луций рассказал еще о симпозиуме в вольере и попытался обрисовать, что привлекло его и его друзей в печатных трудах, рукописях и словах Сернера. Патер внимательно слушал, задавая порой вопросы.

— Так я себе eго и представлял. Похоже, что он приближается к истине с противоположного в сравнения с Руландом конце. Ты говоришь, он предается время от времени пьянству?

Он замолчал, задумался о незнакомом ему человеке. Потом добавил:

— Когда дух поднимается на высшие ступени, он невольно оказывается на подступах к истине. Это случается даже тогда, когда он действует в ограниченном пределе научного познания. Все пути ведут к одной вершине. Там кончается познание, и на место его приходит почитание. Самый последний ключ разумения нельзя выдумать из головы. Дух постигает небесную обитель смерть поправшего Его же светом и может описать ее, не затрагивая первоосновы. Нигромонтан, возможно, сильнейший из тех, кто стоит вне стен этой обители. Он — Князь магов. Что удерживает их, не давая им войти? Сокрыть истинный путь может в том числе и умственное богатство.

Монах умиротворяюще коснулся руки Луция. Он знал, что его гость чувствителен во всем, что касалось его старого учителя.

— Может, Сернер придет сюда как-нибудь с тобой? Однако дождись, пока он сам не заговорит об этом.

Тени стали длиннее и окрасили ущелье в синий цвет. Красные и желтые цветы заиграли ярче, словно вечер зажег их новым светом. Колокольцы горечавки закрылись. Полеты пчел стали реже. Уже отважились появиться из щелей скита летучие мыши, носившиеся вокруг креста. Пора было возвращаться к лошадям. Но у Луция был на сердце еще один вопрос, занимавший его.