Братья-оборотни - Вадим Проскурин

— И заставить заколдовать кого-то еще, например, Реджи Хеллкэта, и тогда я стану не нужен, — подхватил дракон. — Ловко ты придумал, интриган хуев.

— Нет, Реджи не годится, — покачал головой Роберт. — Реджи — хороший феодал, толковый, но когда ему станет выгодно меня предать — предаст моментально. Он же толковый феодал. Нет, Реджи нельзя превращать в дракона. Если бы я нашел этого колдуна, я бы его попросил, чтобы он заколдовал меня.

— Тебя? — изумилась Белла.

— Да ты крутой рыцарь! — воскликнул дракон и расхохотался. — Отчаянный… Хороший король из тебя выйдет.

— Дык, — скромно сказал Роберт. Подождал немного и спросил: — Так ты сведешь меня с тем колдуном?

— Не сведу, — отрезал дракон. — Я бы рад был, но никакого колдуна нет. Меня превратила в дракона лично богиня Фрея, а с ней свести я тебя не смогу. Могу только помолиться ей за тебя, но тут ты уж сам решай, готов ты рискнуть, что Иисус заревнует, или не стоит оно того.

— Лично богиня Фрея, — задумчиво повторил Роберт. — Расскажи мне, пожалуйста, как оно было.

— Не расскажу, — жестко сказал дракон. — Не положено тебе этого знать. Никакой пользы не принесет это знание, только душу смутит. Лучше уясни сразу, что не бывать тебе драконом, и не потому, что я не позволю, а потому, что это по жизни невозможно.

— Технически, стало быть, невозможно, — пробормотал Роберт себе под нос. — Нет, не понимаю! Богиня Фрея — она на летающей тарелке прилетела?

— Кря, — сказал дракон и спрятал голову под крыло.

Роберт понял, что угадал.

— Ну ни хуя себе, — прошептал он. — Вот, значит, как дело обернулось…

Это было неожиданно. Насколько Роберт помнил рассказы товарища Горбовского, согласно инструкции, утвержденной комконом и фактически имеющей силу закона, единственным методом научного эксперимента над чужой разумной расой является наблюдение, а активные этологические эксперименты допускаются только над неразумными или полуразумными видами. Если коммунары объявили наш народ полуразумным… а ведь все сходится! Никаких контактов, ибо зачем человеку контактировать с собакой или, скажем, с полумифическим хомо эректус? С ними надо не контактировать, их надо воспитывать, а вернее сказать, дрессировать. И эксперименты… Помнится, был на базе прогрессоров один хер по имени Яков, так он все доставал товарища Горбовского, дескать, давайте устроим аборигенам деловую игру по мотивам их народного фольклора, заколдуем кого-нибудь или живого эльфа покажем… А теперь товарищ Горбовский помер в неведомой техногенной катастрофе, а может, и не сам помер, а ухайдокали его излишне любопытные пидарасы от науки… Теперь, получается, всей Англии пиздец пришел? Если эти мудаки начнут превращать рыцарей в драконов не единично, а массово… они, суки, любят массовое производство…

Дракон в это самое время думал, что та загадочная летающая херня, которую узурпатор почему-то назвал тарелкой, и про которую сам дракон и думать забыл, должна быть как-то связана с богиней Фреей. И если вспомнить все туманные слухи и легенды, связанные с летающими херовинами над тем проклятым болотом… Уж не началось ли вторжение нечисти, предсказанное Иоанном богословом? Там, правда, говорилось не про летающие херовины, а про четырех всадников, но откровения богословов всегда излагаются аллегорически, ибо пророчество, понятое слишком рано, не сбывается, что несложно обосновать…

— Мальчики, чего это вы так поскучнели? — спросила Белла. — Что-то случилось?

— Да, кое-что случилось, — мрачно произнес Роберт. — Понять бы еще, что именно… Уважаемый дракон, ты точно ничего не хочешь мне рассказать?

Дракон вытащил голову из-под крыла и твердо ответил:

— Точно не хочу. Ибо не пришло еще время всеобщего взаимопонимания.

— Еб твою мать, как я ненавижу всю эту мистику, — сказал Роберт и вышел, не попрощавшись.

— Чего это он? — спросила Белла.

— Расстроился, — объяснил дракон. — Интриганы всегда расстраиваются, когда чего-то не понимают. Потому что гордыня. Ходит такой гордый, думает, типа, я сам себе господь, как решу, так и будет… А высшие силы глядят на уебище и посмеиваются, а ему обидно. Ладно, хер с ним, с богопротивным гордецом. Дай я лучше тебя обниму. Милая, вон в том сундуке лежит медвежья шкура, я ее доставать не стал, чтобы случайно не порезать когтями, давай ее достанем, расстелим на полу…

— Ах, милый! — вздохнула Белла. — Как это романтично! На полу, на медвежьей шкуре, рядом с печкой новейшей конструкции… Я люблю тебя, мой пернатый герой!

И припала к ороговевшим устам пернатого героя долгим поцелуем. А потом открыла сундук, вытащила медвежью шкуру, расстелила на полу, и овладел ею пернатый герой на этой шкуре, и было это весьма романтично. Но насчет когтей Роберт, сука, правильно говорил, пол-шкуры изодралось в клочья, нельзя дракону спать на льняных простынях, изорвет на хер в первую же ночь. Но зато как романтично…

Отец Бенедикт сидел на скамеечке в тихом уголке монастырского сада. Это была особая скамеечка, отец настоятель облюбовал ее для уединенных размышлений, и нарушать уединение отца настоятеля в такие минуты не дозволялось никому. Только лишь дважды за всю историю аббатства святой отец принимал посетителей на этой скамеечке, один раз это был Кларк Локлир, другой раз — святой Михаил. А чтобы отец Бенедикт принимал здесь простого монаха — такого не бывало никогда, и, многие полагали, никогда не будет. Но они ошибались.

— Святой отец, брат Мэтью по вашему повелению прибыл, — доложил брат Мэтью и опасливо покосился на прислоненный к скамейке чудотворный посох.

— Вижу, что прибыл, — добродушно проворчал отец Бенедикт. — Целуй руку и садись рядом, будем беседовать.

Брат Мэтью преклонил одно колено, поцеловал руку отцу настоятелю, затем сел рядом.

— Благодарствую за великую честь, — сказал он. — Не знаю, в чем тут дело, но клянусь оправдать и не посрамить, что бы оно ни было… того самого…

— Не клянись, — строго сказал ему отец Бенедикт. — Ибо господь наш Иисус Христос ясно сказал: «Не клянись». Понял, чадо?

— Так точно, — почтительно ответил Мэтью. — Прошу простить невольный грех и осмелюсь, воспользовавшись случаем, попросить разъяснения вот по какому вопросу. Господь наш Иисус Христос, помнится, также говорил: «Не суди», однако…

— Цыц, — перебил его отец Бенедикт. — Заткнись, чадо, покуда невольный и невеликий грех не перерос в грех большой и неискупаемый. Не твое дурацкое дело, чадо, толковать священное писание, для того есть особые иерархи и не суйся, чадо, со свиным рылом в калашный ряд. Понял?

— Так точно, — кивнул Мэтью. — Еще раз прошу простить грех, по-прежнему невольный, клянусь… бля…

Отец Бенедикт рассмеялся и сказал:

— Лучше помолчи, чадо, и не умножай невольных грехов сверх минимально неизбежного уровня. Скажи мне лучше вот что. Ведомо ли тебе такое понятие — атеизм?

— Гм, — сказал Мэтью. — Латынь я разумею не в совершенстве, но… теос — бог, теизм — божественность, атеизм, стало быть — отсутствие божественности… безблагодатность?

— Хуже, — сказал Бенедикт. — Атеизм суть ересь, отрицающая само присутствие бога во вселеной.

Мэтью расхохотался. Бенедикт нахмурился.

— Прошу прощения, святой отец, — сказал Мэтью, отсмеявшись. — Но это в самом деле смешно. Уму непостижимо, каким мудаком надо быть, чтобы не верить в божье существование! Неужто в самом деле существует такая ересь?

— Существует, чадо, — мрачно произнес Бенедикт. — В нашем грешном мире много чего существует. Ибо неистощим на выдумку враг рода человеческого… но не будем о грустном. Знаешь, чадо, кто такой адвокат дьявола?

— Конечно, — кивнул Мэтью. — Это когда на диспуте кто-то обосновывает заведомо неверную позицию, чтобы другая сторона могла лучше отточить аргументацию, или когда в судебном процессе надо соблюсти ритуал правосудия, в то время как приговор очевиден с самого начала… Как-то так.

— Все верно, — кивнул Бенедикт. — А теперь слушай меня, чадо, внимательно. Я сейчас немного побуду адвокатом дьявола и попробую защитить ересь атеизма. А ты попробуй ее опровергнуть.

— А чего тут опровергать? — пожал плечами Мэтью. — Очевидный же бред! Ну вот, например, кто сотворил вселенную и человека, если не господь всемогущий?

— Вселенная сотворилась из большого взрыва и приобрела нынешнюю форму в результате самоорганизации материи в неравновесных структурах, — ответил Бенедикт. — А человек произошел от зверей в ходе естественного отбора, как собаки происходят от волков, или как породистые собаки от дворняжек. Только собак отбирают хозяева, а наших предков никто специально не отбирал, отбор происходил сам собой, естественно. Слабые и глупые помирали, сильные и умные выживали и оставляли потомство, из которого, в свою очередь выживали тоже самые сильные и умные. Понимаешь?