Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки - Илья Ильф

И хотя лысина не побеждена, но граждане уже не так болезненно относятся к своему облысению. Может быть, это происходит оттого, что теперь труднее, чем в мирное время, попасть в Швейцарию, а может быть, и потому, что беда, более важная, чем плешь, постигла человечество.

Если бы нашлось средство борьбы с новым бедствием, то о нем нужно было бы дать объявление такого свойства:

Моя мать была активной страдалицей. Мой отец начал заседать с 6 часов утра. Он кончил тем, что сошел с ума и съел председательский колокольчик. Я сам из цветущего юноши превратился в развалину. Виной всему были бесконечные заседания, на которых мне приходилось бывать. И внезапно в горах Кавказа я встретился с человеком, который снабдил меня чудоде…

Пора уже дать такое объявление, потому что чудодейственный бальзам найден. Найдено средство борьбы с самой могучей ветвью бюрократизма – бесконечными, многочасовыми заседаниями.

Конечно, это не налог на никелированные колокольчики и не высылка портфеледержателей за пределы административных центров.

Наше средство является несравненно более могучим.

Для борьбы с заседаниями нужно построить огромный дворец заседаний. Во дворце должно быть множество зал, и в каждой зале длинный стол, и на каждом столе суконная скатерть, и на каждой скатерти – колокольчик с хрустальным звоном и кувшин с водой для освежения гортани докладчика, и гортани содокладчика, и выступающих в прениях, и высказывающихся по вопросам порядка дня, и вносящих внеочередные предложения, и высказывающихся по мотивам голосования, и кричащих с места «правильно», и зачитывающих резолюции, и прочих, и прочих.

Новому дворцу можно присвоить красивое наименование:

«Слушали и Постановили».

В разговоре это получается весьма импозантно:

– Вы куда?

– Я – в филиал Центрального дома секции печати работников просвещения! А вы?

– Я – во Дворец «Слушали и Постановили».

Но главное, конечно, не в полнозвучности названия нового заседательского комбината, а в том, что он нанесет смертельный удар всем любителям многочасового потребления чаю и бутербродов с собачиной, всем приверженцам двухсуточных заседаний с докладами, содокладами, контрдокладами и докладищами по мотивам голосования.

Дворец «Слушали и Постановили» будет широко открыт для всех бюрократов. Все двери его будут открыты настежь:

– Приходите! Володейте нами! Заседайте!

Вообще заседания всякого рода разрешается устраивать только во Дворце «Слушали и Постановили».

Главарям любого учреждения предоставляется право заседать в любой из дворцовых зал на таких условиях:

а) первые 30 минут – совершенно бесплатно;

б) еще 2 минуты – с платой за счет учреждения по карательному тарифу из расчета 20 рублей за минуту;

в) неограниченное количество времени – с изысканием платы по 500 рублей в час из личных средств участников заседания. Плата может быть заменена тюремным заключением из расчета за каждые лишние полчаса – два месяца заключения.

И можно считать верным делом, что больше тридцати двух минут ни одно заседание продолжаться не будет.

Конечно, из нудного стана бюрократов послышится ужасный визг.

Они будут протестовать. Они начнут кричать о гибели страны. Они потребуют, чтобы разрешили проработать вопрос о Дворце «Слушали и Постановили» на заседаниях по старой норме времени.

Но этого позволять не надо!

Кто вообще установил, что заседания не ограничиваются временем?

Ограничены известным, заранее установленным временем и рабочий день, и пароходный рейс, и сеанс в кино, и солнечная ванна.

В театре за один вечер спектакля Гамлет решает важнейшие вопросы, а восемнадцати надутым чиновникам из конторы «Торг– лоханка» нужно шесть часов, чтобы решить вопрос о закупке одного кило гвоздей для нужд своего лоханочного производства.

Если они уже иначе не могут, то пусть заседают за свой счет! По карательному тарифу! «Чудак» за постройку Дворца «Слушали и Постановили».

Древо познания

В жизни каждого гражданина неизбежно наступает день необыкновенной значительности.

В этот день гражданин окончательно убеждается в том, что ему никак не обойтись без мебели.

До сих пор он пробавлялся случайными вещами. Висела у него в комнате еловая полочка, купленная некогда на аукционе предметов искусства и старины. Пружинный матрац покоился на козлах, сделанных дворником дома. А больше ничего и не было.

Ныне гражданин понимает, что так дальше жить нельзя.

Ему нужна настоящая кровать со спинками – надоело ему спать на качающемся матраце, с которого валятся подушки.

Ему нужен посудный шкаф – должны же когда‐нибудь обресть тихую пристань тарелки, стаканы и белые кастрюли.

Ему нужен платяной шкаф, стулья и обеденный стол. Многое требуется гражданину, внезапно понявшему, что жить совсем без мебели все‐таки неудобно.

Хорошо бы завести также диван, письменный стол и книжный шкаф, но о таких пышных деталях гражданин старается не думать. Все равно денег не наберется.

Итак, в первую голову надо купить кровать, посудный шкаф, стулья, обеденный стол и шкаф для платья.

Соразмеряя приблизительно стоимость намеченной покупки с наличными своими средствами, гражданин убеждается, что купить мебель он может только в кредит.

Гонимый лучезарной мечтой о новой жизни, он уже на другой день бродит по магазину кооператива «Коммунар», который торгует мебелью Мосдрева.

Только здесь, в прохладном мебельном подвале, потребитель начинает соображать, что весь этот пир кооперации и кредита дается совсем не в его честь.

Уже в самом начале похода за мебелью лучезарная мечта несколько тускнеет.

Потребитель выражает желание посмотреть посудный шкаф.

Ему вежливо отвечают, что посудных шкафов нет.

В магазине есть только мебель Мосдрева, а Мосдрев таких шкафов не изготовил. Впрочем, ленинградский Древтрест тоже не снисходит до сооружения посудных шкафов.

Потребитель все же интересуется тем, куда ему складывать посуду и продукты. Тогда его проводят в отделение, где рядами стоят буфеты.

Мосдреву издавна принадлежит первенство в изготовлении безобразной, мещанской мебели. В этой области впереди всех остальных предметов стоят мосдревские буфетики, украшенные стеклышками, зеркальцами и резьбой.

На боках этой жалкой мебели вырезаны лилии, декадентские женские лики либо какие‐то волосы, стилизованные по моде 1909 года.

Долго стоит потребитель перед этим изделием, трогает его дрянные замочки и жалкие латунные украшения. Буфетик настолько противен, что потребитель уже сразу решает по‐прежнему хранить свою посуду на подоконнике. Решение это еще укрепляется, когда он узнает, что жалкий буфетик стоит только полтораста рублей.

Потерпев такую решительную неудачу с посудным шкафом, потребитель приступает к осмотру кровати.

Кровати Мосдрева имеют пугающий вид.

Государство борется с лавочниками и с духом лавочничества. Мещане – враги государства.

Но пока общественность схватилась врукопашную с мещанством, госорганизация на государственные деньги изготовляет рекордно мещанские предметы.

Фальшиво-пышные кровати Мосдрева с балясинками и шишечками вызывают отвращение.

В дореволюционное время среди всякой дребедени изготовлялась и мебель простая, удобная и красивая. Но Мосдрев из наследия прошлого выбрал только самые пошлые образцы.

Ими он и снабжает новых потребителей, снабжает, кстати, по ценам, доступным только нэпманам или казнокрадам.

Когда видишь, как Мосдрев, пользуясь своим монопольным положением, вынуждает пролетариев покупать свою мебель, становится противно.

Пир кооперации и кредита время заменить деловой поставкой населению потребной ему мебели.

Для моего сердца

Какие смешные вещи происходят в Москве.

Удивительный город! На его перерожденных окраинах выстроены пепельные здания научных институтов с именами ЦАГИ, НАМИ, НИТИ. Окраины перешли в лагерь науки. Там говорят:

– Энерговооружение. Магистраль. Куб.

А в центре города расположился бродячий базар. Здесь на горячих асфальтовых тротуарах торгуют шершавыми нитяными носками и слышен протяжный крик:

– Вечная игла для примуса!

Зачем мне вечная игла? Я не собираюсь жить вечно. А если бы даже и собирался, то неужели человечество никогда не избавится от примуса! Какая безрадостная перспектива.

Но граждане в сереньких толстовках жадно окружают продавца. Им нужна такая игла. Они собираются жить вечно, согреваясь огнем примуса-единоличника.

Почти обеспечив себе бессмертие покупкой удивительной иглы, граждане опускают глаза вниз. Давно уже нравятся им клетчатые носки «Скетч», которые соблазнительно раскинуты уличными торговцами на тротуарных обочинах.