Новый Мир ( № 8 2005) - Новый Мир Новый Мир

По настоянию князя Голицына Синод в 1818 году принимает строгое постановление, требующее от приходских священников обязательной проповеднической и катехизаторской активности, “дабы преодолеть невежество и суеверия, распространенные в народе”. В 1818 — 1821 годах в Синоде несколько раз проходили расширенные обсуждения мер по претворению в жизнь этого постановления7. В 1821 году Синод в подробной инструкции требует от приходских священников регулярно произносить перед своими прихожанами “простые и понятные” проповеди и неукоснительно осуществлять религиозное просвещение церковного народа8.

“Государство стремится усилить и обострить религиозные потребности в массах”, — констатирует о. Георгий Флоровский и далее цитирует И. А. Чистовича: “Стремления князя Голицына наклонялись к тому, чтобы вывести русский народ из того усыпления и равнодушия в деле веры, какое казалось ему почти повсюдным, пробудить в нем высшие духовные инстинкты и чрез распространение священных книг ввести в него живую струю внутреннего переживания христианства <…> Время свободного существования Библей­ского Общества было с самого начала XVIII столетия единственным, когда светское общество с живым и напряженным интересом устремилось к религиозным предметам, выдвинуло на первый план интересы духовно-нравственного развития народа”9.

Закон мимесиса тут же проявил свою силу: “Во всех обнаружилась ревность к Слову Божию и стремление просвещать сидящих в сени смертной. Губернаторы начали говорить речи, совершенно похожие на проповеди, городничие и градские головы, капитан-исправники с успехом распространяли Священное Писание и доносили о том по начальству в благочестивых письмах, переполненных текстами”10.

Сектантов, старообрядцев, русское расцерковленное простонародье и нецерковное масонство, отторгнутых от Православия формально или фактиче­ски в XVII — XVIII веках во многом по вине самой государственной, а то и церковной власти, то узко нетерпимых, то чуть ли не безбожных, Император Александр, князь Голицын, Кошелев и узкий круг их единомышленников задались целью воссоединить с Православием, не принуждая к тому людей репрессиями, но подняв Русскую Церковь и государственную власть на такую высоту духовной просвещенности и деятельной ответственности, которые были бы притягательны для самых взыскательных христианских умов и цельбоносны для самых изболевшихся душ. “И разумом и опытами давно уже дознано, — объявлял государственный указ, — что умственные заблуждения простого народа, прениями и народными увещаниями в мыслях его углубляясь, единым забвением, добрым примером и терпимостью мало-помалу изглаждаются и исчезают; увещания должны сами собою и неприметно изливаться к ним из добрых нравов духовенства, а чтоб все сие имело более действия и чтоб они лучше почувствовали обязанности их к правительству, прежде всего нужно бы было дать им самим приметить, что оно о них печется. Просвещенному ли правительству христианскому приличествует заблудших возвращать в недра Церкви жестокими и суровыми средствами?”11

Именно поэтому в общеобразовательных и библейских начинаниях Императора Александра и князя Голицына самое живое участие принял величайший архиерей этого царствования, давно почитающийся народом в лике святых и наконец канонизированный в 1995 году митрополит Филарет (Дроздов). Об отношении святителя Филарета к русской Библии и к воссо-единению с полнотой Матери Церкви отпавших от нее мистиков, масонов, раскольников и сектантов очень точно пишет о. Георгий Флоровский: “Филарет не верил в пользу и надежность суровых запретительных мер, не торопился вязать и осуждать. От заблуждения он всегда отличал человека за-блуждающегося, и с доброжелательством относился он ко всякому искреннему движению человеческой души. В самих мистических мечтаниях он чувствовал подлинную духовную жажду, духовное беспокойство, которое потому только толкало на незаконные пути, что „не довольно был устроен путь законный” <…> Прежде всего нужно наставить, вразумить, — о такой положительной и творческой борьбе с заблуждениями прежде всего и думал Филарет <…> Под покровом мистических соблазнов он сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения. Потому и принял он участие в работах Библейского общества с таким увлечением. Его привлекла самая задача, ему казалось, что за библейское дело должны взяться церковные силы, — „да не отымется хлеб чадом” <…> В обновляющую силу Слова Божия он твердо верил <…> С библейским делом, с русской Библией он неразрывно и самоотверженно связал свою жизнь и свое имя”12.

30 августа 1814 года Император издает указ о реформе духовных училищ. Следуя советам митрополита Филарета и собственным новым убеждениям, Александр объявляет целью церковной школы “образование внутреннего человека”, чтобы внушить живое и твердое личное убеждение в спасительных истинах веры. “Внутреннее образование юношей к деятельному христианству да будет единственной целию сих училищ”, — провозглашал указ. Стараниями Императора и владыки Филарета начиналось возрождение богословия и церковного служения, неразрывно соединенного с образованностью и сердечной верой, образовывалось принципиально новое поколение священников — pectus est quod facit theologum13. Верным последователем Филарета и в отношении русской Библии, и в воспитании сознательного сердечного благочестия юношества был сменивший его в 1819 году на посту ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии архимандрит Григорий Постников, будущий митрополит Новогородский (умер в 1860 году).

Этот первый период после обращения был у Александра радостным и светлым. Во внешней политике он был окрашен в тона триумфальной победы над “корсиканским чудовищем”, небывалым величием России. Во внутренней — ознаменован надеждой на преображение Отечества столь же скорое, как и его собственное преображение. Александр тогда пребывал еще в новоначальной благодати обращения и не видел “глубин сатанинских” в людских душах. Уроки Лагарпа не вовсе выветрились из его головы. Руссоистский идеал человека, благого и мудрого, которому надо только “припомнить” естественные для него нравственные основания, не омрачался еще в тридцатилетнем Государе тенью бездн Адамовой падшести, но только поднимался на небывалую высоту в христианском богоподобии, богосыновстве. Церковь, Священное Писание, поучения благочестивых христиан должны были актуализировать эти естественные для человека интуиции.

VI

Обратившись к Богу, Император Александр не ограничился стремлением к просвещению своего собственного народа. Из жестокой и кровавой войны с Наполеоном он вынес убеждение, что и в международные отношения обязательно должен быть возвращен дух христианства. Его новообретенная пламенная вера не оставляла места скепсису. Позднее царь рассказывал епископу Эйлерту, что идея Священного Союза родилась во время отступления русских и прусских войск после успешного для наполеоновской армии сражения под Бауценом (май 1813 года). Император и прусский король Фридрих-Вильгельм ехали рядом верхом, удрученные военной неудачей. Оба они были глубоко религиозны, обоим противостоящий им Наполеон виделся как “ce diable d’homme”, разрушающий божественный миропорядок и развращающий души богоотступничеством. Во время этого грустного пути Александру вдруг ясно пришло на сердце, что победить узурпатора они могут, только дав обет нерушимого христианского союза, в котором низкому политиканству будет противопоставлена любовь, сатанинской алчности и гордыне —  поиск всеобщей духовной пользы, а своекорыстию — заповеди Божии. Как частный человек, глубоко принявший основания христианской веры, сознает истинность слов Спасителя: “Без Меня не можете делать ничего” (Ин. 15: 5) —  и старается все свои отношения с другими людьми строить на евангельских принципах любви и жертвы, понимая, что, имея союзником Бога, ему никто не страшен и никто не может повредить: “На Бога уповаю, не боюсь; что сделает мне человек?” (Пс. 55: 12), так же и уверовавший Государь осознал ужасы бесконечных революций и войн, беспрерывно сотрясавших Европу в течение четверти века (1789 — 1814), унесших бесчисленное множество молодых жизней и разоривших многие государства как результат отхода христианских народов от основополагающих принципов веры Христовой. И если для богоборцев революционной Франции и для узурпатора Бонапарта такой отход был хотя и пагубен, но естественен, то для монархов Европы “милостью Божией” и для повинующихся им народов он был явно греховен, очевидно вступал в противоречие с зиждительными национальными принципами и должен был быть исправлен как можно скорее. Так рассуждал Александр, и именно эти его возвышенные мысли легли в основание Священного Союза14.