Американские боги - Нил Гейман

– Да ладно тебе, – сказал человек в очках с золотой оправой псу, – это всего лишь фокус с монетой. Он же не пытается выбраться из сундука под водой.

– Пока нет, – согласился пес. – Но еще попытается.

Золотой свет погас, и на смену ему пришла серость сумерек. Четвертак и свернутую банкноту Тень бросил назад в карман.

– Ладно, – сказал он. – Ну и кто из вас Шакал?

– Глаза открой, – посоветовал черный пес с длинной мордой и лениво потрусил за человеком в очках с золотой оправой. После минутного промедления Тень последовал за ними. Кошки нигде не было видно. Они вышли к большому зданию в ряду забранных ставнями домов. На табличке возле двери значилось: «ИБИС И ШАКАЛ. СЕМЕЙНАЯ ФИРМА. САЛОН РИТУАЛЬНЫХ УСЛУГ. С 1863».

– Я мистер Ибис, – сказал человек в очках с золотой оправой. – Думается, стоит отвести вас поужинать. Боюсь, моего компаньона ждет срочная работа.

ГДЕ-ТО В АМЕРИКЕ

В Нью-Йорке Салиму страшно, и потому он изо всех сил цепляется за чемодан с образцами, защищая, прижимает его к груди. Салим боится черных людей, которые косо смотрят на пего, боится евреев – одетых во все черное, при бородах, шляпах и пейсах, этих он может распознать, а сколько тут еще не узнанных! – он боится самих толп, которые – всех лет, ростов и цветов кожи – извергаются на тротуары из высоких-превысоких, грязных домов; он боится завывающего блуу-блаа машин; он боится даже воздуха, который пахнет тут грязно и сладко и совсем не похож на воздух Омана.

Вот уже неделю Салим в Нью-Йорке, в Америке. Каждый день он ходит в две, иногда в три конторы, открывает свой чемодан с образцами, показывает медные безделушки: тускло поблескивающие кольца, пузырьки и крохотные фонарики, модели Эмпайр-Стейтс-Билдинг, статуи Свободы и Эйфелевой башни. Каждый вечер он посылает факс домой в Мускат шурину Фуаду и рассказывает, что не получил заказов или – был однажды счастливый день – что получил несколько заказов (но, как болезненно сознает Салим, недостаточно, чтобы покрыть стоимость авиабилетов и счет в отеле).

По непонятным Салиму причинам деловые партнеры его шурина заказали ему номер в отеле «Парамаунт» на 46-й стрит. Салима отель сбивает с толку, пугает его и вызывает клаустрофобию: такой дорогой, такой чужой.

Фуад – муж сестры Салима. Он небогат, но на паях владеет небольшой фабрикой по производству сувениров. Все делается на экспорт: в другие арабские страны, в Европу, в Америку. Салим работает у Фуада уже полгода. Фуад его немного пугает. Тон Фуадовых факсов становится все жестче. По вечерам Салим сидит в своем номере, читает Коран, который говорит ему, что и это пройдет, что настанет конец и его пребыванию в этом странном мире.

Шурин дал ему тысячу долларов на мелкие дорожные расходы, и деньги, которые казались преогромной суммой, когда он брал их, испаряются прямо на глазах. Когда он только прибыл сюда, Салим, побоявшись, что его примут за дешевого араба, то и дело давал на чай, всем и вся, с кем сталкивался, раздавал долларовые бумажки. А потом он решил, что его «имеют», как тут говорят, может, даже смеются у него за спиной, и совсем перестал это делать.

В первую свою поездку в подземке он потерялся и опоздал на встречу, теперь он ездит на такси, только когда нет другого выхода, а в остальное время ходит пешком. Он, спотыкаясь, входит в слишком жарко натопленные офисы (щеки у него окоченели от холода), потеет в тяжелом пальто, а ботинки у него отсырели от слякоти; и когда, дуя вдоль авеню (которые идут с севера на юг, а стриты – с запада на восток – вот как все просто, и Салим всегда знает, куда ему повернуться так, чтобы стать лицом к Мекке), ветры бьют его по щекам снегом.

Он никогда не ест в отеле (потому что, пусть партнеры Фуада и платят за номер, еду Салим должен покупать сам), нет, он покупает себе провизию в жарких закусочных, где готовят фалафель, и в мелких продуктовых лавках. Многие дни он проносил еду к себе наверх тайком, под полой, пока не понял, что никому нет до этого дела. И все равно ему не по себе, когда он вносит пакеты с едой в тускло освещенный лифт (Салиму всегда приходится нагибаться, чтобы найти нужную кнопку, нажав которую он попадет на свой этаж), а потом в крохотную белую комнатушку, куда его поселили.

Салим расстроен. Факс, который ждал его, когда он проснулся, был краткий, и слова звучали попеременно то с упреком, то строго, то разочарованно: Салим всех подводит – свою сестру, Фуада, деловых партнеров Фуада, султанат Оман, весь арабский мир. Если Салим не способен получить заказы, Фуад сочтет, что свободен от своих обязательств держать его на работе. Они полагаются на него. Его отель обходится слишком дорого. На что Салим разбрасывает там их деньги, живет себе как султан в Америке? Салим прочел факс в своей комнате (которая всегда была жаркой и душной, поэтому вчера вечером он открыл окно, и теперь в ней слишком холодно) и сидел потом неподвижно, а на лице у него застыло ужасное страдание.

А потом Салим идет в центр, прижимает к себе чемодан с образцами, словно в нем рубины и брильянты, вышагивает по холоду квартал за кварталом, пока не приходит к приземистому зданию на углу Бродвея и 19-й стрит. Он поднимается по лестнице на четвертый этаж, в офис «Панглобал Импорт».

Офис пыльный и грязный, сомнительный на вид, но Салим знает, что «Панглобал» распоряжается почти половиной всех декоративных безделушек, которые привозят в США с Ближнего Востока. Настоящий заказ, значительный заказ от «Панглобал» может окупить поездку Салима, обратить поражение в успех, и поэтому Салим сидит на неудобном деревянном стуле в приемной, неловко поставив на колени чемодан, и смотрит на средних лет женщину со слишком яркими крашенными хной волосами, которая возвышается за столом и сморкается в один «клинекс» за другим. Высморкавшись, она вытирает нос и бросает «клинекс» в корзину.

Салим пришел сюда ровно в десять тридцать, за полчаса до назначенной встречи. И теперь он ждет, краснеет, его знобит, и он думает, не начинается ли у него лихорадка. Медленно тикают минуты.

Салим смотрит на часы. Потом откашливается.

Женщина за столом смотрит на него свирепо.

– Да? – говорит она. Звучит как «га».

– Одиннадцать тридцать пять, – говорит Салим. Женщина смотрит на настенные часы и говорит снова:

– Га.

– Мне назначено на одиннадцать. – Салим примирительно улыбается.

– Мистер Блэндинг знает, что вы здесь, – неодобрительно отвечает она («Мыста Бэдыг зна шо ы сесь»).

Салим берет со стола старый номер «Нью-Йорк пост». Он читает по-английски хуже, чем говорит, и с трудом продирается через статью, словно разгадывает кроссворд. Он ждет – пухлый молодой человек с глазами обиженного щенка, – переводит взгляд со своих наручных часов на настенные.