Сфера-17 - Ольга Онойко

Доктор нахмурился.

– Относительно мантийской интервенции на Циалеше, – сказал Николас. – Эрт Антер сказал, что интервенция провалилась. Провалилась она потому, что кто-то перевербовал агента.

На этот раз молчание продолжалось куда дольше.

– Что? – ошеломлённо переспросил Доктор. – Перевербовал кого? Стерлядь, что ли?

– Нет. Наш интервент – природный мантиец и ученик самого Сана Айрве. И его перевербовали.

– Ничего себе, – ошалело пробормотал Доктор и подпёр голову ладонью. Кейнс озадаченно кашлянул и покосился на друга, ожидая разъяснений, но Зондера известие, похоже, изумило ничуть не меньше. Макс неуверенно уточнил: – И это сам председатель Комитета сказал?

– Да.

– Чертовщина… Кто его перевербовал?

– Неизвестно.

– Ученика Председателя? – вслух думал Зондер. – С одной стороны, это хорошо, потому что кто-то уже сделал за Антера полдела. Предательство ученика – это серьёзный удар по авторитету учителя. Динозавр, похоже, действительно очень стар… Но кто? Где? Как?

– Я надеялся, что вы найдёте ответы, – честно сказал Николас.

Доктор поморщился.

– Буду честен, – сказал он. – У меня есть предположения. Но всё это очень смутно, ненадёжно и бездоказательно. И я многого не понимаю. Но я буду думать эту мысль, Ник.

– Всё? – осведомился Кейнс.

– Так точно.

– Эш, – вдруг весело сказал Макс. Глава Народного правительства добродушно покосился на главного обличителя своего режима, и Николас в который раз подумал, что многих на Циа это зрелище привело бы в состояние глубокого шока. – Эш, награди его орденом, что ли. Товарищ Реннард заслужил.

Кейнс улыбнулся.

– Ждём домой, – прежним ворчливым тоном сказал он. – Не обидим.

Сеанс мерцательной связи закончился, на экраны выплыли заставки коммуникационных компаний… Николас рассмеялся вслух и уселся в кресло. Сполз вперёд, откинулся на спинку. Он потянулся за графином с водой, налил полный стакан, выпил в два глотка, а потом посмотрел на Эрвина.

Тот молчал. Лицо его было совершенно невыразительным: Фрайманн напряжённо размышлял о чём-то. Он сидел, подперев подбородок узлом пальцев, и смотрел прямо перед собой.

Этой ночью мы не занимались любовью, просто спали вместе. На голографическом потолке колыхалось лазурное мелководье. Призрачные воды стекали по стенам. Пахло свежестью. Я лежал у Эрвина на плече, смотрел в иллюзорный этот русалочий потолок и улыбался.

Мне было хорошо.

Я и надеяться не мог, что всё обернётся так. Я просто не знал, что так тоже может быть. Это казалось даже не везением – чудом. Ни один из моих страхов не стал реальностью. Не случилось ни мучительных объяснений, ни тайн и запретных тем, ни чувства вины, размолвок, депрессий… Эхо пережитого кошмара истаяло, словно снятое могучей доброй рукой. Так оно и было. «Вечная слава тому, кто изобрёл ки-систему», – думал я, потом мысли мои занимало другое, они текли вольно и не слишком связно, но неизменно возвращались к одному: «Фрайманн-железяка, золотой ты мой человек, как я счастлив, что ты рядом…»

Эрвин смотрел на меня неотрывно, пристально, словно стерёг. Словно я мог исчезнуть, если он хоть на мгновение отведёт взгляд.

После сеанса связи с Циа он несколько часов ходил мрачный как туча и курил сигарету за сигаретой. Я пытался завести разговор о будущем Народной Армии в целом и его батальона, в частности, но Эрвин отмалчивался. Потом коротко выругался в адрес Йеллена, сел и стал яростно ерошить пальцами короткие волосы. Это выглядело так забавно, что я рассмеялся, забрался к нему на колени и расцеловал его. Эрвин утихомирился, вид у него сделался печальный и доверчивый.

– Что с тобой? – спросил я, заставив его поднять лицо.

– Ник, – сказал он почти с мукой, – я не люблю воевать. Я офицер, но я не люблю воевать.

– Только сумасшедшие любят войну как процесс, – сказал я.

Эрвин нахмурился, подумал и ответил:

– Да, верно. Но я люблю решать боевые задачи. Минимум времени, минимум жертв.

– И ты делаешь это хорошо, – сказал я. – Но почему ты сейчас об этом заговорил?

– Потому что придётся воевать. С мантийцами.

Лицо Эрвина на этих словах приняло странное выражение; это определённо не был страх перед врагом, но это был страх. Я почувствовал смутную тревогу. «Чёртовы политики, – подумал я. – Они флиртуют, сулят друг другу уютные клетки и хорошие должности, а верные честные люди пойдут ненавидеть и умирать за них… И я сам – тоже политик. Что за дрянное занятие».

– Я надеюсь, что воевать не придётся, – сказал я. В эту минуту я действительно надеялся.

Эрвин наклонил голову к плечу и вопросительно моргнул.

– Пока что Неккен планирует только акции устрашения и имиджевые стычки, – объяснил я. Это вовсе не обязательно выльется в большую войну. Союз Двенадцати Тысяч – не то государство, которое можно легко мобилизовать и повести в мясорубку. Возрождение Легиона вряд ли изменит положение дел.

Кажется, Эрвин мне поверил.

Я бы сам хотел верить в это.

…Эрвин протянул руку и провёл пальцем по моему лицу, по брови, потом через висок к ободку уха. Я повернулся к нему, потянулся за рукой. Эрвин улыбнулся, уселся, откинувшись на подушки, и затащил меня к себе на грудь. Стал меня гладить то кончиками пальцев, то всей жёсткой ладонью по плечам, груди, животу. От этого хотелось мурлыкать. Но глаза закрывались… Я потёрся об него и попросил:

– Не надо, я сейчас не хочу.

– Это не эротический массаж, – сказал Эрвин назидательно, – это реабилитационный. Для первичной релаксации. Только когда его делают, не обнимаются. Обычно.

Я засмеялся.

– Ты не смейся, – сказал Эрвин. – Ты спи.

…Я неромантичен. Я даже подростком не верил в великие любови. Зато верил, что по натуре я одиночка, не из тех людей, которые создают семьи. Темперамент позволял мне годами обходиться без личной жизни, потому не было и повода усомниться в вере. Я представлял, что у меня будет несколько романов, более или менее бурных и продолжительных, потом я стану старше, и романы закончатся, а потом, если я не хочу доживать век никчёмным стариком, лучше побыстрее сгореть на работе.

Это детское убеждение не покидало меня и в первые три недели путешествия на «Тропике». Я был счастливцем, которому довелось любить так сильно и разделённо, но я помнил, что однажды это закончится – потому что всё заканчивается.

В ночь, первую после возвращения, я допустил мысль, что может быть по-другому.

Напоследок Николас всё же открыл список литературы, который Доктор дал ему перед отлётом. Прямой необходимости в этом чтении не было. Николасом руководило то ли чувство ответственности перед Зондером, то ли простое любопытство. Он не верил, что все эти мегабайты текста – новейшие научные статьи, старые отчёты военных психологов, воспоминания ветеранов – способны пролить свет на то, что происходит сейчас. Сам же Доктор сказал, что мантийские интриги выше человеческого понимания, а Доктор был одним из лучших специалистов. Чем дольше Николас размышлял о словах Эрта Антера, тем больше сомневался в том, что мантийского агента – элитного агента, ученика величайшего мантийского учителя! – действительно могли перевербовать. Слишком тёмная получалась история. На Циа никто до последнего времени даже не догадывался о существовании этого интервента, природного мантийца, и тем более о том, что кто-то самодеятельно, втайне от всех, ведёт с ним идеологические беседы. Что за доморощенный философ такой только выискался, проповедник… Поглядеть бы на него. Интересный человек, если он, конечно, действительно существует. «А что мы имеем на деле, – думал Николас. – Мы имеем полное отсутствие признаков классической интервенции, странный интерес, который мантийские разведчики к нам проявляли… и странную откровенность председателя Комитета Коррекции. Зачем вообще Антер доложился Йеллену о провале? О собственном, фактически, провале? Ведь прежде всего этот агент был (если он вообще был, чёрт побери) его сотрудником, и только потом – учеником Сана Айрве. Уж точно не из дружеского расположения Эрт Антер это рассказывал…

Кто и кого здесь пытается дезинформировать?

Мне нужно обсудить это с Доктором, – решил Николас, но не сейчас, а позже. Сейчас у меня нет даже догадок – одни сомнения. А интригу, сплетённую председателями мантийских комитетов, я не пойму. Любопытно, подумалось ему, неужто Йеллен всерьёз решился на игру с аллигаторами? Впрочем, он о себе очень высокого мнения…

Если агент на Циалеше – не миф, – пришло Реннарду в голову потом, – то его целью может быть вовсе не интервенция. На кого он работает? Что, если всё немного проще? Элитному агенту – особую миссию. Провалить интервенцию по стандартной схеме, подточить авторитет Сана Айрве, пустить пыль в глаза директорам Неккена. И получается, что агента действительно перевербовали. Только, конечно, не люди Циалеша, а древний могучий мантиец Эрт Антер, целящий свалить мантийца ещё более древнего и могучего.