Совершенство - Кристина Лорен

Вместо ответа он отвечает просто:

– Я хочу туда опять.

Если раньше Люси казалось, что у Джея с Колином крайне организованный подход к делу, то теперь они делают все чуть ли не с армейским фанатизмом. Новое реанимационное оборудование и препараты разложены перед ними на ковре. Они выбирают оптимальное время суток, основываясь на прогнозах и данных прошлых лет. Они запаковывают, потом перепаковывают все заново, готовясь к любому варианту развития событий.

Это успокаивает… В каком-то совершенно извращенном смысле. Она знает, что, если она будет уж слишком протестовать, Колин услышит в ее голосе ложь. Она не хочет, чтобы он рисковал жизнью, но какая-то ее часть крепнет и расцветает всякий раз, как он говорит об озере. Это что, жадность? Она не уверена, как ей истолковать это чувство, ту странную завороженность, которую она испытывает, глядя, как любимый человек без оглядки подвергает себя опасности.

– В прошлый раз я поддерживал твою температуру на уровне тридцать три и три, – Джо хихикает и добавляет: – Конечно, данные были бы точнее, если бы я измерял ректально.

– Сколько раз говорить, что туда ты никогда не заберешься.

Люси некоторое время наблюдает, как они хихикают, словно им двенадцать лет, а потом возвращается к блокноту у себя на коленях. Она рассеянно выводит круги и квадраты, цветы и облака, пытаясь вспомнить свои любимые слова и как они выглядели когда-то под кончиком ее карандаша.

Кристаллизация. Кристаллическая решетка. Инерция. Сублимация. Энтальпия.

Слова врываются в ее мысли и приносят с собой воспоминания о классе, об учебных поездках в университет во влажные летние месяцы, о стипендии, которая должна была достаться ей. Взглянув на бумагу, она удивлена, увидев идеальные буквы, выписанные ровным почерком, никаких прерывающихся линий. Она сидит и глядит на них, тихо радуясь возвращающимся способностям. Ей никогда не удавалось удерживать карандаш подолгу, не говоря уж о том, чтобы передавать свои мысли на бумаге. Так что смотреть за тем, как слова появляются из-под ее карандаша, не менее увлекательно, чем наблюдать за парнями, одержимыми своей околоозерной деятельностью.

– Вот черт, Люс! – орет Колин, и она сразу же замирает; грифель ломается о бумагу.

– Что?

– Ты пишешь. – Он восхищается так, будто она— ребенок, только что сделавший свой первый шаг.

Джей в знак одобрения неторопливо хлопает в ладоши и свистит. Колин встает, поворачивается спиной к разложенным на полу гаджетам, книгам и одеялам и садится рядом с ней на кровать.

Он протягивает руку, гладит ее по плечу и объявляет:

– Мне кажется, ты последнее время более плотная. Ощутимая.

Она глядит на него во все глаза. Он повторяется, и его речь кажется немного заторможенной, будто ему каждый раз требуется время, чтобы собраться с мыслями. Но прежде, чем она успевает сказать ему, что он уже говорил то же самое прошлой ночью, окно внезапно распахивается, и в комнату врывается поток ледяного воздуха, прервав взволнованную речь Колина. Он закрывает окно, и, когда он возвращается к ней, руки у него такие же холодные, как у нее. Но его прикосновение обжигает ее предчувствием, намеком на будущий, настоящий холод.

Она задумывается, может, именно так чувствует себя тигр, когда ветер приносит ему запах добычи, или бегун на длинные дистанции, когда пальцы его ног касаются стартовой линии. Она чувствует себя так, будто вот-вот взорвется и разлетится миллиардом сверкающих ледяных частиц. Может, эта легкость, это пьянящее возбуждение, которое она чувствует, когда Колин раздевается на льду, значит, что она может просто улететь?

В прошлый раз Колин разделся и сразу прыгнул в воду, словно, если бы он дал себе время подумать, он бы на это не пошел. В этот раз он смотрит на нее, и его улыбка становится все шире. Медленный взмах ресницами. Она делает шаг назад, еще один, потом поворачивается и идет к тропинке, не дожидаясь даже, когда он погрузится целиком.

Все именно так, как она ожидала. Они встречаются на их месте на тропинке и бегут, смеясь, наперегонки с ветром, к ее сараю.

Джей сказал, он может дать им час.

Час.

Снаружи сияет утреннее солнце, но такое ощущение, что в сарае ночь. Лучи света из щелей играют со звездочками пыли, танцующими в воздухе, и кажется, будто кожа у Колина светится изнутри, словно теперь это он – гость из иного мира.

– Черт, – произносит он шепотом, удивленно и восхищенно, берет ее лицо в ладони и целует жадно, неистово, а потом они пятятся и он опускает ее на надувной матрас, смахнув в сторону стопку одеял. Вокруг них – облака пыли, под ногами – сухие листья, но все это не важно. Его кожа, ее кожа, их тела соприкасаются, скользят, давят: горячие, гладкие. Не чересчур сильно, не чересчур слабо. Идеально.

Они целуются, стягивая друг с друга остатки одежды, а потом он входит внутрь нее, и движется над ней, и говорит что-то, и ей плевать, что это закончится, потому что это чувство – это чувство – именно то, чего им не хватало. Глубинная связь через прикосновение, уровень коммуникации, которого никогда не достичь словами.

Колин шепчет о любви ей в шею, вздрагивая над ней. Она льнет к нему, вжимаясь лицом в его кожу, и слышит, как шуршат в изголовье одеяла, которые он выпустил из стиснутых кулаков. Люси не хочется уходить отсюда, может быть, никогда.

– Ты в порядке? – спрашивает он тихо, прокладывая поцелуями дорожку от ее горла к уху. Когда она кивает, он шепчет: – Не очень-то мне нравится, что наш с тобой первый раз был в пыльном сарае.

Она смеется:

– Да плевать мне на обстановку!

Он чуть отодвигается и смотрит на нее с шутливой обидой, явно очень довольный, а потом моргает медленно, томно, только для нее.

– Мне тоже плевать.

Секунды тянутся, тягучие, как мед. Колин, нависнув над ней, целует ее, не закрывая глаз, с такой поглощенностью, что у нее в груди сладко ноет.

Ему не нужно говорить, что он ее любит, но он это делает.

Потом его уносит. Он потихоньку улетает от нее прочь, спиной вперед, будто что-то тащит его за спину; рот у него раскрыт в безмолвном отчаянном крике: ее имя. Он минует полосы солнечного света с танцующими пылинками, потом с такой же легкостью проходит сквозь стену сарая.

Несколько часов. Кажется, у нее занимает несколько часов, чтобы одеться, чтобы пробежать, сломя голову, по тропинке туда, куда Джей вытянул его слишком рано, туда, где Колин скоро очнется. Люси спотыкается о корни, застревает у берега в рыхлом, влажном снегу. Она понятия не имеет, как управляться с этими новыми, странно тяжелыми конечностями.

И, наконец, она здесь, она падает на его синюю от холода грудь, просит прощения и целует его в бесчувственные губы.