Сад камней - Яна Дубинянская

Она не спала и не плакала, сидела в колыбели и сосредоточенно вертела в пальчиках свою любимую игрушку — яшмовый кулон. На кожаной оправе давно вилось по кругу дополнительное тиснение от четырех новеньких острых зубов. Подняла головку, улыбнулась, что-то сказала весело и беззаботно.

Я взяла ее на руки, завернула в одеяло — нечего возиться с комбинезоном, тут два шага всего. Интересно, кстати, где мы размещаем Пашку — тоже у Отса, рядом с коллекцией? Да ну, что за чушь, не собирается же и он здесь навеки поселиться. Взбежала по крыльцу, мимолетно вспомнив старуху Иллэ: так странно, казалась вечной, а теперь уже, наверное, больше никогда сюда не вернется. Вошла на кухню, и Пашка с Яром синхронно подняли головы навстречу.

— Проснулась? — риторически спросил Яр.

Пашка не спросил ничего. Смотрел на маленькую, не отрываясь, как будто видел впервые; а впрочем, он действительно ее впервые и видел, что он мог разглядеть тогда, в лесу, в глубине плетеного сооружения на полозьях, меньше всего похожего на детскую коляску, заблудившийся, полузамерзший, деморализованный?.. И потом, это же Пашка. До него всегда медленно доходили самые очевидные вещи.

— Маринка, — наконец выговорил он.

Это слово прозвучало не то обвинением, не то укором, не то краткой историей жизни с полным комплектом воспоминаний и длинных взаимных счетов. Чем угодно, только не моим, простым и обычным, именем.

Янтарь — смола ископаемой сосны эпохи мела и эоцена, очень давно, как раз когда вымерли динозавры. Название литовское, окраска от золотистой и медовой до красновато-коричневой. Еще бывает белый (костяной), черный, слоистый, облачный, пенистый. Блестящий или реже матовый, и часто с инклюзами — включениями растений, пауков, клещей, насекомых.

Его можно растворить в спирте или ацетоне, можно поджечь в пламени свечи, и пускай себе горит со всеми своими инклюзами, а мы вдохнем напоследок аромат смолы, и ни о чем не будем жалеть. А если потереть, потревожить, то возникнет электрический разряд, затрещит, заискрит, ударит током… не больно. Чтобы по-настоящему больно — это не к янтарю.

Ну, где ты там застрял? Долго еще собрался разглядывать в лупу этих несчастных мошек? Им все равно ничем уже не поможешь. Летим.

У меня тут есть кое-что поинтереснее янтаря.

Глава третья

ФЛЮОРИТ

— Так давай снимем. Эдуардыч найдет бабло…

— Смеешься?

— Почему? Эдуардыч тебе и не такое прощал. Он же знает, что ты крейзи, как все гении.

— Сам ты крейзи.

— Дык с кем поведешься.

Пашка довольно расхохотался; доносившийся из-за двух ставен и одного стекла звук усилился, и я почти физически почувствовала, как напрягается Яр, как щелкает пультом, прибавляя громкость на видеоплеере. Яр, которого мало что в мире могло вывести из себя.

Пашка приходил ко мне ночью, и мы, конечно, переспали, и нам было, кажется, хорошо — черт, я ничего не помнила точно, я же спала, я так до конца и не проснулась, и в какой-то момент — приснившийся, настоящий? — вроде бы даже усомнилась: а может, и не он, может, Яр?.. И поразилась жуткому равнодушию этой мысли. А затем заплакала девочка, потому Пашка, наверное, и не остался; едва одевшись, бежал во тьму, в мороз, и я не удивилась бы, если б к утру его уже не было здесь вообще.

Но Пашка был. Не знаю, где именно он переночевал, но с утра, когда я выскочила в зимнюю кухню нагреть воды для молочной смеси, он уже вовсю хозяйничал там, варил кофе, заглядывал во все кастрюли, баночки и коробки, пробовал пальцем что-то тягучее, нюхал щепотки трав. И мы как-то сразу, без неловких пауз, вступили в легкую, ни к чему не обязывающую болтовню, позавтракали вдвоем, потом переместились ко мне, и маленькая тянулась за дразнящей Пашкиной пятерней, похожей на шевелящегося спрута, и смеялась вместе с нами — а потом я взяла да и рассказала ему про сценарий. И Пашка тут же предложил: давай снимем. Он всегда вызывался работать со мной мгновенно, на этапе неоформленной еще идеи, уж точно до того, как читал сценарий.

Я болтала с ним, и наползало странное, обманчивое ощущение, будто мир наконец разомкнулся. Что где-то там, за пределами некоего радиуса, очерченного вечной зимой и кружевным заколдованным лесом, по-прежнему идет жизнь, клубятся интересные события, даже снимают кино! Веселая работа для легких на подъем рисковых людей. Было что обсудить, распланировать, задумать — а там рвануть и попытаться. Как будто и не было ничего. Никаких загадок, никаких несообразностей и чуждых закономерностей искаженного и замкнутого мира станции Поддубовая-5, потерявшей актуальность и силу. Поскольку я уже написала сценарий. Почти собрала воедино свой будущий сад камней.

Но совсем рядом, за окном, во флигеле Отса, то и дело нервно подкручивая громкость, смотрел кино Яр. Не должен он смотреть сейчас кино, с чего это вдруг, мало ли существует занятий, более подходящих моменту; да его вообще не должно сейчас здесь быть. Но он был, они находились тут оба, на общей, слишком тесной для них территории, и ничем хорошим это кончиться по определению не могло.

Маленькая подтянулась, взялась обеими ручками за край колыбели и резким, уже привычным усилием продемонстрировала свой главный на нынешний момент фокус, не побитый пока рекорд, последнее достижение. Пашка придержал ногой накренившуюся колыбель. Малышка стояла — такая взрослая, розовощекая, гордая собой.

— Классная девка, — сказал Пашка, и в голосе его отчетливо прозвучала смесь зависти и ностальгии. — Ты молодец, Маринка. Я всегда знал.

Протянул руку, и маленькая, изловчившись, схватила его за палец, не пошатнувшись на крепких, широко расставленных ножках.

А почему именно мы должны были ее искать? Она забрала документы, подписала обходной лист. Хотя у нее задолженность осталась по библиотеке, две книги, «Краткая история танца» и Мопассан — кстати, вы не в курсе, может, их нашли в ее вещах? А то ведь знаете как оно сейчас, фонды практически не пополняются…

Хорошая девочка, да. Нам всем очень жаль. Мы так за нее радовались! Мы всегда очень рады, когда кому-нибудь из учениц выпадает шанс. Ведь с трудоустройством в нашей профессии всегда тяжело, особенно если вдруг без блата, потому и приветствуем участие во всяких творческих конкурсах, кастингах, отборах для работы за границей. В прошлом году Юленька чуть было не прошла кастинг в популярное ревю. А помните телешоу «Магия танца» на первом канале? Ну да, уже давно, лет десять назад, но ведь вся страна смотрела! Так вот, Олечка Бойченко — это она в журнале «Elle», видите? — тоже наша девочка. Конечно, теперь ее подзабыли, но у нее и сейчас очень много приглашений в разные проекты, в ночные клубы, на корпоративные праздники!.. И другие девочки понимают, что им есть куда расти. Они у нас все очень дружат между собой! Всем училищем праздновали, когда Юленьку пригласили сниматься в кино. Кто ж мог подумать, какой ужас, прости Господи…

Знаете, а ведь она мне сразу не понравилась. Та режиссерша, как ее, говорите? Да, Маркова Марина. Черная, страшная, на людей кидалась чуть что. Ну да, иногда девочки подшучивают друг над другом, ну прицепят что-нибудь к платью, ну подложат битого стекла в пуанты… они же совсем дети еще. Но как эта жуткая женщина на них вызверилась тогда!.. И знаете, что я думаю? Это она подговорила Юленьку забрать документы. Юле же два года еще оставалось, училась хорошо, шла на золотой аттестат. Но вы же сами понимаете — кино. Все девочки хотят быть кинозвездами, Господи прости…

А вы уверены? Вы точно знаете, что она, эта Марина, правда из кино? А то у нас тут разное говорят. Она ведь тоже, я слышала, пропала, как и наша Юленька… не дай Бог.

Зачем в отделение? Я уже вам все рассказала, что знала. При чем тут вообще наше учебное заведение, хотела бы я знать? Мы меньше всего хотели бы фигурировать… Наша Аннинка, Анненское хореографическое училище, между прочим, древнейшее в стране, у нас традиции! Мы даем девочкам творческую профессию, открываем перед ними широкую дорогу!

Вы бы лучше разобрались как следует с этой, якобы из кино…

У Пашки все оказалось просто. Прозвонить справочную на предмет расписания поездов, оформить заказ на остановку по требованию (он клялся, что на железной дороге с незапамятных времен существует такая услуга), собрать вещи и в нужный момент быть на станции, делов-то. Я слушала, кивала и постепенно проникалась: он прав. Я не могла уехать только потому, что осталась одна с маленькой. А теперь, когда со мной, черт возьми, сразу двое мужчин, помощников и носильщиков, — почему бы и нет?

Вырваться наконец отсюда, потому что сколько можно?! Вернуться, поразить всех наповал своим возвращением и воскрешением еще вернее, чем исчезновением и давно всеми признанной гибелью. А там, поймав момент массового поражения и ступора, всех построить, нагнуть, запрячь, заставить работать в едином механизме. Запустить и снять фильм. Тем более что все уже придумано.