Бесконечные дни - Ребекка Мейзел

— Не совсем?

— Он умер. Оглядывайся дальше, пожалуйста.

Джастин поставил фотографию на место и принялся разглядывать остальные. На первых, что попались ему на глаза, была только я — позировала в разных живописных местах Англии. Но потом он взял фотографию нашего братства — единственную, на которой мы собрались все вместе. Я блистала в изумрудно-зеленом платье (черно-белое изображение, конечно, не передавало цвета). Справа от меня стояли Гэвин и Хис, слева — Вайкен и Сон. Джастин разглядывал фотографию, а я тем временем вглядывалась в лицо Вайкена, обвившего рукой мою талию. Дело происходило на закате небо у нас за спиной выглядело на изображении светло-серым, а замок на заднем плане чернел чудовищной каменной громадой. Я не могла отвести взгляда от глаз Вайкена над крепкими скулами. Глаза, что доверились мне в ту ночь, в Шотландии, когда я забрала его из мира живых. Теперь, когда меня не стало рядом, он готов перевернуть землю и небо вверх дном, чтобы найти меня.

— А эта фотография у тебя откуда? Это же даже не настоящая фотография, чудная штуковина.

— Это называется «дагерротип». Когда-то давно, в самом начале прошлого века, фотографии делали на стеклянных пластинках.

— Выглядит совсем как настоящий.

Я уцепилась за эти слова.

— Потому что он и есть настоящий.

Джастин обернулся и посмотрел на меня с удивлением.

— А где ты нашла фотографа, который этим занимается? А сама-то ты тут какая — точно героиня какого-нибудь фильма. Это твои родные?

— Эти мужчины — самые близкие, кто у меня есть из семьи. Это мой дом в Хатерсейдже.

Джастин снова поглядел на изображение.

— А чего вы не снялись на обычную камеру?

— Тогда их еще не существовало.

На лице Джастина читалось откровенное недоверие.

— Да брось ты! Фотографию изобрели больше ста лет назад. Да, кажется, все будет гораздо труднее, чем я рассчитывала.

— Все эти фотографии сделаны в начале прошлого века, — заявила я.

— Не валяй дурака!

Я вышла на середину комнаты, глубоко вдохнула и выдохнула и обвела рукой все вокруг.

— Погляди по сторонам! Черные шторы. Винтажные украшения. Мои фотографии, сделанные больше века назад. Готическое оружие. А у меня в спальне висят портреты, датируемые началом восемнадцатого века. Почему ты не задаешь мне вопрос, который у тебя наверняка уже крутится на языке?

— Да о чем мне спрашивать? Я понятия не имею, что тут происходит.

Джастин начал паниковать. В прошлом я бы пришла в восторг при виде подобного ужаса. Теперь же лишь хотела добраться до сути дела.

— Думай же! Когда мы поехали на сноркелинг… почему я никогда раньше не видела, как блещет на волнах солнце?

По виску Джастина скатилась струйка пота. Он нервно сглотнул — так сильно, что мускулы у него под ухом сжались и пот капнул на пол.

— Понятия не имею. Ты больна? Есть же какое-то жуткое заболевание, при котором нельзя на солнце. У тебя оно?

— Так легко придумывать для меня оправдания правда? — спросила я.

— Силы небесные, Лина, о чем ты? Зеленые глаза Джастина потемнели.

— Все эти люди, — промолвила я, подходя почти вплотную к нему, — все эти люди, стоящие вокруг меня на фотографии, и тот, кого ты видел перед началом школы. Все они — вампиры.

Джастин посмотрел на фотографию, потом снова на меня.

— Нет… — пробормотал он.

Типичная реакция, типичная реакция. Собственно говоря, все, кому я когда-либо сообщала этот факт перед тем, как убить, реагировали абсолютно одинаковым образом.

— Восемь недель назад я и сама была вампиром. Одной из древнейших в моем кругу. А все эти люди — члены моего братства.

Джастин оперся рукой о спинку дивана, как будто не мог сам стоять на ногах.

— Думаешь, я совсем псих? Думаешь, я поверю… — начал было он. — Неужели ты недостаточно доверяешь мне, чтобы сказать правду? Тони Сасаки ты все открыла, а я тебе нехорош?

— Да это и есть правда! — воскликнула я. — Ты бы понял, если бы я лгала.

— Я тоже так думал, но теперь догадываюсь, что ошибался, а на самом деле ничего-то не понимаю. Прямо сейчас ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты вампир. Кровососущая бессмертная вампирша. И убивала людей. Ты что, и правда убивала людей?

Голос его звучал саркастически, почти язвительно.

Я сглотнула.

— Тысячи. Я была самой могущественной вампиршей. Встреть ты меня тогда, я предстала бы пред тобой совсем не той Линой, которую ты знаешь сейчас. Я не знала бы ни жалости, ни снисхождения. Пустила бы в ход все силы и средства, чтобы сделать тебе больно. Я слишком страдала по жизни, что утратила, став вампиром. Род, — я показала на фотографию, — считал, что чем ярче и полнее ты живешь перед тем, как стать вампиром, тем злее и безжалостнее становишься потом, после смерти. И я была чудовищна. Все эти люди, члены моего братства, были выбраны тщательно и неторопливо. Мальчики, такие же, как ты. Я выбирала их за силу, проворство и честолюбие.

— То есть ты их всех нашла? Таких же, как ты? — Как больно было слышать иронию в тоне Джастина.

— Я бы не сказала «нашла», — А как бы ты сказала?

— Я превратила их в вампиров — одного за другим.

— Что за вздор! — Джастин уже кричал. — К чему все это вранье?

Метнувшись на кухню, я вытащила все мои жестяные коробочки, открыла их и показала ему сушеные головки одуванчиков и белые лепестки ромашки.

— Как по-твоему, откуда я так хорошо разбираюсь в травах? Почему увлекаюсь медициной и врачеванием? Откуда я знала, что тот лепесток, который я положила тебе на язык, можно есть?

— Понятия не имею. — Джастин сделал шаг назад.

— Или откуда у меня на стенке настоящий меч?

Я вздохнула и отвела взгляд от Джастина. Бедняжке так хотелось упихнуть меня обратно в прежний совершенный образ. Лина из Англии. Лина, не умеющая водить машину. Лина, по уши влюбившаяся в парня который показывает ей всякие интересные места, чтобы она почувствовала, что живет полной жизнью. Подойдя к бюро, я вытащила оттуда урну с прахом и открыла ее. В воздух взвилось несколько сверкающих крупинок.

— Смотри, вот урна с прахом. Останки мертвого вампира. Зачем она мне, если я все вру?

— Зачем ты все это затеяла? — выкрикнул Джастин.

— Да я же пытаюсь защитить тебя! — закричала в ответ я, раскинув руки в стороны.

Урна полетела вниз и с глухим стуком ударилась об пол, рассыпая вокруг прекрасный прах Рода. Я же задела пальцем висевший на стене меч. Руку словно огнем обожгло. Я вскрикнула и рухнула на колени. Боль — слепящая, благословенная, убийственная, ошеломляющая боль. Пятьсот девяносто лет прошло с той поры, как мне в последний раз было больно.