Колдун (СИ) - Вэрди Кай

— Давай тысячелистник приложим и подорожником залепим, — предложила Тамара, с сомнением глядя на рану.

— Давай. Поищи, а я пока наш шашлык покараулю, — согласился на предложение Мишка.

Залепив Мишкину рану, ребята оделись и принялись приводить фрица в чувство. Очухавшийся диверсант, поняв, что связан, принялся брыкаться и пытаться освободиться, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Подойдя к нему, Мишка присел на корточки, и, запустив пятерню ему в волосы, приподнял его голову. Заглянув ему в глаза, парень четко выговорил:

— Ты попался, Рауль, — услышав свое имя, пленный так широко распахнул глаза, что в них отразилось небо. Немец на миг побледнел, но выучка дала себя знать, и он быстро взял эмоции под контроль. — Даже не пытайся убежать, тебе же хуже будет, — и, отпустив голову фрица, встав, ткнул его лаптем в бок. — Вставай давай, шашлык недоделанный.

С трудом поднявшись на ноги, немец, вдруг резко толкнув плечом Тамару так, что та грохнулась на землю, попытался сбежать, но, споткнувшись о выставленную Мишкой подножку, со всего маха грохнулся оземь, начав хватать ртом воздух.

— Ты меня плохо понял, Шашлык? — снова задрав его голову и устанавливая с ним зрительный контакт, спросил Мишка. Услышав в ответ ругательства, он усмехнулся и почувствовал, как внутри поднимается уже знакомая волна ненависти. Даже не пытаясь сдерживать ее, Мишка направил весь выплеск эмоций в немца. У того расширились глаза, в них заплескался панический ужас, и он вдруг заорал дурным голосом.

— Чего это с ним? — с недоумением глядя на орущего от ужаса мужика, спросила Тамара.

— Не знаю… — отозвался Мишка. — Наверное, шашлыком быть не хочет, — с сожалением вздохнул он.

— А ведь придется, — усмехнулась девочка.

Немец, переводя взгляд с одного подростка на другого, спокойно обсуждавших его в качестве шашлыка, после увиденного кошмара и испытанной страшной боли не выдержал и обмочил штаны.

Перед ним снова присел на корточки тот подросток с жуткими глазами. Немца затрясло.

— Объясняю популярно. Еще раз попробуешь до нее, — махнул он в сторону Тамары головой, — хотя бы дотронуться, пожалеешь, что на свет родился. Попробуешь сбежать — тебе же хуже. Будет больно и страшно. Это я тебе обещаю. Ты хорошо меня понял, Шашлык недоделанный? — медленно и четко проговорил парень. У фрица застучали зубы. Подросток снова заглянул ему в глаза и пустил в них небольшую порцию ужаса. — Я задал тебе вопрос и жду ответа, — спокойно произнес он.

— П-понял, — ответил немец.

— Ну раз понял, вставай, — выпустив его волосы, подросток поднялся во весь рост. — И без глупостей!

Когда фриц встал на ноги, Мишка, приказав Тамаре отвернуться, сдернул с немца штаны и, поморщившись от запаха мочи, перевязал их у него между ног вторым, снятым с мертвого немца, шнурком. Спущенные штаны, болтавшиеся в районе щиколоток, да еще и перевязанные шнурком, образовали надежные путы, не позволявшие бежать или сделать широкий шаг.

— Все, Том, поворачивайся, — одернув на немце рубашку, с трудом прикрывавшую спереди срамное место, разрешил Мишка. Подняв корзину с грибами, он толкнул фрица в сторону видневшегося впереди моста. — Шагай давай, Шашлык. В твоих интересах двигаться пошустрее.

Глава 19

Подходя к мосту, Мишка, сильно подозревая, что диверсант так просто не сдастся, будто бы случайно коснулся его руки. Так и есть: тот собирался сигануть с моста в воду — умея задерживать дыхание на довольно продолжительное время, он собирался благополучно отсидеться под водой, сделав вид, что утонул.

Перед самым мостом парень вдруг остановился, тормознув и диверсанта.

— Слышь, Шашлык… Я, конечно, подозревал, что вы ненормальные, раз к нам приперлись, но что до такой степени… — трагически вздохнул Мишка. — Обещал я тебе, что если попытаешься бежать, будет больно и страшно? — подросток взглянул на активно взбледнувшего диверсанта. — Обещал. Ты, говоришь, не дышать можешь долго? Вот сейчас и проверим. Ты, милый, у меня вообще забудешь, как это делается, — спокойно проговорил Мишка, и, усмехнувшись наивной попытке фрица спрятать глаза, схватил его за руку чуть выше локтя, в том месте, где порвавшаяся рубаха обнажала кожу. Диверсант, выпучив глаза и задыхаясь, завопил не своим голосом.

— Все еще хочешь поплавать? — не отрывая от него взгляда, невинным голосом спросил его Мишка, когда тот затих, судорожно хватая ртом воздух.

Фриц замотал головой.

— Я так и не услышал ответа, — спокойно проговорил парень, по-прежнему глядя ему в лицо цепким взглядом и так и держась за его руку.

Немец принялся выбивать зубами частую дробь. Сквозь стук зубов он выдавил:

— Не хочу плавать… Я пойду…

— Ну вот и хорошо, вот и договорились, — усмехнулся Мишка и подтолкнул его в спину. — Шагай давай, уточка. И не смущай мне своей голой задницей девочку.

— Миш, а чего он опять заорал-то? — с подозрением глядя на друга, спросила Тамара.

— Да я рассказал ему, как жарить его станем, — засмеялся в ответ Мишка. — Да не заморачивайся, Том, хочет — орет, не хочет — не орет… Нам без разницы, здесь все равно никто его не услышит.

Диверсант притих и, опустив голову, послушно шагал за идущей впереди Тамарой. До лагеря оставалось часа полтора пути, когда девочка вдруг ойкнула и заскакала на одной ноге.

— Том, ты чего? — выглянул из-за спины диверсанта Мишка. — Чего случилось?

— Меня укусил кто-то, — наклонившись и потирая пострадавшую ногу, пожаловалась девочка. — Больно…

— Где, покажи, — попросил Мишка, беспечно обходя диверсанта и сосредоточив все внимание на стонущей девочке.

Немец мгновенно сообразил, что остался без надзора. Сделав резкий выпад, он боднул головой Мишку с такой силой, что тот, от неожиданности не удержавшись на ногах, отлетел в траву, а сам, сделав невероятный прыжок, всей своей массой обрушился на Тамару, подминая завизжавшую девочку под себя, одновременно пытаясь добраться зубами до ее шеи.

Испуганный вопль Тамары мгновенно поднял подростка на ноги. Подскочив к фрицу, уже впившемуся зубами в плечо орущей от боли девочки, он ударом ноги сбросил его наземь, и, оседлав, уперся обеими руками в землю возле головы диверсанта, ловя его взгляд. Мишка уже с большим трудом удерживал рвущуюся наружу волну ярости.

Немец, увидев над собой глаза этого жуткого подростка, ищущие его взгляд, изо всех сил зажмурился и замотал головой из стороны в сторону. Не долго думая, Мишка крепко ухватил его за уши, и, все еще сдерживая рвущуюся наружу волну, угрожающе прошипел:

— Ну ты сам напросился, сволочь, — и, еще крепче зажав уши, послал диверсанту мысленный приказ открыть глаза. Глаза немца широко распахнулись против его воли, и он окунулся в темные озера, парящие над ним.

На этот раз немец не орал. Он хрипел и задыхался, царапая судорожно сокращавшимися пальцами землю. Он извивался всем телом, в совершеннейшей агонии молотя пятками по земле и выворачивая себе руки. Он скрежетал зубами так, что казалось: еще немного, и от зубов останутся лишь основания, стертые до предела. Мишка не отрывал взгляда, погружая фрица все глубже и глубже в пучину смертельной боли и запредельного страха.

— Дааа, Мишка… Я, конечно, знала, что ты страшный, но чтобы глядя на тебя фрицы ссались… — раздался над его головой изумленный голосок Тамары. — Да пусти ты его уши, а то еще обгадится. Нахрена нам обосранный шашлык? Вонять же будет!

Мишка, сделав над собой колоссальное усилие, разжал пальцы. Разорвать зрительный контакт оказалось гораздо сложнее.

— Да пусти ты его уже! — раздраженно шлепнув его по плечу, прикрикнула Тамара. — Сдохнет ведь! Зря, что ли, его столько времени тащили?

Парень, тряхнув головой, прикрыл глаза, с трудом поднялся и, пошатываясь, отошел в сторону, прижавшись лбом к дереву. Он сам не ожидал от себя такого… Внутри него что-то темное, недовольно ворча, сворачивалось в кольца и, словно сжатая пружина, стремилось развернуться, вырваться наружу.