Любовное зелье колдуна-болтуна - Дарья Донцова

– Это безобразие! – взорвалась Светлана Алексеевна. – Она не имеет права!

– Агния Генриховна не собиралась никого шантажировать ради получения денег, – продолжил эксперт, – но в случаях, когда ее пытались убрать с занимаемой должности, без промедления, образно говоря, расчехляла оружие. Накануне пятидесятипятилетия Бундт одна чиновная дама объявила ей: «Пора вам на покой. Завидую от всей души: дача, цветы, птички, будете отдыхать в гамаке с вязаньем…» Через час заведующая архивом положила перед чиновницей папку и безо всякого волнения заявила: «Ознакомьтесь с ксерокопией ваших меддокументов. Из них следует, что вы несколько раз лечились от венерических заболеваний. Как только я поселюсь на даче среди цветочков, информация об этом окажется на столе у начальства и станет достоянием всего города».

– Крутая бабулька, – засмеялась Оля Шарова, – не дает себя в обиду.

Катя ткнула сестру локтем в бок. Та, решив не оставаться в долгу, пихнула ее ногой.

– Девочки, прекратите, – велела дочерям Светлана Алексеевна. – Оля, сиди спокойно.

– Почему всегда мне замечание делают? – возмутилась младшая сестра. – Катька первая начала!

– Приятно видеть прекрасно воспитанных детей Василия, – съязвила Ирина Федоровна, – они достойны своих родителей.

Алевтина Степановна покраснела, открыла рот, но я не дала ей высказаться от души.

– Вообще-то Ольга права. Да, Агния Генриховна защищается, как умеет.

– Я не предполагала, что Бундт способна на такое, а ведь выглядит безобидной бабочкой, – покачала головой Светлана Алексеевна.

– Среди чешуекрылых есть смертельно ядовитые представители, – не преминул заметить Борцов. – Напомню, заведующая архивом никогда первой не затевает «ковровую бомбардировку», жестко реагирует лишь на попытки ее сместить. А недавно Василий Петрович посягнул на самое святое – именно на архив.

Владелец посудной фабрики удивился.

– Не собирался прогонять Агнию Генриховну. Я с ней мало знаком, видел один-два раза мельком. Ко мне обратились из нашего департамента здравоохранения, попросили оказать материальную помощь для ремонта здания хранилища, оно ведь ветхое, на ладан дышит. Я выдвинул альтернативное предложение – о переводе бумажных материалов на электронные носители. Негоже в современном мире пещерными людьми жить. Бумаги ветшают, пора наконец вспомнить о научно-техническом прогрессе. Через месяц к нам приедут специалисты, и работа закипит.

– Вы рассказали о своих планах корреспонденту местного телевидения? – спросила я.

– Ну да. А почему бы нет? – пожал плечами Василий Петрович. – Пояснил: Лоскутово не израсходует на масштабную работу ни копейки, это мой подарок городу. Когда оцифровка полностью закончится, мэрия сэкономит кучу денег: здание архива разберут, бумаги утилизируют, не надо будет тратить бюджетные средства на свет, воду, отопление хранилища, не придется платить сотрудникам архива зарплату – там сплошь пенсионерки, пусть займутся внуками. Сэкономленные средства пойдут на покупку оборудования для больницы. Что плохого? Мою идею все поддержали с восторгом.

– Все, кроме Агнии Генриховны, – возразил Борцов. – Вы решили не только лишить ее работы, но и уничтожить дело всей жизни дамы – сжечь архив, что для нее хуже деяния Герострата[7].

– Ваше выступление по телевидению, Василий Петрович, состоялось в день нашего приезда в Лоскутово, я видела его краем глаза. Услышав такое, Бундт впала в ярость и, думаю, кинулась к вам, – предположила я.

– Ну да, – растерянно подтвердил Шаров. – Звонила раз десять моему помощнику, требовала немедленной встречи, но я не мог сразу ей время уделить, попросил секретаря договориться о беседе в конце следующей недели. Считал, что старушка хочет чего-то попросить в связи с оцифровкой архива.

– Нет, она решила вас припугнуть, – ответила я. – Итак, продолжаю. С Шаровым быстро встретиться Бундт не удалось, и тут к ней приехал наш эксперт. Агния Генриховна не открыла человеку из Москвы всех секретов, но подпустила его, так сказать, к порогу тайны. Кстати, Василий Петрович, вы все же договорились с ней о беседе? Назначили день?

– Сначала да, но потом передумал, – покачал головой владелец посудной фабрики. – Дел много, я зашиваюсь, решил, что Бундт может подождать. Позавчера ей сказали о переносе разговора на следующий месяц.

Я взяла со стола папку.

– Агния Генриховна сочла, что вы над ней издеваетесь, водите ее за нос, и решила отомстить. А тут весьма удачно во второй раз на пороге архива возник Глеб Валерьянович – и узнал всю правду. К слову сказать, на тот момент мы уже догадывались, в чем дело, но у заведующей архивом есть документы, доказательства наших предположений. Что ж, пора с ними вас ознакомить.

Я начала вынимать из папки ксерокопии бумаг и прикреплять их магнитами к доске.

– Вот выписка из истории болезни Петра Ильича Шарова, отца Василия Петровича. Из нее понятно, что он, вследствие перенесенного в подростковом возрасте туберкулеза, вылеченного с помощью ныне запрещенного препарата, стал бесплодным… Далее справка о полном здоровье Галины Строевой, первой жены Петра, так и не сумевшей забеременеть в браке с ним и благополучно родившей ребенка во втором замужестве… Теперь обратите внимание на этот листок, это гордость Агнии Генриховны. Кстати, напомню: медархив хранит не только карты больных, но и другие документы. Бундт удалось раскопать бланк анализа с результатами спермы Петра Ильича, который много лет назад принесла в лабораторию Алевтина Степановна… Небольшое отступление: некоторые женщины, у которых никак не получается родить, желают убедиться, что бесплоден муж, поэтому они потихонечку собирают после близости биоматериал и несут его на исследование. Так поступила и жена Петра Ильича. Вынесенный лаборантом вердикт не оставлял ему никаких шансов, Петру никогда не светило стать отцом. Замечу, что супруга его ни в коем случае не хотела, чтобы он знал о своем бесплодии. О причине этого пока умолчу.

Я сделала короткую паузу. Затем продолжила свой доклад.

– В конце пятидесятых Алевтина Степановна еще не была главным гинекологом в Лоскутове, ее недавно приняли на работу, поэтому ради нее никто не пошел бы на служебное нарушение, не стал бы указывать на бланке чужие имя-фамилию, чтобы скрыть, чей анализ сделан. На бумажке четко указано, кто сдавал пробирку и чей в ней материал. Но Алевтина Степановна знала, что сотрудники лаборатории не имеют права рассказывать о своей работе. В те годы за болтливость наказывали очень сурово, в лучшем случае выгоняли вон с работы с волчьим билетом, в худшем сажали за решетку. Госпожа Шарова была спокойна более пятидесяти лет, которые прошли после того, как она узнала результат анализа мужа. Ну кто мог подумать, что бланк сохранится? И конечно, Алевтина Степановна не предполагала, что Бундт уже полвека назад начала собирать свое досье на элиту города. Помните, я говорила, что ее в тридцать лет хотели уволить? Илья Михайлович Шаров был тогда директором посудной фабрики, градообразующего предприятия, понятное дело, что Агния Генриховна завела папочки на всю его семью. Документ, подтверждающий полное бесплодие его единственного сына, был для нее лакомым кусочком.

– Мой отец не мог иметь детей? – растерялся Василий Петрович. – Но я-то родился.

– В этом у нас нет сомнений, – произнес с улыбкой Иван Никифорович. – Вопрос: от кого забеременела Алевтина Степановна?

– Мама, что они говорят? – жалобно спросил Шаров.

– Вранье, – отрезала старуха, – их купили Бражкины, чтобы нас опозорить.

– При чем тут мы, если ты бог весть с кем переспала? – взвилась Ирина Федоровна. – Нам-то все равно. Это у вас в семье выродок, не имеющий отношения к фамилии Шаровых. Права цыганка оказалась! У Каролины три сына, у Светки столько же дочерей, и что выясняется? Род Шаровых-то уже тю-тю.

– Бабушка, – закричала Аня, – скажи, что это неправда!

Я показала на доску.

– Документы не врут. А вам, Ирина Федоровна, не может быть совсем безразлично, кто отец Василия.

– Плевать я на него хотела, – засмеялась мать покойного Игоря Семеновича.

Я прикрепила к доске новые документы.

– Сначала послушайте. Итак… Василий Петрович не раз сдавал анализ крови. Кстати, отмечу, что здоровье у него богатырское. Игорь Семенович тоже регулярно посещал поликлинику. И его отец, Семен Ильич, ходил к врачам, в особенности в последние годы жизни, когда много болел. У Агнии Генриховны тьма знакомых: медсестры, врачи, лаборантки, они ей доверяют, считают своей. Бундт сумела получить образцы крови Василия Шарова, Семена и Игоря Бражкиных, отвезла в Екатеринбург для анализа ДНК, в Лоскутове делать его остереглась. Она заподозрила, что родным отцом Василия является Семен Бражкин, и не ошиблась. Сомнений в правильности предположения Бундт нет.