Петля (Инспектор Лосев - 2) - Аркадий Адамов

При моих последних словах Зинаида Герасимовна изумленно смотрит на меня, словно застигнутая врасплох, потом глаза ее настораживаются и улыбка медленно сползает с пухлых губ.

- А это вы к чему? - спрашивает она.

- К тому, - доверительно поясняю я, - что у нас, как в церкви, надо и можно говорить все.

Я уже немного разобрался, что из себя представляет эта женщина. В этом, кстати, заключается одна из интереснейших и весьма сложных сторон нашей работы: надо научиться быстро и верно разбираться в самых разных людях. По манере вести себя, по жесту, по лексике, по интонациям и взгляду. Это далеко не простая задача, как вы понимаете. И решить ее удается далеко не всегда. Но постепенно мы тут кое-чему в этом смысле обучаемся, а некоторые из нас становятся великими мастерами. Но чтобы разобраться в Зинаиде Герасимовне, не надо быть великим мастером.

- Вы знаете, конечно, что такое алиби? - спрашиваю я.

- Ну, вроде знаю... - не очень уверенно отвечает Зинаида Герасимовна, удивленная этим неожиданным вопросом.

- Это доказательство или свидетельство того, что человек не мог быть в определенное время в определенном месте, ибо он именно в это время был, оказывается, совсем в другом месте, - поясняю я.

- Да без вас я это знаю, - недовольно отвечает Зинаида Герасимовна. Слава богу, грамотная.

- Вот и прекрасно. А теперь постарайтесь вспомнить. В прошлый понедельник, двенадцатого, ваш вагон-ресторан находился в Москве и в ночь на вторник готовился в новый рейс. Получали продукты, шел текущий ремонт. Это вы помните?

- Ну, помню, - настороженно отвечает Зинаида Герасимовна, не очень еще соображая, что мне, собственно говоря, от нее надо.

- Значит, помните, - удовлетворенно констатирую я. - А помните ли вы, кто именно грузил ваш вагон? Эти грузчики давно вам, кажется, известны, не так ли?

С последним вопросом я слишком спешу. Его, строго говоря, не следовало задавать. Им я как бы оказываю давление, заставляю назвать грузчиков, помнит она их или не помнит. И это может вызвать вполне естественный отпор с ее стороны.

Но Зинаиде Герасимовне, к счастью, не до таких нюансов сейчас. Да она пока что и не думает что-либо скрывать.

- Ну, помню, кто был, - отрывисто говорит она. - Федька Мухин и Зинченко Иван. Вечно они там ошиваются, пьянчуги эти.

Нет, что-то ее все-таки встревожило. Губы ее поджимаются, глаза блестят сухо и настороженно. Да, что-то ей начинает не нравиться в нашем разговоре. Так мне, по крайней мере, кажется.

- Значит, Мухин и Зинченко, - киваю я. - А когда они появились у вас, в котором часу, хотя бы приблизительно? Постарайтесь вспомнить, Зинаида Герасимовна. Это очень важно.

- Зачем "приблизительно"? Могу и точно. Сейчас соображу... - Она умолкает и, глядя куда-то в пространство, хмурит тонкие брови. - Значит, машина с холодильника пришла первая... Как раз они и подвернулись... Я время в путевку проставила. Ревизор еще с ней приехал... Ну да! Двенадцать было без нескольких минут. И машина приехала, и они тут как тут. Нюх у них на такую работу.

- Двенадцать без нескольких минут... - задумчиво повторяю я и снова спрашиваю: - А ушли они от вас когда?

- Всю разгрузку кончили в полвторого, - уверенно отвечает Зинаида Герасимовна. - Вскорости еще одна машина пришла. Ну, а потом они спать улеглись в вагоне. И в семь утра ушли.

- Выпили перед сном?

- Не помню, - отрезает она. - Их дело.

- Допустим, - соглашаюсь я. - А помните, что они вам рассказывали?

- Еще не хватает помнить, чего эта пьянь несет, - презрительно передергивает плечами Зинаида Герасимовна.

- А ведь они, кажется, рассказали вам про не совсем обычный случай. Его трудно забыть.

- Не привязывайтесь, - грубо обрывает она меня. - Говорю, не помню, значит, не помню.

Женщина явно начинает нервничать. Отчего бы ей, собственно говоря, нервничать? Чего-то она боится? И тут вдруг приходит на ум одно соображение, которое давно уже у меня как-то подспудно зрело. Будет эта женщина выпивать с двумя грузчиками, как же! А потом идти к своему дружку? Нет, скорее всего, даже наверное, дружок пришел за ней. Вот тогда она могла и выпить, и услышать рассказ охмелевших грузчиков! Но в этом случае...

- Вы, значит, не помните, - говорю я. - Но, может быть, это помнит другой человек, который тоже слышал в ту ночь их рассказ, как вы думаете?

- Никакого другого человека не было, - снова отрезает Зинаида Герасимовна, на этот раз еще решительнее.

Я качаю головой.

- Конечно, вы заинтересованы отрицать это событие.

- Я заинтересована отрицать? - насмешливо осведомляется Зинаида Герасимовна. - Почему же такое?

- Вот и я задаюсь этим вопросом. Ну, зачем вам отрицать, что какой-то человек был у вас ночью в вагоне? Валентин Гордеевич или кто другой. Что тут, казалось бы, такого особенного?

Она бросает на меня гневный взгляд.

- Много же вы вынюхали!

- Что поделаешь. Но пусть вас это не беспокоит. Так вот, что же остается предположить в обрисованной ситуации? Кто был тот человек?

- А я говорю, никого не было, - упрямо повторяет Зинаида Герасимовна.

- В том-то и дело, что был, - возражаю я. - Кто-то был. Но вам очень не хочется его называть. Это понятно.

- Ну, знаете...

- Нет уж, погодите. Дайте договорить. Я вас уже предупредил: мы не собираемся вмешиваться в вашу личную жизнь. Нас это не касается. И нас не касается, кем приходится вам этот человек. Нам он нужен лишь как свидетель. Вот и все. Как свидетеля я и попрошу вас его назвать.

- Вы меня лучше не оскорбляйте, - глухо, с угрозой произносит Зинаида Герасимовна. - Я прокурору буду жаловаться. Я свои права знаю. Найдется, кому за женщину вступиться, не думайте. Позволяете себе больно много.

- Видите ли, - отвечаю я, - конечно, вы можете не называть этого человека. Ваше право. Но нам придется его все-таки найти. Поймите, он нужен для следствия. Его наверное опознают и Мухин, и Зинченко. Но прежде нам придется расспрашивать о нем многих людей. И как бы мы это аккуратно ни делали, многие узнают или догадаются о ваших отношениях. Ведь мы вынуждены будем расспрашивать о человеке, который в ту ночь был в вашем вагоне. Зачем вам это надо? Вы помешаете нам, повредите себе, да и этому человеку, вероятно, тоже.

- Ему уже ничем не повредишь, - сухо бросает Зинаида Герасимовна.

- Это как понимать?

- А так. Хуже ему уже не будет. Ну ладно... - устало вздыхает она. - Ну их всех к черту! Надоело. Короче говоря, недавно арестовали его, сердечного. ОБХСС пригрел. Достукался.

Это сообщение меня ничуть не удивляет.

- Как же его зовут? - спрашиваю я.

- Петр Иванович зовут, - безучастно отвечает Зинаида Герасимовна. - А фамилия его Горбачев.

Больше всех доволен моим открытием Саша Грачев, наш следователь, который назначен вести дело Горбачева. Продажа последним Вериных вещей теперь объясняется весьма просто: Горбачев конечно же сам совершил кражу их, услыхав от грузчиков о гибели Веры. Таким образом, самые загадочные события имеют порой самое простое объяснение. Хотя, казалось бы, Горбачев действовал наверняка и был гарантирован от провала, такая удачная сложилась для него обстановка. Все же нет истины, которая не может быть обнаружена, если за это взяться как следует, конечно.

Последнее оперативное совещание по Горбачеву, в котором я участвую, происходит в кабинете Кузьмича. И тут я вынужден несколько охладить радость Саши Грачева по поводу моего открытия.

- Услышанное сообщение о смерти Веры, - говорю я, - и наличие у Горбачева ее вещей маловато, чтобы доказать факт кражи. Это начальное и конечное звенья, а середины-то нет.

- Это верно, - соглашается Саша. - Но логика...

- Ну, знаешь...

- Погоди! Логика подсказывает, что среднее звено есть, - с вызовом говорит Саша. - Его только надо найти. Вот и все... - И, вздохнув, добавляет: - Сам понимаю, что найти не просто.

- Ну-ну, - вмешивается Кузьмич. - Тебе все-таки проще, чем нам. У тебя, милый, есть одна ниточка, за которую стоит потянуть.

Кузьмич неторопливо, даже с некоторой, как мне кажется, опаской достает из ящика стола сигареты, и Петя Шухмин, предупредительно щелкая зажигалкой, как всегда, отмечает:

- При нас уже вторая, Федор Кузьмич.

- Счетовод. Последнее удовольствие портишь, - тоже, как всегда, ворчит в ответ Кузьмич и, разогнав рукой дым, продолжает: - Так вот, ниточка есть. Давай рассуждать. Для начала ставим себя на место Горбачева в тот момент, когда у него возникла мысль совершить кражу. Времени немного: утром отъезд.

- Поезд его ушел из Москвы в восемь сорок пять утра, - уточняю я. - Уже установлено.

- Ну вот, - кивает Кузьмич. - Да и вообще ехать следовало немедленно. А ночью какой транспорт? Такси. Или случайная машина, левак какой-нибудь. Последний даже предпочтительней. Он и сам эту ездку скрыть постарается, да и меньше в глаза бросается, чем такси. А ему ведь около Вериного дома простоять надо было немало, пока этот прохвост управился в чужой комнате. Это ведь не у себя. И потом предстояло на этой же машине все увезти, а по дороге еще к тому водопроводчику заскочить. Хоть что-то через него толкнуть. Вот какой был план.