Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном - Гастон Леру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но было нечто и посерьезнее, что могло и должно было сразу и неопровержимо указать на убийцу, выдать Фредерика Ларсана, а мы с вами этого не заметили. Неужели вы забыли историю с тростью? Да, кроме рассуждений, которые указывали на Ларсана уму логическому, была история с тростью, указывавшая на него уму наблюдательному.
Да будет вам известно, что я очень удивился, когда во время следствия Ларсан не воспользовался этой тростью как уликой против Робера Дарзака. Разве она не была куплена в вечер, когда было совершено преступление, человеком, похожим по приметам на Робера Дарзака? Так вот, прежде чем Ларсан сел в поезд и скрылся, я сам спросил его об этом. Он ответил, что и не собирался этого делать и что мы очень его смутили – тогда, вечером в кабачке в Эпине, когда доказали ему, что он нам солгал. Помните, он сказал, что трость у него из Лондона, а надпись на ней указывала, что она из Парижа? Почему же мы подумали: «Фред лжет. Он был в Лондоне и не мог купить там трость из Парижа»? Почему нам не пришло в голову сказать себе: «Фред лжет. Он не был в Лондоне, так как купил эту трость в Париже». Фред – лжец, Фред, находившийся в момент преступления в Париже, – вот где должны были зародиться подозрения. И вот после вашего визита в магазин Кассетта мы узнаем, что трость купил человек, одетый так же, как Робер Дарзак; несмотря на то, что Дарзак дал нам слово и мы уверены, что купил трость не он, несмотря на то, что благодаря истории с почтовым отделением мы знаем, что в Париже есть человек, похожий на Дарзака, несмотря на то, что мы ломаем голову, кто же этот выдающий себя за Дарзака человек, купивший незадолго до преступления трость, которую мы увидели в руках у Ларсана, – почему, несмотря на все это, мы не сказали себе: «Постой-ка! А что, если этот неизвестный, выдающий себя за Дарзака и купивший трость, которую держит Фред, и есть сам Фред?» Конечно, то, что он агент уголовной полиции, не способствовало возникновению такой гипотезы, однако, увидев упорство, с каким Фред собирает улики против Дарзака, страсть, с какою он преследует беднягу, мы должны были удивиться этой лжи – ведь она означала, что в Лондоне он не был. Все, даже его начальники, считали, что он в Лондоне, а он покупает в Париже трость. Но почему же он ни разу даже не намекнул, что трость могла принадлежать господину Дарзаку? Это просто. Настолько просто, что нам и в голову не пришло. Ларсан купил ее после того, как мадемуазель Стейнджерсон легко ранила его в ладонь. Ему нужно было постоянно держать что-то в руке, чтобы случайно не раскрыть ладонь и не обнаружить рану. Понимаете? Так объяснил мне сам Ларсан, и я помню, как не раз обращал ваше внимание, что он не выпускает трость из руки, – мне это казалось странным. Когда мы вместе обедали, он отложил трость и сразу же взял в правую руку нож, с которым больше не расставался. Я вспомнил все эти подробности, когда мысли мои остановились на Ларсане, но было уже слишком поздно, чтобы это могло мне хоть в чем-то помочь. Поэтому в тот вечер, когда Ларсан притворился спящим, я наклонился и осторожно, чтобы он не заметил, взглянул на его ладонь. Там был лишь небольшой кусочек пластыря, закрывавший уже почти зажившую ранку. Тогда он уже мог утверждать, что поранился чем угодно. Но тем не менее для меня это была еще одна улика, которая вписывалась в мысленно очерченный мною круг. Как сказал мне Ларсан, пуля оцарапала ему ладонь, но крови вытекло довольно много.
Окажись мы более проницательны, когда Ларсан нам солгал, а значит, и более опасны для него, он, несомненно, поведал бы историю, которую мы для него придумали, – о том, что трость найдена им где-то неподалеку от Дарзака; однако далее события последовали с такой быстротой, что мы и думать забыли о трости. Тем не менее мы, сами того не ведая, сильно встревожили Ларсана-Балмейера.
– Но если, покупая трость, – прервал я, – он не имел в виду использовать ее против Дарзака, зачем ему было одеваться так же, как Дарзак? Зачем ему понадобилось это бежевое пальто, котелок и прочее?
– Затем, что он только что совершил преступление, а после этого он всегда переодевался под Дарзака, сами знаете зачем. А тут ему докучала раненая рука – понимаете? И когда он проходил по авеню Оперы, ему пришла мысль купить трость, что он тут же и сделал. Ведь было уже восемь вечера! И человек, похожий на Дарзака, покупает трость, которая оказывается в руках у Ларсана. А я – я, который догадался, что к тому часу преступление уже было совершено, который был почти уверен, что Дарзак невиновен, – я не заподозрил Ларсана! Бывают минуты…
– Бывают минуты, – подхватил я, – когда даже самый могучий ум…
Рультабийль прикрыл мне рот ладонью. Когда же я опять что-то у него спросил, то увидел, что он не слушает меня. Рультабийль спал. Когда мы прибыли в Париж, мне стоило нечеловеческих усилий его разбудить.
Глава 29
Тайна мадемуазель Стейнджерсон
Несколько позже мне представился случай спросить у Рультабийля, что он делал в Америке. Он ответил не подробнее, чем в поезде из Версаля, и перевел разговор на другую тему.
В конце концов однажды он сказал:
– Но поймите же, мне нужно было установить подлинную личность Ларсана.
– Это ясно, – ответил я, – но почему вы отправились за этим в Америку?
Он закурил трубку и повернулся ко мне спиной. Очевидно, я прикоснулся к тайне мадемуазель Стейнджерсон. Вероятно, Рультабийль решил, что раз ему не удалось найти разгадку ужасной тайны, связавшей Ларсана и мадемуазель Стейнджерсон, здесь, во Франции, значит корни ее нужно искать в Америке, в тех временах, когда она жила там. И юный журналист тут же сел на пароход. В Америке он узнал, кто такой Ларсан, и собрал сведения, которыми мог заткнуть ему рот. Ведь он был в Филадельфии!
Но что же это все-таки была за тайна, заставившая молчать мадемуазель Стейнджерсон и Робера Дарзака? По прошествии стольких лет, после появления в прессе некоторых скандальных публикаций, теперь, когда господин Стейнджерсон знает все и все простил, – теперь можно об этом рассказать. Впрочем, рассказывать тут особенно нечего, но это поставит вещи на свои места, поскольку находились жалкие люди, обвинявшие мадемуазель Стейнджерсон, которая в действительности во всем этом мрачном деле с самого начала была жертвой.
Началось все давно, когда она, совсем еще юной девушкой, жила с отцом в Филадельфии. Там, на вечере, она познакомилась с другом отца, тоже французом, который очаровал ее своими манерами, умом, нежностью и любовью. Говорили, что он богат. Он попросил руки мадемуазель Стейнджерсон у прославленного профессора. Тот навел справки о господине Жане Русселе и сразу же понял, что имеет дело с проходимцем. Как вы уже догадались, Жан Руссель был не кто иной, как знаменитый Балмейер, скрывавшийся от преследования французских властей в Америке. Но этого не знали ни профессор, ни его дочь. Прозреть ей довелось при следующих обстоятельствах. Господин Стейнджерсон не только не согласился выдать дочь за Русселя, но и отказал ему от дома. Юная Матильда, сердце которой раскрывалось навстречу любви и для которой ее Жан был самый красивый и хороший, рассердилась. Она не скрывала от отца своего неудовольствия, и тот отправил ее, чтобы она немного остыла, к старой тетке, жившей на берегах Огайо, в Цинциннати. Жан последовал туда за ней, и, несмотря на глубокое уважение к отцу, Матильда решилась обмануть бдительность тетки и убежать с возлюбленным, чтобы, воспользовавшись свободою американских законов, поскорее обвенчаться. Сказано – сделано. Они сбежали, но недалеко, в Луисвилль. Там в одно прекрасное утро раздался стук в дверь. Это была полиция, желавшая арестовать Жана Русселя, что она и сделала, несмотря на протесты и крики дочери профессора Стейнджерсона. Заодно полицейские сообщили Матильде, что ее муж – знаменитый Балмейер.
В отчаянии, после неудавшейся попытки самоубийства, Матильда вернулась к тетке в Цинциннати. Та, увидев ее, чуть не скончалась
