Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном - Гастон Леру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рультабийль повернулся к Роберу Дарзаку и воскликнул:
– Вы знаете правду, так скажите, разве не так было дело?
– Я ничего не знаю, – ответил господин Дарзак.
– Вы – герой! – промолвил Рультабийль, скрестив руки на груди. – Но если бы мадемуазель Стейнджерсон могла знать, что вы на скамье подсудимых, она освободила бы вас от данного вами слова, умолила бы рассказать все, что вам доверила, да что там – сама явилась бы вас защищать!
Робер Дарзак сидел недвижно и молчал, печально глядя на Рультабийля.
– Мадемуазель Стейнджерсон здесь нет, – продолжал тот, – но именно поэтому здесь я. Поверьте, господин Дарзак, лучшее, единственное средство спасти мадемуазель Стейнджерсон и вернуть ей рассудок – это оправдать вас.
Последняя фраза была встречена громом оваций. Председательствующий даже не пытался охладить пыл зала. Робер Дарзак спасен – чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на присяжных. Их вид говорил об этом без всяких слов.
– Но что же это за тайна, из-за которой мадемуазель Стейнджерсон скрыла от отца, что ее пытались убить? – воскликнул наконец председательствующий.
– А вот этого, – ответил Рультабийль, – я, сударь, не знаю. Это не мое дело.
Председательствующий попытался еще раз обратиться к Роберу Дарзаку:
– Сударь, вы все еще отказываетесь нам сообщить, что вы делали, когда на жизнь мадемуазель Стейнджерсон было совершено покушение?
– Ничего не могу вам сказать, сударь.
Председательствующий взглядом попросил у Рультабийля объяснений.
– Можно полагать, господин председательствующий, что отлучки господина Дарзака тесно связаны с секретом мадемуазель Стейнджерсон. А господин Дарзак считает себя обязанным молчать. Теперь представьте себе, что во время всех трех покушений, подстроенных так, чтобы навести подозрения на господина Дарзака, Ларсан назначал ему обставленные весьма таинственно свидания в местах, которые могли бы его скомпрометировать. Господин Дарзак скорее позволит признать себя виновным, чем признается в чем бы то ни было и объяснит что бы то ни было, касающееся тайны мадемуазель Стейнджерсон. Ларсан достаточно хитер, чтобы понимать и это.
Председательствующий заколебался, но из любопытства спросил еще раз:
– Но что же это все-таки за тайна?
– Ах, сударь, откуда мне знать! – с поклоном ответил Рультабийль. – Но я полагаю, что теперь вы знаете достаточно, чтобы оправдать господина Робера Дарзака. Разве что Ларсан вернется, но это вряд ли! – добавил он с радостным смехом.
Весь зал рассмеялся вместе с ним.
– Еще один вопрос, сударь, – проговорил председательствующий. – Соглашаясь со всем, что вы рассказали, мы понимаем, что Ларсан хотел направить подозрения на господина Дарзака. Но зачем ему было направлять их и на папашу Жака?
– У него был в этом свой интерес как у полицейского, сударь! Ему было выгодно выставить себя расторопным полицейским, собственноручно уничтожая собранные им самим доказательства. Это очень ловкий ход. Этим трюком он часто пользовался, чтобы отвести подозрения, которые могли возникнуть на его счет. Он доказывал невиновность одного, а потом уж обвинял другого. Имейте в виду, господин председательствующий, что к этому делу Ларсан готовился заранее. Я же говорю: он изучил все и вся. Если вам интересно знать, как он это делал, могу сказать, что некоторое время он был посредником между полицейской лабораторией и профессором Стейнджерсоном, которого полиция якобы попросила произвести кое-какие опыты. Благодаря этому он дважды побывал в павильоне до преступления. При этом он так загримировался, что папаша Жак впоследствии его не узнал. Заодно ему удалось стянуть у папаши Жака стоптанные башмаки и берет, которые старый слуга профессора связал в узелок, чтобы отнести кому-то из своих друзей-углежогов с Эпинейской дороги. Когда преступление обнаружилось, папаша Жак хотя и узнал эти вещи, но признался в этом далеко не сразу. Они его компрометировали, потому-то ему и было так не по себе, когда мы с ним о них говорили. Все проще простого, и я заставил Ларсана признать это. Впрочем, признался он с удовольствием, поскольку хоть он и бандит – в этом, смею надеяться, уже никто не сомневается, – но и художник тоже. Такой уж у этого человека стиль работы. Он действовал так и при ограблении «Креди юниверсель», и в афере с золотыми слитками. Эти дела придется пересмотреть, господин председательствующий, ведь с тех пор, как Балмейер-Ларсан поступил на службу в полицию, в тюрьму село несколько невинных.
Глава 28,
в которой доказывается, что всего предусмотреть невозможно
Волнение, гул, крики «браво!». Мэтр Анри-Робер потребовал отсрочки дела до следующей сессии с целью доследования, обвинение это требование поддержало. Дело было отложено. Господина Дарзака условно освободили из-под стражи, в отношении папаши Матье дело прекратили. Пробовали искать Фредерика Ларсана, но тщетно. Невиновность Дарзака была доказана. Он избавился наконец от угрожавшей ему страшной опасности и после визита к мадемуазель Стейнджерсон возымел надежду, что при заботливом уходе к ней вновь вернется рассудок.
А мальчишка Рультабийль ходил в героях дня. Когда он вышел из Версальского дворца, толпа устроила ему настоящий триумф. Газеты всего мира описывали его подвиги и помещали его фотографии; он, взявший интервью у стольких знаменитостей, сам прославился и давал интервью. Должен признать, что при этом он не возгордился.
Мы возвращались из Версаля вместе, весьма весело отобедав в «Курящей собаке». В поезде я засыпал его вопросами: они готовы были сорваться у меня с языка еще во время обеда, но я сдержался, так как знал, что за едой Рультабийль работать не любит.
– Друг мой, – начал я, – эта история с Ларсаном достойна лишь такого величественного и героического ума, как ваш.
Тут он меня прервал и попросил выражаться проще, после чего добавил, что ему безмерно жаль наблюдать, как такой бойкий разум, как мой, готов провалиться в мерзкую бездну глупости по причине моего чрезмерного восхищения.
– Я несколько обижен, – признался я. – Из всего, что произошло, я никак не могу взять в толк, что вы делали в Америке. Ведь если я правильно понял, когда вы в последний раз уезжали из Гландье, о роли Ларсана вам было известно все. Вы знали, что преступник – он, и понимали, как он устраивал покушения, не так ли?
– Прекрасно знал. А вы, – переменил он тему, – так ни о чем и не догадывались?
– Совершенно!
– Это невероятно.
– Но, друг мой, вы же позаботились о том, чтобы скрыть от меня ваши мысли, и я не вижу, каким образом я мог бы их разгадать. Скажите, когда я приехал с револьверами в Гландье, вы тогда уже подозревали Ларсана?
– Да. Я обдумывал секрет таинственного коридора, но возвращение Ларсана в спальню мадемуазель Стейнджерсон объяснить не мог – ведь пенсне от дальнозоркости еще не было найдено. В конце концов, мои подозрения основывались лишь на логических умозаключениях, и мысль о том, что преступник – Ларсан, показалась мне столь чудовищной, что я решил на ней не задерживаться, пока не добуду вещественных доказательств. Но все же мысль эта не давала мне покоя, и я несколько раз заговаривал с вами о полицейском таким образом, чтобы вас насторожить. Вначале я не подвергал сомнению его правдивость, а лишь говорил, что он ошибается. Я объяснял вам несовершенство его метода, и презрение, с которым я, по-вашему, относился к полицейскому, я в действительности направлял на бандита, которого подозревал в полицейском. Вспомните, когда я перечислял все улики, собранные против Робера Дарзака, я сказал: «Все это придает гипотезам Большого Фреда определенное правдоподобие. В этом я с Ларсаном не согласен, он заблуждается», а потом добавил тоном, который должен был вас удивить: «Но в самом ли деле Ларсан так уж ослеплен этой гипотезой? Вот в чем дело».
Слова: «Вот в чем дело» – должны были дать вам пищу для размышлений, в них сосредоточились все мои подозрения. А что означала последняя моя фраза насчет ослепления, если не то, что ослеплен не Ларсан, а, напротив, его гипотеза призвана была ослепить нас, понимаете – нас? Я взглянул на вас в тот момент, но вы не дрогнули, вы ничего не поняли. Я же был словно околдован: пока не нашлось пенсне, я считал преступление Ларсана лишь абсурдным предположением. Но зато когда оно нашлось и объяснило возвращение Ларсана в спальню мадемуазель Стейнджерсон, можете себе представить, как я был счастлив, я был просто в восторге! О, я очень хорошо помню, как бегал по комнате словно сумасшедший и кричал вам: «Я оставлю в дураках Большого Фреда! Да еще в каких!» Эти слова я тоже адресовал бандиту. И в тот же вечер, когда господин
