Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

Я помню этот взгляд. Он пробирал до мурашек. И, в раннем детстве, пугал. Нельзя так смотреть на детей. В особенности на собственных внуков.

Потом, когда Рейн или я возвращались из Ила, она смотрела ещё пристальнее, желая найти червоточину, которая должна появиться в нас. Став умнее, внимательнее, я начал понимать, что за этим пронзающим меня взором скрывается истинная эмоция.

Страх.

Тот, что поселился в ней, когда Ил вгрызся в кости её сына, помрачил разум и убил. Она боялась, что меня постигнет такая же судьба. Особенно после исчезновения Рейна.

И этот страх делал Фрок человечной в моих глазах. Обычной. И даже немного ранимой, пускай она хорошо пыталась прятать его не только от меня, но и от себя.

В семьдесят восемь она всё ещё выглядит так, словно ей едва исполнилось пятьдесят: ровная осанка, ибо время не спешит сгибать Фрок к земле, крепкие зубы, кудрявые волосы в которых до сих пор виден фамильный каштановый оттенок, и кожа, не превратившаяся в сморщенную сумку, покрывшуюся пигментными пятнами.

Это не было удивительным в Айурэ — благородная кровь первых родов по-прежнему не редкость. Такие женщины стареют долго.

Единственное, что выдавало её настоящий возраст — немного трясущаяся голова. Бабка не могла это контролировать и, полагаю, подобное обстоятельство приводило её в тихое бешенство. Хуже собственной слабости для неё ничего не было.

Разве что… разочаровавшие внуки.

Невысокая, худая, она носила большие очки в тяжёлой оправе с толстыми стёклами, увеличивающими её поблекшие тёмно-зелёные радужки в несколько раз. В бледно-оливковом платье, с наброшенной на плечи росской шерстяной шалью, пушистой, похожей на лебяжий пух, она подошла к нам, сказав с едва слышной хрипотцой заядлой курильщицы:

— Решил проверить, жива ли я?

— Рад видеть вас в добром здравии, ритесса. — Вопрос я пропустил мимо ушей.

Только так. Она требовала обращения только на «вы». Лучшего способа её разгневать и не найти,чем нарушить установленные правила приличия.

Она, хмурясь, протянула мне руку, я сделал вид, что прикоснулся к ней губами. Она сделала вид, что традиции соблюдены. Затем её взор обратился к Элфи. Я, признаюсь, затаил дыхание, ибо от взгляда Фрок сложно что-то скрыть.

— Хм… Наконец-то ты решился. Наконец-то. Сколько лет вы с Рейном прятали её от меня? Наслышана о твоём существовании.

— Ритесса, позвольте пре… — начал я, но бабка подняла руку, властным жестом приказывая замолчать.

Она взяла Элфи за подбородок. Грубо, бесцеремонно, совершенно нетактично и сильнее, чем необходимо. Если и пыталась добиться какой-то реакции от гостьи, то её не последовало.

— Дерзишь, — с удовлетворением произнесла Фрок, вглядываясь в лицо моей воспитанницы.

— Она не сказала ни слова, — вступился я.

— Этого и не требуется. Глаза дерзят. Глаза, кстати говоря, наши. А я так надеялась, что это просто приёмыш и ты с братцем ошибся, выбрав в магазине вместо котёнка какую-то приблудную девчонку. Жаль…

Полюбуйтесь. Моя родная бабка, между прочим. Ощущаете её радость от встречи с правнучкой? Порой она прямее рельса, связывающего Айурэ с Перешейком. И мягкости в ней тоже столько же, сколько в рельсе.

— Отчего же, ритесса? — спросила Элфи.

Ей спустили эту дерзость.

— Дурная кровь. Проклятая дурная кровь, дева. От неё все беды в нашей семье.

Я ухватил бабку за запястье, сжал точно так же, как она сжимала подбородок моей спутницы. Больно. Некоторым следует причинять боль, чтобы они понимали, что причиняют её другим. Только после этого её пальцы разомкнулись.

Фрок поджала губы, очки делали её лицо обманчиво мягким.

— Защищаешь слабого в семье? Хорошо. Это правильно для мужчины. А в Ил? В Ил ты её водил?

— Нет.

Глаза бабули потеплели на долю секунды. А может, свет так упал и мне показалось.

— Первый твой взрослый поступок на моей памяти. Правильно. Нечего ей там делать. Пусть хоть кто-то из семьи не будет связан с этой мерзостью. Кстати говоря, сколько тебе лет, дева?

— Её зовут Элфи.

— Мне пятнадцать.

— Ты был слишком юн, чтобы стать её отцом. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Значит, Рейн? Хм… Но мать не Оделия.

О, друзья мои. Знали бы вы, как по-разному можно произнести одно лишь имя! В каждую букву была вложена ядовитая сила, полная ненависти.

— Не Оделия, — окончательно убедилась бабка, разглядывая Элфи. — Кровь Лилов не настолько… яркая.

— Ритесса? — вежливо переспросила моя спутница, желая получить объяснения значения «яркая».

Та насмешливо фыркнула:

— У тебя симпатичная мордашка, дева. Только и всего. А раз это не Оделия, Раус, то я порадуюсь и приму твою дерзкую пташку в своём доме. Приходи когда хочешь, дева.

Кажется, в Иле сдохли все Светозарные, коли она так сказала. А может, у Фрок началось старческое слабоумие и она растеряла весь свой ядовитый задор.

— И я могу брать эти книги? — Элфи взглянула на полки.

Фрок покосилась на меня с сомнением. Подалась чуть вперёд и с тем самым ядовитым задором, который никуда не растерялся, шепнула:

— Она что? Книжный червь? Ты показываешь её людям? Выводишь в свет? Или запираешь в доме? Юные ритессы, знаешь ли, не проводят время за книгами.

— Но вы же проводили, — невинно заметил я.

— И не скажу, что моя жизнь сложилась счастливо. Так ты книжный червь, дева?

— Я люблю книги, ритесса.

— В моих не много картинок. Боюсь, они мало будут тебе интересны. На что ты смотришь? — Она проследила за взглядом заинтересовавшейся Элфи. — Адлер? «Теория геометрических построений в границах Шельфа»?

— Она скучна. И не вижу в ней практической пользы. Меня привлекла «Растения и фауна Пряного леса» Куралесина. Не знала, что росс успел написать четвёртый том.

— Не успел. Это рукопись, которую он мне подарил, прежде чем погиб в Иле. Я её переплела. Ты можешь брать книги, дева. Тебе они точно не смогут повредить. Но ответь мне — что за старомодный вид скромницы? Это он заставил тебя надеть настолько ужасное платье?

Элфи быстро глянула на меня, когда я закатил глаза, всем видом говоря, что предупреждал её:

— Я исправлюсь, как только пойму, что вы считаете подобающим платьем, ритесса.

— А глаза всё равно дерзят, — буркнула Фрок, и оставалось гадать, как она оценивает свою новую родственницу. — Впрочем, я совсем забыла о манерах. Располагайтесь. Фридрих, обеспечь моих гостей всем необходимым.

Ожидавший в дверях дворецкий пропустил двух лакеев с подносами, которые стали сноровисто сервировать малый стол. Мне — кофе, Элфи — чай, бабке — рюмку шерри. Ну и ко всему этому вазочки и тарелочки с пирожными, печеньем и джамджурмийской пастилой.

Фрок села на диван, щёлкнула пальцами. Фридрих протянул ей красноватую курительную трубку из корня окимума, уже набитую табаком, и уголёк в маленьких щипцах. Она раскурила, не спуская с меня взгляда, выдохнула дым, кашлянула:

— Оставьте нас.

Лакеи вышли. Фридрих за ними, плотно затворив дверь. Я, прежде чем сесть, отправился в дальнюю часть кабинета, там, где за книжными стеллажами, невидимый для всех входящих, находился мой стальной кумир — Первая Нянька. Массивный покатый доспех, треугольный уродливый шлем со множеством прорезей, могучие плечи и ржавый узор на левом наплечнике.

Килли сгорбилась стальным истуканом, недвижимой грудой металла, а её иззубренный топор, размерам которого ужаснулся бы даже Ларченков, лежал под узкими сабатонами срубленным древом.

На шлеме скопился слой пыли — кажется, это единственное место во всём доме, куда не направляется придирчивый взгляд дворецкого.

Первая Нянька с нашей семьёй уже несколько поколений. Она плечом к плечу ходила в Ил с моим прадедом, отцом Фрок. Причин килли жить с нами (точнее, доживать свой век), а не в Шельфе, я не ведаю. Когда я был совсем мал, это стальное чудовище часто присматривало за мной на берегу реки и учило швырять камни в воду.

Я коснулся шлема. Элфи потрясённо сопела позади. Килли девчонка до этого видела только на картинках.