Наступление. Часть 2 - Александр Афанасьев

Шалва Булатович не обманул — человеком он был в какой-то мере честным. Вместо общаги — малосемейка, для лимиты — все равно, что дворец. Продавец, потом старший продавец в ходовом месте — полтинник в смену получался по-любому, тем более что на ней в последнее время была целая секция и три продавца в подчинении. С самого начала Шалва Булатович дал понять, что серьезного не будет, жена у него была, были и дети — но по-своему он ее любил. После года сожительства — начал посвящать в кое-какие дела, а потом и вовсе сделал ее связной между ним и одним из его людей в ментовке, в ОБХСС. Знаете, как переводится? Один Будешь Хапать — Скоро Сядешь. Многозначительно, да? Шалва Булатович был человеком умным и всегда делился, когда надо было делиться. Вот и тут — поделился…

Тимашук, майор ОБХСС был не из простых. С ним надо было аккуратно, тем более что как мужчина… бывали у него иногда проблемы, не то, что у Шалвы Булатовича, который, несмотря на свой возраст, оставался молодцом. Тимашук постоянно чего-то боялся, осматривался по сторонам — и еще он был жадным. Патологически жадным, жадным настолько, что это было ей противно как женщине. Женщины не любят жадных мужчин, особенно — русские женщины.

Вздохнув, она проделала некие гигиенические процедуры[75], после чего обернулась полотенцем, даже относительно чистым — и вышла в комнату…

Тимашук спал — при этом его рука лежала на «кирпиче» денег, обернутом в несколько слоев газеты Правда. Боже… даже сонный, он точно нащупал свои деньги, те деньги, которые ему передала она — подарок от Шалвы Булатовича. Так уж получилось, что в их взаимоотношениях, не этот… платит ей за то, что трахает, а получается — она платит ему. От осознания этого факта — Нина нервно рассмеялась и Тимашук открыл глаза.

— Чо… — он шмыгнул носом как маленький ребенок.

— Ничо… — она вдруг разозлилась на него, толстого, потного, подслеповатого без очков — еще раз хочешь?

— Давай…

— А вот хрен тебе…

Он снова шмыгнул носом.

— Почему?

— По кочану. Ты мне когда последний раз хоть что-то покупал? А?

Тимашук сидел в постели и тупо лупал глазами на свою агентессу, пытаясь понять, что на нее нашло и чего она хочет.

— А чо хочешь?

— Да хоть чо. На шару больше — не получишь ничего, хватит. Достал ты меня понял?!

Майор ОБХСС почесал в голове, потом обратил свой взор на кирпич денег. Она с каким-то мстительным злорадством наблюдала за выражением его лица, за написанной на нем растерянностью, жадностью, непониманием. Он никак не мог решиться дать ей денег и лихорадочно раздумывал — сколько же дать. Тяжелые мысли майора ОБХСС прервал стук в дверь — не звонок, а именно стук.

— Это чо…

Она начала одеваться.

— Ничо… Думай быстрее.

— Это твои что ли?

— Какие твои? Пойди, посмотри…

Он напялил на себя трусы — семейные, залатанные. Смех и грех — но он был женат на доче одного большого партбосса, жил на Миусской площади, в доме, принадлежащем Управделами ЦК КПСС. Доча, которую надо было выдавать срочно замуж по беременности неизвестно от кого — боролась за мир в каком-то там комитете «Советские женщины за мир», дома почти не бывала, когда прилетала из Парижа или Мюнхена — привозила себе тряпки, что-то продавала, а ему только один раз костюм привезла, и то, потому что попросил. Его она и в грош не ставила и всеми силами давала это понять. Правда, если бы вскрылось, к примеру, что он тут с агентессой… крика было бы… А деньги, которые тут были… думаете, это только Тимашуку? Ага… папе это, папе, за крышу. Точнее — тестю, но все его папой зовут, так проще. Без папы и он сам бы в ОБХСС не попал, а если бы попал — не удержался бы. Ну и ему… кусок малый достанется.

В дверь продолжали барабанить.

— Да пойди, посмотри!

В майке, в наспех одетых штанах, с удостоверением в руке — читайте, завидуйте, мол — он пошел к двери. Посмотрел в глазок… какая-то бабка. Щелкнул английским замком.

— Что надо?

Дверь, которую он попытался придержать — пребольно ударила его по лбу.

— Шоколада… — исчерпывающе ответил на его вопрос замнач, заходя в квартиру — здорово, Паша! Разлагаешься?

— Валерий Палыч? — с ужасом сказал Тимашук, потому что именно в этом отделении и под руководством именно этого офицера милиции он начинал.

— Он самый. Это Боря… он после тебя пришел, ты его не знаешь, а вот это… наверное, знаешь, кто. А?

Если при виде свого бывшего начальника Тимашук едва не потерял дар речи — то при виде третьего человека, вошедшего в квартиру… верней, не третьего, понятых он пропустил перед собой — майор ОБХСС и в самом деле грохнулся в обморок.

Пришел в себя он на той самой постели… верней на том самом диване. Грязном… заляпанном чем-то липким.

— Пришел в себя? Вот… молодец.

Боря, самый младший по званию, контролировал Нину, которая уже успела одеться. Терещенко щелкал фотоаппаратом ФЭД, пачка с деньгами, аккуратно развернутая, чтобы были видны деньги — лежала на табурете. Раскладывать не раскладывали[76] — если начать раскладывать, не то, что стола — всей комнаты не хватит.

Валерий Павлович, замнач — занимался им.

— Что, Паша… расскажешь, чего?

Замнач смотрел обманчиво ласково.

— Это все она! — выпалил майор.

— Что — она?

— Ее деньги!

— А ты что тут делаешь? Это она тебе за трах что ли платила?

— Да! — выпалил майор, не совсем соображая, что говорит.

Валерий Павлович издевательски похлопал в ладоши, повернулся к задержанной.

— Это вы его так цените?

— Да пошел он… — устало сказала Нина — мразь поганая. Закурить можно?

— Курите… — замнач был обманчиво благодушен — если есть, чего. Боря сигаретку проверит, и курите.

— А что проверять то? — вылез Боря.

— Что — что… Может там записка в сигарете и задержанная от улик избавляется.

— А… понял.

— Во-во. Ты ее как агента, поди, оформил? — по-прежнему обманчиво ласково спросил замнач своего бывшего подчиненного. Вопрос этот был намного более серьезным, чем он казался на первый взгляд, потому что когда попал — каждое лыко в строку идет. Пьянка и секс с агентом — это называется бытовое разложение, само по себе — основание для увольнения по недоверию, если даже уголовное дело развалится на части. Дела такие начальство любит и не преминет воспользоваться, потому что в ОБХСС, как в последнее время и во всей милиции — человек человеку волк, подсиживают друг друга кто как может. Это раньше прикрывали, теперь…

— Это конспиративная квартира!

Замнач покачал головой.

— Смотри, Виталий Михалыч. Учишь, учишь, долдонов — а все без толку. Ты же, дуботол только что конспиративную квартиру расконспирировал.

— Так он ее и так уже расконспирировал. Твой что ли?

— Мой… Вышел замуж удачно.

— Женился — сказал молодой опер Боря, не сводивший глаз с Нины.

— Э, нет, дорогой. Молод ты еще, чтобы понимать. На дамочках с такими родственными связями, на которой имеет честь быть замужем капитан Тимашук…

— Майор — машинально поправил Тимашук.

— Поздравляю. Так вот — на таких дамочках не женятся, за них замуж выходят. Верней — не за них, а за родственников их. Деньги то, поди, папе нес.

Тимашук промолчал.

— Не хочешь по хорошему. Дело твое. Тетя Клава, вы, кажется в народном контроле[77] состоите?

— Так точно! — старушка, бодрая еще, несмотря на годы, помнила еще времена Усатого и смотрела на майора примерно так, как люди смотрят на крыс и тараканов.

— Вот давайте и напишем… акт.

— Так… надо же трех человек.

— Сейчас вы напишете. Если надо — мы подтвердим. Потом подпишутся, если вы скажете?

— Подпишутся… — тетя Клава теперь посмотрела на Нину и едва не плюнула — у-у-у… шалава, глаза бы выдавила, чтобы не видеть паскудство.

Нина из вредности показала старухе язык. Она пока не понимала, чем ей это все грозит, но полагала что с правовой точки зрения — ничем, ведь законом трахаться не запрещено, пусть этот ублюдок — и майор милиции. Кроме того, она ощущала какую-то странную злую гордость, будто кто-то отомстил за нее, за то, что ее использовали как общественную плевательницу — вот прямо здесь и сейчас отомстил…

А оперок то интересный… вон как глаза бегают. Молодой…

Тетя Клава присела на краешек дивана, по-прежнему не заправленного, ей дали папку, бумагу и ручку она на память принялась писать акт проверки народного контроля, как это она делала не один десяток лет. Милиционеры смотрели на нее — Тимашук с ужасом, остальные равнодушно. Тимашук смотрел на это так потому, что сейчас его бывший начальник нарушал один из ключевых принципов работы министерства, за нарушение которого карали вне зависимости от погон. Что бы не происходило — во всем надо разбираться между собой, и никто не имеет право выносить сор из избы. Народный контроль не подчиняется МВД, он подчиняется Партии, и если Валерий Павлович привел сюда представителя Народного контроля — значит все решено на таком верху, что страшно даже думать. И расстреляют — его, потому что ни один из начальников не станет гасить скандал, когда дело ушло наверх по линии партии. Да и вообще не будет гасить скандал — проще отдать стрелочников и потребовать сурового наказания. А тут у него — сто тысяч, на расстрел — запросто, взятка в особо крупном.