Рассказы - Рафаель Лафферти

— Я припаиваю устройство к глубоко сидящему валуну, — объяснил Чаво. — Вы из Мира ничего не смыслите в пайке камня, зато ты не сможешь оторвать устройство, чтобы скинуть его с горы, и ты не заставишь его замолчать.

— А у меня сюрприз собственной разработки, — отозвался Гарамаск. Он срезал небольшое деревце телеор и теперь зачищал его когтями. — Мы на вершине горы Биор, Чаво, и это небольшая ровная площадка. Здесь никого нет, кроме нас. Где четвертая жертва — Батер-Джено, называемая также скальной обезьяной или человеком-лягушкой?

— Батер-Джено здесь, — ответил Чаво. — Признаки его присутствия столь же очевидны, как и признаки Риксино ниже по склону.

Гарамаск наспех срезал кусок веревки с рюкзака Чаво, когда раздался звук, даже более невыносимый, чем смрад Риксино. Веревкой Гарамаск примотал к концу телеорового шеста кинжал, снятый с одного из колен. В это время вокруг перекатывались мерзкие волны тошнотворной какофонии оганта. Чаво припаял воспроизводящее устройство к камню, зато у Гарамаска теперь было достаточно длинное копье.

— Ты не сможешь выключить музыку, Папа Гарамаск, — засмеялся Чаво. — Наслаждайся ею в свой последний час. Батер-Джено здесь. Это я. Или ты. Иди сюда, и мы выясним, кто из нас.

Гарамаск ударил Чаво торцом телеорового копья. Чаво даже не заметил. Тогда Гарамаск ткнул острием в грудь Чаво, прямо под лату, защищающую шею.

— Ты нарушил оружейный кодекс, — обиделся Чаво.

— Совсем нет, Чаво. Я выброшу копье и даже сражусь с четвертой бестией, но только после того, как мы поговорим. Если и правда близок мой час, я не хочу уйти в непонятках, как Элин. Теперь быстро, Чаво. Говори! Где сейчас Окрас, убийца Элина? Он умер?

— Умер? Нет, Папа Гарамаск, он преобразился. Окрас стал Треораем, благородным рогха. Ты беседовал с ним. Это он съел задний мозг твоего друга Элина, в результате чего произошла трансформация.

— Чаво, эта чертова музыка и вытье сведут меня с ума! Что за дикости ты рассказываешь? Оганта становится рогха? Вы одного и того же вида?

— Отбрось неприязнь к моей музыке, Папа Гарамаск, и наслаждайся. Мы одного и того же вида: благородные рогха и неблагородные оганта. Мы превращаемся в рогха, хотя с некоторых пор этого больше не происходит. Мы потеряли способность совершать лягушачий прыжок, кроме как под действием специального стимула.

— Седьмой круг ада! Такой же шум, как и там. Господи, не дай пасть так низко! Что за лягушачья тайна, болван? Рассказывай.

— Лягушачий прыжок — это наша трансформация из оганта в рогха. Какое еще существо, кроме святой лягушки, может изменять форму столь невероятно и внезапно? Чужаки уверены, что мы две различные расы, так же как они были бы уверены, что головастик и лягушка — два различных вида. Мы почитаем лягушку как высший символ, олицетворяющий нас самих.

— Что пошло не так, болван? Что случилось с трансформациями? Какие трудности в настоящий момент? Объясни. Милое копье, не правда ли?

— Милое копье, Папа Гарамаск, но оно вне правил. Трудности… скорее, катастрофа. В течение ста эквивалентных лет ни один оганта не обратился в рогха без специального стимула. Мы рождаемся как оганта и проживаем наши жизни как оганта, не способные поддерживать высокий уровень цивилизации рогха. Мы потеряли нашу взрослую форму и пытаемся обрести ее снова.

— Каким образом, Чаво? Что требовалось убийце Элина для этого? Как оганта Окрас стал рогха Треораем? Какой специальный стимул он использовал?

— Поедание затылочной части мозга рогха способствует трансформации оганта в рогха, если оба сильны и дееспособны. Мы рассчитали, что там достаточно мозга, чтобы трансформировать четырех оганта. Еще мы обнаружили (точнее, это обнаружил Окрас в процессе превращения в Треорая), что поедание затылочной части мозга некоторых достаточно развитых людей Мира тоже способствует трансформации — таких людей, кто сумеет продержаться на горной охоте до четвертой твари.

— Лежи тихо, болван! Я же проткну тебя насквозь. Что будет дальше с Треораем, который был Окрасом, убившим Элина?

— То же, что случится с Чаво, убийцей Папы Гарамаска. Время Треорая истекло, как истечет мое через аналогичный промежуток времени. У Треорая было два эквивалентных года, чтобы расти в мудрости как рогха. На этой самой неделе (он не будет знать точного времени) на него нападут и убьют, и его затылочный мозг будет съеден.

— Мертвец Элин посоветовал мне внимательно следить за своим затылком, — задумчиво проговорил Гарамаск. — Однако Окрас-Треорай не умрет так просто. Закончив здесь, я спущусь и арестую парня за убийство, как того требует закон.

— И вместо одного рогха будет четверо, — продолжал Чаво, как будто не слыша Гарамаска. — По этой схеме мы восстановим численность рогха и сократим время ожидания. Когда рогха станет достаточно, они, используя свою мудрость, сумеют разобраться, почему трансформации дали сбой, и найдут менее абсурдный способ поддерживать свою численность. И ты тоже, Папа Гарамаск, сделаешь благое дело, умерев сегодня на закате. В результате твоей смерти возникнут четыре новых рогха.

— Ты сам нарушаешь кодекс, Чаво. Умирающий или только что умерший, я принесу тебе благо. Тебе одному? Или четверым таким, как ты? Я слышу, как три твоих компаньона поднимаются по веревке прямо сейчас. И ты уверен, что получишь меня свеженьким? Удержит ли веревка троих, как ты думаешь, Чаво?

— Удержит. Папа Гарамаск, ты же не нарушил еще и кодекс веревки?

— Лежи тихо, болван. Называй это как хочешь. Ага, они приближаются, но я не буду резать веревку еще раз. Остаюсь на своей ставке. Веревка трещит, Чаво, пока немного, а первый из них уже так близок к вершине! Веревка трещит сильнее! Она рвется! Она лопнула! Они упали, Чаво!

Оганта шумно всхлипывал на земле, оплакивая смерть друзей, а абсолютная неуместность грохочущей записи создавала атмосферу панихиды, соответствующую случаю. Гарамаск зло рассмеялся и убрал копье с груди Чаво. Он отвязал наколенный кинжал и вернул его на законное место. Потом посмотрел на оганта.

— Вставай, Чаво. Как же зовут четвертую жертву?

— Это ты, скальная обезьяна, Папа Гарамаск, ибо люди Мира кажутся нам смешными, поэтому мы вас так называем. А может, это я, человек-лягушка, если убью тебя здесь и сейчас, съем твой мозг и исполню лягушачий прыжок. Мы бьемся, Папа Гарамаск, и я съедаю твой мозг! Слушай запись моего боевого гимна. Тебе не выключить его! Разве не здорово он орет?

— Чертовы вечные подростки! — проревел Гарамаск, когда они сошлись в бою не на жизнь, а на смерть. — Неприязнь между нами с самого сотворения мира! Я раздавлю тебя! Задушу струной с твоего хитура.