Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции - Евгений Додолев

Либерализм — это когда человек наконец понимает, что он один. Что на него всем наплевать. Что всем на всех наплевать. И растереть. И тогда либерал берет в руки перо, мотыгу, акцию, иглу, рубанок, автомат Калашникова и начинает добывать себе кусок хлеба с маслом или отстаивать свою свободу самостоятельно.

«Познайте истину, и истина сделает вас свободными». Мы сделали звиадистов, сохранивших в себе живую душу и не сдавшихся ни под пряниками, ни под кнутами Шеварднадзе и его российско-американской «руки». Звиадисты взяли в руки автоматы и пулеметы. И в тот момент, когда мы разбирались со своим фашизмом на октябрьских баррикадах, они вступили в не последний, но решительный бой со своим, освободили Поти и Самтредиа, дошли до Кутаиси, приблизились к Тбилиси. В ответ Шеварднадзе пересажал всех диссидентов Тбилиси. Это была сталинская жатва в житницу террора: 600 человек за три дня. В Тбилиси один миллион жителей, а в Москве — девять. Представьте себе, что в Москве за три дня арестованы 5400 человек, а остальные боятся позвонить друг другу по телефону.

Не подействовало. Отречений не было. Время отречений для Грузии кончилось в 1989 году, 9 апреля. Тогда Шеварднадзе произнес пароль: он попросился в СНГ. В хлев. В стойло. В холопы. Московский прихвостень, сатрап на договоре и временщик кончил играть в независимость. К Уголовному кодексу решили добавить еще одну статью: отказ от вступления в СНГ. Мера пресечения — расстрел.

И тогда это повторилось. Российский кованый сапог наступил на Грузию. Статус российских войск в Грузии перестал быть предметом обсуждения. Не только оккупанты. Каратели. Убийцы. Ну что ж, одно нам дала демократия, одному мы научились: врать и прятать концы в воду.

В августе 1968 года мы услышали откровенную браваду фашистов: мол, братские республики в целях сохранения социализма решили ввести войска. А в октябре 1993 года мы слышим по три раза в день утешительную и наглую ложь (генерал Грачев, наверное, и жене этой правды не скажет): российские войска ни во что не вмешиваются, примус починяют, дороги собираются охранять. А в это время танковый российский батальон, два воздушно-десантных полка, дивизия имени Дзержинского в составе 700 отборных коммандос (это Москву они до утра не решались защитить, а Шеварднадзе защищают по первому требованию) шли, сметая все на своем пути, разрушая города, вырезая мирных жителей Менгрелии, уничтожая вооруженных против танков Т-72 устаревшей техникой звиадистов, которые, как 300 спартанцев, умирали у своих Фермопил.

Глядя, как кучка героев умирает от руки убийц в российской форме, с трехцветными шевронами, как войска победившей демократии истребляют демократов Грузии, мир улюлюкал, как на корриде или во время гладиаторских боев, и показывал пальцем вниз: добить. Не знаю, что ел Шеварднадзе в Москве с Черномырдиным и Козыревым, с Грачевым и Станкевичем. Но я знаю, что они пили на брудершафт. Кровь.

Теперь Грузии осталось одно. Демократическая Россия хотела кавказскую войну, пусть она ее получит. Как там говаривала Жанна д’Арк про англичан?

«Все англичане должны покинуть Францию, кроме тех, кто здесь найдет себе могилу». Пусть это произойдет с российскими войсками. Маленький Афганистан должен работать и днем и ночью. Ни для оккупантов, ни для хунты Шеварднадзе не должно быть больше ни одного клочка земли, где они были бы в безопасности. Звиадисты станут «зелеными» и уйдут в зеленые леса.

«И графство задрожит, когда, ночной взметая прах, из леса вылетит беда на взмыленных конях». И на каждый труп оккупанта, который вернется на опозоренную им Родину в цинковом гробу, пусть звиадисты положат записку: «За это несет ответственность Валерия Новодворская». Пусть меня на этот раз судят по ст. 64 — за измену Родине. Российская военщина мне не Родина.

В Москве будут свободные выборы и суды присяжных. В Грузии будут казни, пытки, похороны, траур. На воротах Бухенвальда было написано: «Каждому свое».

Мы наконец-то стали приличными людьми и вращаемся в лучшем обществе. Там принято предавать. Демократия — это предательство.

Чехословакию предавали дважды: в 1938 и в 1968 годах. Сытый, воспитанный, благополучный Запад… Демократия — это когда ты живешь, а другие умирают. И это единственный вариант, потому что при тоталитаризме умирают все. И еще демократия — это безответственность. Ельцину не доложили, у Гайдара не спросили. Козырев сошлется на Грачева, Грачев — на Козырева. Несчастный президент, который для защиты своей столицы не мог найти никого, кроме безоружных демократов, ясное дело, и звиадистов не в силах защитить.

Наши палачи пошли на перекур. Они еще вернутся. Мне будет легко теперь сдержать слово и умереть за президента: после того, что случилось в Грузии, жить мне расхотелось.

Новая имперская политика

Сижу в нынешней разогнанности и запрещенности, от избытка времени («День»-то закрыт, на работу ходить не надо) перечитываю журналы и газеты, смотрю программы телевидения и с каким-то удивлением констатирую начало новой имперской политики в России. Давняя профессиональная привычка критика — тексты прочитывать непредубежденным взглядом. И среди своих хватает дураков и бездарей, и среди оппонентов немало умных и талантливых. Тот же подход у меня и к политическим действиям. Если явный мой противник, с которым боремся не один год, а ныне не только парламентскими, но и пулеметными методами, вдруг начинает защищать интересы государства, я радуюсь этому и аплодирую противнику.

О подобном писал монархист Шульгин, когда к власти в 17-м году пришли разрушители государства, Шульгин был среди организаторов Белой армии, вместе со всеми оплакивал Россию, но восстановление государства, возрождение имперской идеи — пусть в каком-то исковерканном виде — приветствовал. Думаю, такой путь был неизбежен. Кто бы ни пришел к власти — Фрунзе, Бухарин, Киров, Сталин, — за хаосом революции последовал бы возврат к государственности и какой-то форме имперской политики. Этого требовала мистика самого российского государства, это не могли остановить ни сепаратисты, ни гуманисты…

Нечто подобное я с удивлением и закономерностью наблюдаю ныне. Наша газета «День» никогда не была коммунистической, не была она и фашистской и националистической, потому что была имперской газетой. Отсюда и знамя евразийства, поднятое нами, и защита Приднестровья, Абхазии, Курил. Отсюда яростные споры с нами традиционных почвенных изданий. Крайнее выражение традиционных националистов — проект Русской республики. Наши просторы, наше — газеты «День» — географическое и историческое поле куда пошире, но в рамках традиционной российской имперской политики. Сегодня мы запрещены, наши идеи втаптываются в грязь…