Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды - Александр Кондратов

Вся надпись (см. надпись II) читалась так: туван-у стесан кль иотульвль слнколь-п ковкове данс "надпись (стелу) и гробницу здесь Иотулву почтеннейшему воздвиг Ковкове". Слово тува есть в милийском. Оно здесь значит, видимо, "надпись (на камне)". От корня тува-/за- (и.-евр. *дхе- "класть") происходит и милийский глагол заза- "высекать (слова на камне)" (о нем речь шла в предыдущей главе).

К индоевропейскому корню *дхе- восходит и лидийско-карийский глагол дан- "класть", "воздвигать". Сочетание «надпись и гробница» встречается как в карийском, так и в лидийском языке.

Сходная надпись на другой гробнице (см. надпись I) интерпретируется так: сфес стесас мсулоцль надль нколь "собственная гробница Мсулоца, [сына] почтенного Нада". Здесь -с в первых двух словах — окончание номинатива в диалекте Юго-Восточной Карии. В ряде других диалектов -с как падежное окончание исчезло (как в ликийском; в лидийском оно сохранялось). Прилагательное сфе- "свой" родственно нашему свой; звук [ф] здесь оглушенный [в] (после глухого [с], как в польском, где, хотя и пишется свуй, произносится [сфуй]). Сфе- "свой" находим и в лидийском — еще одно подтверждение близкой связи между этим языком и карийским. Мериджи, правда, читает ф как и, но ф — согласный, а звук [и] в карийском передавала буква (см.выше).

Собственные имена Над, Мсулоц, Ковкове и другие находят четкие аналогии в малоазийском материале: в греческих передачах находим карийское имя Надес (-ес — греческое окончание); в карийском же находим имя Улоц (входящее в обычное для хетто-лувийских языков сложное имя Мс-улоц); из хетто-лувийского материала известна и именная основа Кува- (кар. кове; удвоение основы часто встречается и в хеттском и в лувийском).

Слово нко- восходит к хетто-лувийскому наххува- "почитать", "любить". Это соответствие фонетически точно (нах- дает нк-, -ува переходит в -о). В предыдущей надписи имелось слово сл-нко-, где префикс сл- можно возвести к хетто-лувийскому салли- "великий", "большой" (в карийском этот префикс, видимо, имел усилительное значение "очень", "много"). Суффикс -ль в мсу-лоц-ль, над-ль, нко-ль явно посессивный, тогда как в предыдущей надписи -ль может являться окончанием дательного падежа, как в лидийском (но, может быть, и здесь -ль — суффикс прилагательного-посессива, не имеющего специального окончания винительного падежа. Такие явления наблюдаются в ликийском, где суффикс -хе не получает дальнейшего оформления в предложении; это уже, по сути дела, окончание родительного падежа. В поздних хетто-лувийских языках такой падеж отмечен пока лишь во множественном числе).

Приведем еще такую надпись (стела в Египте): мснр-б экуейль уэ кавеаль лухцет сава. Пизани считает, что уэ здесь союз между первым и вторым членами сочетания (в отличие от энклитики -хе, которая ставилась после второго члена сочетания). Если это так, можно сравнить его с энклитикой -у, о которой шла речь выше: туван-у стесан "памятник и гробницу". Сочетание лухце-т сава похоже по строению на сочетание слра-т лос: сава, очевидно, глагол с отпавшим окончанием -т (мы говорили выше о двух типах глагола в карийском и хеттском). Пизани считает, что мснрб- форма дательного падежа. В этом случае надо переводить "Меснару, [сыну] Экувеи и Кавеа, посвятил (или: воздвиг и т. п.) это Лухсе". Но нам думается, что -б не было окончанием в карийском. Скорее это энклитическое наречие. Переводим: "Меснар здесь [сын] Экувеи и Кавеа (имеется в виду: похоронен, покоится). Лухсе это воздвиг" (ср. глагол сав- в лидийском: он значил то же).

Статуэтка из Египта, изображающая богиню Исиду. Надпись на цоколе начинается на египетском языке, оканчивается на карийском (Гос. Эрмитаж, Ленинград).

В надписи на египетской статуэтке из ленинградского Эрмитажа после египетской формулы «Исида, сделай так, чтобы жил...» (букв. «Исида, дай жизнь») следует карийское имя Авканс. Далее идет фраза слра-т лос "Слара это изготовил". Окончание в слове ло-с то же, что и в дан-с "воздвиг"; местоименная энклитика -т, имеющаяся и в лидийском, — индоевропейского происхождения.

Уже в этих примерах встречаются скопления согласных.

Иногда они свидетельствуют о редукции (ослаблении и выпадении гласных: ср. русское посмотри, произносимое как [псматри]), иногда же это — следы древнего консонантного способа письма, при котором гласные читаются, но не обозначаются. Действительно, такие написания, как мснр вместо Меснар (собственное имя), кмвдхсбв (ср. в греческой передаче карийское Комбдакхасбоэ из Кумвдахасбове), — это уже не формы с ослабленными (непишущимися) гласными, а обычные консонантные написания семитского типа.

Подобный вывод подтверждается не только данными греческих передач и данными соседних, родственных карийскому языков (лидийского, ликийского), но и материалом паракарийских надписей, исследованных уже после дешифровки карийских текстов. Эти надписи, записанные письмом, близким карийскому, были недавно исследованы Мериджи. Он показал, что в паракарийских надписях имеется много участков текста, записанных сплошными согласными. В паракарийских надписях наряду с греческими буквами классического типа (позднее греческое влияние) имелись и очень архаичные знаки семитского происхождения. Столь архаичных знаков не было даже в древнейших греческих надписях, а ведь греческое письмо происходит от семитского.

Мы можем сделать такой вывод: паракарийское письмо было древним малоазийским консонантным письмом, заимствованным у семитов. Затем оно подверглось сильному влиянию греческого буквенного письма.

Но то же в общем и целом можно сказать и о других малоазийских письменностях: лидийской, ликийской, сидетской. Видимо, в более древнюю эпоху эти народности писали семитским письмом консонантного типа. Затем греки оказали на малоазийцев столь сильное влияние, что письменность их полностью преобразовалась: малоазийские письменности постепенно стали буквенными (сохранились лишь следы древнего письма в виде консонантных написаний). Тут, однако, можно заметить следующее: греки, несомненно, также испытали на себе сильное влияние малоазийского письма (в греческом есть некоторые буквы, имеющие малоазийское происхождение; в конечном итоге они восходят к знакам семитского письма, но проникли в греческие алфавиты при посредстве малоазийцев: таковы X и ряд других букв). Вопрос в том, кто изобрел знаки для гласных — греки или малоазийцы.

Судя по некоторым данным, малоазийцы могли изобрести знаки для гласных (эта идея не родилась на пустом месте: уже в семитском письме в ряде случаев знаки, обычно передававшие согласные, могли передавать и гласные, первоначально только долгие). Малоазийцы нуждались в гласных не меньше, если не больше, чем греки. В греческом языке гласных было меньше, чем в языках малоазийцев. В целом же структура языка малоазийцев и греков требовала гласных, ибо это были языки индоевропейские, а безгласные написания для носителей индоевропейских языков по ряду причин гораздо менее удобны, чем для носителей семитских языков.

Видимо, малоазийцы заимствовали консонантное письмо у семитов весьма рано. Греки потом настолько сильно воздействовали на это письмо, что можно говорить даже о заимствовании карийцами, лидийцами, ликийцами и сидетами письма у греков; но можно говорить и о малоазийском посредничестве при создании греческого письма — столь сильно было малоазийское влияние. При этом нужно иметь в виду, что заимствованные буквы передавали лишь сходные звуки. Если, скажем, заимствовался знак для звука типа [н] или [м], то это был не какой-нибудь лишний знак исходного письма, а именно знак для [н] или [м].

Важно помнить, что заимствование письма — это обычно именно заимствование, а не изобретение букв. Однако это подражание в силу особенностей языка рано или поздно приводит к значительным изменениям в заимствованной системе письма. Эти-то изменения, сводимые поздними исследователями к моментальному акту, и порождают легенды о гениальности одиночек — изобретателей той или иной системы письма.

Проблем тут еще много: исследование карийских надписей, как видим, важно не только с точки зрения языкознания, но и с точки зрения истории письма.