Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский

Глава шестая

Авария

Только несколько человек на «Нижнем Новгороде» – да и то не сразу – оценили опасность внезапной остановки машины. Ни вольные пассажиры, ни каторжники, ни даже большинство матросов и членов экипажа парохода не увидели поначалу в стихшей вибрации паровой машины судна тревожных симптомов большой беды.

Не сразу оценил серьезность ситуации и капитан корабля, Сергей Ильич Кази. В момент остановки он как раз намеревался покинуть капитанский мостик, еще раз наказав вахтенному помощнику, мичману Владимиру Пуаре и рулевому матросу Михаилу Скокову глядеть в оба.

– Хотя глядеть-то особо некуда, – сердито вздохнул Кази, с отвращением глядя на мутное облако, медленно и неотвратимо накрывшее пароход плотной пеленой. И скомандовал. – Малый ход, мичман! А минут через десять снова остановку командуйте, батенька…

Ручка машинного телеграфа, звякнув, передвинулась на одно деление, и глубоко в недрах парохода вахтенный машинист Никита Соловьев, смахнув тряпкой пот с лица, взялся за рычаг хода. В который уж раз сегодня… Он первым и услыхал непривычный резкий звук в механизме, после которого одновременно с треньканьем предохранительного устройства паровая машина сама отключилась. Одуревший от жары машинного отделения, трехчасовая вахта в котором превращалась в пытку, Соловьев поначалу не вник в ситуацию. Подумав, что не довел рычаг хода до конца, он снова взялся было за него. Снова тренькнуло предохранительное устройство. Только теперь машинист осознал, что произошла беда.

Мгновенный взгляд на стрелку манометра, регистрирующего давление в котле – стрелка дрожала у самой границы красного сектора. Соловьев сделал отмашку своему помощнику, монотонно забрасывающему в жаркую топку уголь, и рванул тросик клапана, сбрасывающего излишек давления. Услышав рев пара, Соловьев наклонился к переговорной трубке, связывающей машинное отделение с мостиком, и закричал в нее:

– Авария! Машина на «стоп» сама встала!

Ревущий свист сбрасываемого из котла пара заглушил его крик, но на мостике и так все поняли.

Через минуту старший механик Семен Головня уже скатился по трапу в машинное отделение. Следом, поднятые по тревоге, мчались матросы аварийной вахты. Оттолкнув Соловьева, Головня буквально ввинтился в переплетение труб и исчез в глубине машинного отделения. Для оценки аварийной ситуации ему хватило одного взгляда: массивный шток от насоса, закачивающего воду для охлаждения машины, был чудовищно и неправдоподобно согнут. А тяжеленный балансир, словно пустая бочка, отброшен в сторону.

Обратно из раскаленных недр машинного отделения Головня выбрался помедленнее. Велев Соловьеву сбросить давление пара до минимума, он побежал с докладом на мостик.

Едва выслушав Головню, капитан Кази понял и причину аварии: слишком часты были вынужденные остановки парохода, едва ползущего в сплошной мгле. Слишком большое давление воды под поршнем насоса – и вот, изволите видеть, – шток не выдержал! Это произошло, конечно, не сразу, шток наверняка гнулся постепенно, и старший механик Головня при подобном вынужденном режиме работы машины должен был предусмотреть все возможные последствия частых остановок. Впрочем, разбираться с этим надо уже потом, после ликвидации аварии, в результате которой «Нижний Новгород» в условиях мертвого штиля потерял ход.

Кази знал, что на судне был и запасной балансир, и нужный шток. Вопрос был в другом: насколько быстро удастся заменить выведенные из строя тяжеловесные, да к тому же деформированные детали? В эту минуту только он, капитан, мог мгновенно осознать в полной мере всю серьезность ситуации, которая в средних широтах была бы досадной задержкой – и не более того. Но в условиях страшной жары и полного безветрия сия досадная задержка мгновенно обратилась большой бедой с непредсказуемыми последствиями. Остановка машины имела буквально смертельные перспективы – прежде всего для нескольких сотен каторжников, запертых в железном трюме, и без того накаляемом снизу жаром машинного отделения. Да еще и без малейшего доступа воздуха: вентиляторы при остановленной машине не работали.

– Сколько времени потребуется для устранения неисправности? Минимально? – потребовал капитан, заранее зная, что ничего обнадеживающего от старшего механика не услышит.

– Минимально? Сорок восемь часов, не меньше, – прикинул Головня. – Сначала надо охладить место аварии, ваш-бродь! К раскаленной машине и в рукавицах не притронешься, прожигает! Стало быть, только часов через пять-шесть можно будет начать демонтаж штока и балансира… Потом еще вытаскивать их оттуда как-то надо – они ж деформированные, в узких проходах не повернешься. Надо резать будет, и только потом…

– Ты, братец, никак спятил? Какие пять-шесть часов?! Нет у тебя этих пяти часов, господин старший механик! Люди в трюме перемрут от теплового удара гораздо раньше! Вентиляция-то не работает! А за бортом – полный штиль. Соображай, братец! И к тому же мы в открытом море, в условиях нулевой видимости, не забыл, стармех? Не дай Господь, встречное судно по курсу – оно же отвернуть не успеет, Головня! Про все остальное я уж и не говорю…

О том, что Красное море «славилось» в это время года неожиданно налетавшими штормами, что мертвый штиль через несколько часов вполне мог обернуться бурей, Кази говорить старшему механику не стал. Зачем накаркивать лишнюю беду – опытному моряку и так все понятно. Вот и Головня сразу покосился на барометр – значит, понимает. Но медлит с ответом – тоже понятно. Пообещаешь управиться быстро, да не сделаешь – плохо. Назовешь срок с запасом – опять получится, что он, старший механик, не на месте.

– Поднять по авралу всю команду! – не дожидаясь ответа, скомандовал капитан. – Всю, включая свободных от вахты конвойных и матросов машинного отделения! Шесть человек – на помпы, пусть качают забортную воду вручную. Поливать аварийный насос и все вокруг, пока не остынет. Мочить парусину и обкладывать ею паропроводы. Через час доложить о начале работ по демонтажу штока и балансира. Понял, Головня?

– Так точно, ваш-бродь! – старший механик мгновенно почувствовал облегчение от того, что срок устранения назван не им. И пулей вылетел с мостика.

– Боцмана ко мне, старшего помощника на мостик! – продолжил командовать капитан. – И доктора нашего сюда, немедленно! Вахтенный, подавать сигналы сиреной – для предупреждения судов на встречных курсах беспрерывно!

Старший помощник капитана Стронский прибежал на мостик первым.

– Слушаю вас, Сергей Ильич! – не тратя времени на расспросы, старпом был серьезен, спокоен и деловит.

Капитан коротко сообщил о случившейся беде, и, помедлив, взял Стронского за пуговицу:

– Вот что, батенька! Сейчас должен подойти наш доктор, и я хочу направить его в арестантский трюм. Каторжники у нас в самом отчаянном положении… Так?

– Согласен, Сергей Ильич. Полагаю, и корабельного священника не худо бы привлечь…

– Молодец, Роман Александрович! Теперь вы… Вы у нас отвечаете за арестантский трюм