На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950 - Ханс Беккер

Он, конечно, отказался. Не обращая внимания на мой гнев, он развернулся и быстро отправился обратно в лагерь. Иван был моложе Коли, но обладал более твердым характером и, на мой взгляд, был гораздо опаснее своего напарника. Сейчас он усиленно размышлял и, возможно, пытался набраться храбрости. Я был настороже, когда шел рядом с ним по дороге, не спуская глаз с винтовки на его плече. Я старался держаться как можно ближе к нему, но вокруг были деревья, и у него всегда была возможность заставить меня идти по другую сторону от дерева, а самому воспользоваться выигранными в результате секундами. От напряжения у меня пересохло в горле.

Момент настал, когда мы были на полдороге до дома. Иван быстро нырнул за куст и обернулся в мою сторону, сдергивая винтовку с плеча. Я мгновенно бросился на него, правой рукой оттолкнул ствол в сторону, а левой нанес ему апперкот в челюсть, вложив в удар все силы. Когда он опрокинулся, как бык, получивший смертельный удар шпагой матадора, я схватил винтовку. Иван встал на колени, сплевывая кровь. Я почувствовал сильнейшее желание забить его до смерти. Почему я должен жалеть человека, который только что пытался меня убить? Кровь ударила мне в голову; из страха самому не совершить убийство я развернулся и побежал в лагерь. На бегу я чувствовал боль в суставах руки.

Коля лежал в караульном помещении. Когда я вошел туда, он испуганно подскочил, но я успокоил его, вернув винтовку.

— Твой друг только что пытался меня убить, — сказал я. — Вот его оружие.

После этого я вышел, хлопнув за собой дверью. Через несколько минут Коля сам появился в моей комнате. Он держался вежливо, но было видно, что он нервничает.

— Где Иван? — спросил он. — Что ты с ним сделал?

— Он скоро придет, — ответил я. — А пока я на твоем месте сделал бы все, чтобы вернуть меня в главный лагерь. Я не намерен оставаться здесь, чтобы банда воришек подстрелила меня. А еще я намерен срочно обо всем доложить полковнику.

— Нам нужно договориться, — проговорил Коля умоляющим тоном. — Мы с Иваном не хотели причинять тебе вред.

Мне приходилось часто встречать людей, которые не слишком ладили с правдой. Но эти двое, похоже, просто погрязли в самой разнузданной лжи.

— Уходи из моей комнаты, — закричал я, потеряв терпение, — и чтобы твоей ноги здесь никогда не было! А то я сам сейчас начну говорить, подобно вам, что не собираюсь причинить ничего плохого, а дальше сам увидишь.

Он послушно зашагал прочь, а потом я видел, как он звал Ивана, только что появившегося на территории лагеря. В отличие от Коли, всеми силами пытавшегося меня успокоить, Иван был вне себя от гнева. С громким топаньем он вошел в мою комнату и обрушил на меня поток проклятий:

— Я с тобой разберусь, несчастный фашистский фриц. Как ты посмел ударить солдата Красной армии? Если ты думаешь, что тебе позволят отправиться обратно в Смоленск и там рассказывать свои небылицы полковнику, после чего все мы трое попадем за решетку, то ты очень ошибаешься. Ночь в кроличьей норе тебя охладит. Выходи.

— Иди и возьми меня.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, после чего он повернулся и ушел. «Кроличьей норой» мы называли небольшой подвал в форме квадрата со сторонами примерно один метр. В нем невозможно было даже стоять во весь рост. Заключенному в нору приходилось сидеть скрючившись. Эта камера предназначалась для наказания, а морозные ночи не добавляли удовольствия от нахождения в ней.

В половине двенадцатого конвоиры прислали за мной ночного дежурного.

— Почему такая спешка? — спросил я. — Скажи им, пусть подождут до утра.

Он вышел, но тут же появился и сказал, что мои стражи продолжают требовать меня к себе. На этот раз я пошел с ним. Как только я вошел в караульное помещение, Коля попытался закрыть за мной дверь на засов. Я быстро отступил назад, чтобы не дать ему сделать это, и спросил, чем вызвана вся эта секретность.

— Сейчас узнаешь, — проговорил Иван и взмахнул винтовкой, целясь мне в голову.

Я резко наклонился, чтобы уйти от удара, и тут оба конвоира бросились на меня. Я схватил с койки вторую винтовку и с силой ткнул прикладом Колю в район желудка. Он скорчился от боли и упал. И тут я получил оглушающий удар прикладом винтовки, которую Иван опустил мне на плечо. Я пошатнулся, почти потеряв равновесие. После того как мне удалось прийти в себя, я развернулся, и моя винтовка с характерным свистом врезалась Ивану в голову. Он с хрипом упал поверх Коли, которого вырвало прямо на пол чем-то зеленым. Оттолкнувшись от спины товарища, Иван все же сумел подняться на ноги, и тогда я нанес ему второй удар прямо по макушке, после которого он уже окончательно рухнул на пол. Коля уставился на меня налитыми кровью глазами, но после того, как я пригрозил ему новым ударом, он с дрожью упал в собственную блевотину.

Если бы я тогда не вышел из себя, то, конечно, не посмел бы зайти так далеко. Ведь все, что мне было нужно, — это не дать этим двоим убить себя. Я ничего бы не выиграл, если бы убил или тяжело покалечил в драке кого-то из них.

Как поступят теперь в НКВД после того; как старый крестьянин, стоявший в ту ночь на ночном дежурстве и конечно же видевший все это с первой до последней минуты через окно, расскажет им правду? Я стоял весь в крови, в порванной в клочья рубашке, а у меня в ногах лежали два представителя Красной армии (не годные к службе в армии (один из них туберкулезник) охранники из службы исполнения наказаний, подчинявшиеся НКВД (с 1946 г. — МВД). — Ред.), один из которых выплевывал собственные внутренности, а второй, скорее всего, мертвый. Мне в голову снова пришла мысль, что я должен спрятать в одежде пистолет Ивана и попытаться бежать. Но я тут же понял, что такая попытка станет для меня смертным приговором. Настоящие преступники лежали сейчас на полу у меня в ногах. Почему я должен что-то предпринимать? Ведь я не виновен ни в каких преступлениях. Конечно, тот факт, что я защищался, ничем мне не поможет во время судебного разбирательства, но если мне удастся вернуться в Смоленск, то конвоиры, наверное, предпочтут хранить молчание, это было бы в их собственных интересах.

Я собрал все оружие и вышел из домика. На улице я увидел не только дежурного, но и всех своих товарищей по плену. За дракой следили все, кто был в лагере. Я предупредил товарищей, что мы не должны предпринимать ничего такого, что в дальнейшем смогут расценить как попытку мятежа, и отправил всех спать. Оказавшись в своей комнате, я забаррикадировал дверь, прислонил винтовки охраны к стене, а пистолет Ивана сунул под подушку.

— Ну и вид у тебя! — вскричал повар, глаза которого чуть не вылезли из орбит, когда он обнаружил, что я принес с собой оружие. — Ты подведешь нас всех под расстрел, но мы все равно гордимся тобой. Русским следовало показать, что у некоторых из нас еще сохранилась воля к борьбе.