Браззавиль-Бич - Уильям Бойд

Хоуп с удовольствием думала о том, что ожидало ее дома. Печка Райбурна, куда щедро заложены дрова и уголь; в гостиной — большие поленья, пылающие в камине; наверху, в спальне, по которой гуляют сквозняки, слабо гудит масляный радиатор, в постели тепло от электроодеяла с его решеткой внутренних проводов. Этими зимними вечерами все в коттедже работало на полную мощность, счета за топливо и электричество ее не заботили. По оконным стеклам крупными слезами текла сконденсировавшаяся влага, трубы горячей воды гудели и содрогались, от Райбурна несло жаром… А чем я буду обедать? — подумала она. Она опять набирала вес, готовила себе огромные порции острых мясных блюд: тушеную баранину, цыпленка, свинину, бычий хвост, — сдабривала картофель уймой масла, щедро солила. Сейчас она не думала о фигуре.

Размечтавшись о своем коттедже и вечерней трапезе, она вдруг остро захотела оказаться в четырех стенах, уйти с холода. Она направлялась в Грин Барн Коллис — одну из пяти оставшихся рощиц, которые ей предстояло исследовать и датировать. Она собиралась начать сегодня, но из-за промозглой погоды почувствовала себя усталой и разбитой. Она осторожно спустилась с вала, боясь поскользнуться на мокрых буковых листьях, к скотопрогонной дороге, которая вела в сторону каменоломен и Грин Барн Коллис. Она остановилась. Стоит ей сейчас повернуть не вправо, а влево, она сможет срезать угол, пройти через ферму Блекнолл в свой Ист Неп и через четверть часа оказаться дома. Секунду-другую она без единой мысли в голове стояла на грязной дороге, ей было не заставить себя принять решение. И наконец подумала: какого черта, роща и завтра никуда не денется, а мне надо перечистить уйму картошки. Повернула направо, против ветра, и двинулась в сторону фермы.

С того времени, как они с Джоном расстались, Хоуп была в Лондоне только один раз. Джон вывез из квартиры все свои вещи, но оставил после себя беспорядок и грязь. Так что всю вторую половину дня она занималась работой по дому, пылесосила, выколачивала пыль, протирала все поверхности, словно пытаясь изгнать запах Джона из комнат и уничтожить случайные волоски, отпечатки пальцев, пятна зубной пасты — все следы его пребывания здесь.

Она купила пару горшков с цветами, чайник со свистком и новую лампу в спальню. Она выбросила массу вещей: уродливые стаканы с парусными корабликами, прохудившийся половик, почерневшую сковородку, занавеску для ванной с двумя пятнами, чьи очертания напоминали Новую Зеландию. Все эти перемены носили не только косметический характер. Она воспринимала их как знаки препинания: здесь точка, там — начало абзаца. Ее жизнь изменилась, и новшества в квартире это подчеркивали. Она не собиралась возвращаться к прежнему — до Джона или с Джоном — существованию, напротив, чувствовала, что для нее начался новый этап. Многие из тех вещей, с которыми она без сожаления рассталась, не были связаны ни с Джоном, ни с их совместной жизнью; она просто хотела пусть слегка, но изменить атмосферу в квартире, обновить старое жилье в преддверии будущего, что бы оно ни сулило.

Потратив на осуществление этой задачи всю субботу, она в воскресенье отправилась к нему, вооружившись уверенностью и спокойствием. Он жил за Алберт-Холлом на улице стандартной викторианской застройки, в громадном доме, похожем на утес из красного кирпича. Снял себе крошечную однокомнатную меблированную квартиру в мансарде. Она была вся заставлена картонными коробками с его пожитками, он даже не начал их распаковывать. Длинный стол он поставил к самому окну. Оттуда открывался вид на крышу музея Альберта и на Гайд-парк. Стол был завален бумагами и папками. Когда она вошла, он решительно, сжатыми губами поцеловал ее в рот. Она ожидала, что он будет держаться неловко или скованно, но он, как и она, был бодр и уверен в себе. Он пошел в крохотную кухню сварить ей чашку кофе.

— Красивый вид. — Она посмотрела в окно. Толстый надутый голубь сидел на водосточном желобе футах в двух от нее, ворковал, чистил перья. Она постучала пальцами по стеклу, он улетел.

— Что такое? — Он вошел с двумя дымящимися чашками.

— Голубь. Терпеть их не могу.

Они сели.

— Весь в работе? — она кивнула на бумаги и папки.

— Я очень много успел, — сказал он. — Невероятно много. Удивительно, перемена обстановки иногда творит чудеса.

Она маленькими глотками пила горячий кофе из кружки, которую опознала как свою. Они беседовали без тени печали или задумчивости, напротив, оба едва ли не поздравляли себя с принятым решением. Они поступили правильно, сказал Джон. Хоуп с ним согласилась. Он не сомневался, что впоследствии они снова будут вместе, но сейчас ему нужно немного побыть и поработать в одиночестве. Когда он завершит этот этап работы, они смогут все оценить по-новому и начать сначала.

— Мне тебя не хватает, — сказал он с улыбкой. — Постоянно. И я не представляю своей жизни без тебя.

— Да. Вот именно. Я надеялась, что ты это скажешь. Я без тебя — тоже.

— Но сейчас, я думаю, нам лучше побыть врозь — временно.

— Да, пускай все уляжется.

— Правда, мы хорошо проводили время? Я хотел сказать, проводим время, — поправил он себя не без удивления. — Когда мы вместе. Ты согласна?

Они поговорили о своих отношениях разумно, как взрослые люди. Хоуп сделала акцент на том, что, возможно, работа в Дорсете подвернулась не вовремя, они расставались чересчур надолго и в каком-то смысле разучились быть вместе. Когда она закончит дела в Дорсете, они смогут более определенно строить планы на будущее.

— Может быть, мы вернемся в Штаты? — спросил он. — Ты не против?

— Нет. Но только если место будет приличное. Мне ведь тоже нужна работа.

— Это можно устроить. Ты удивишься, насколько это просто.

Они еще потолковали об этом варианте, причем каждый старался подогреть энтузиазм другого. Оба решили, что в будущем это вполне реальный шанс.

Хоуп прощалась с ним ободренная, более оптимистичная. Когда работа у него идет, это совсем другой человек.

В дверях он сказал: «На этот раз я, кажется, уже у цели. Идея почти оформилась. Новое множество».

Множество, подумала Хоуп. Что такое множество? Но решила сказать ему приятное. Пальцами очертила в воздухе надпись в рамочке.

— Множество Клиавотера, — произнесла она. И увидела: слова ее попали в точку.

Он улыбнулся, на мгновение обрадовавшись, потом скромно потупился.

— Если бы так, — сказал он негромко. — Ох, если бы.

Когда он поднял глаза, Хоуп секунду или две читала в них боль неутоленного честолюбия.

— Только не загоняй себя, Джонни, — сказала она. — Ты же знаешь, мне это не важно. Я буду рада и треугольнику Клиавотера, и кривой Клиавотера, и даже половинке теоремы. — Но она увидела, что эти слова его вдохновили.

Он скрестил пальцы, чтобы не сглазить, потряс ими у нее перед носом.

— Не беспокойся, — сказал он задыхающимся от торжества голосом. — Цель почти достигнута. Самая главная. Множество Клиавотера.

Она вернулась в Неп успокоенная, с легкой душой. К своему удивлению, она обнаружила, что может думать об его интрижке с Дженни объективно, почти безучастно. Его неверность ее больше не волновала. Он был слишком незаурядным человеком, он жил и общался с людьми, повинуясь странным, отнюдь не мирским побуждениям. Даже его измена, понимала она, подпадает под другую категорию, нежели предательства обычных людей. Но потом спросила, честна ли она с собой, не водит ли себя за нос, не пытается ли обмануть, и решила, что, объективно говоря, несправедливой к нему она не была.

В этом новом настроении она пробыла несколько дней. Все данные по живым изгородям вернулись от машинистки, испещренные исправлениями государственные карты отправили картографам. Это на редкость внушительная и скрупулезная работа, с застенчивой интонацией сказал ей Мунро. Она с удовольствием приняла похвалу: он был прав. Она исследовала и классифицировала 475 живых изгородей. Из них 122 были отнесены к первому уровню, то есть являлись древними посадками, имеющими существенное экологическое значение и подлежащими консервации и защите. Ее работа по лесистым участкам близилась к концу. Мунро просил ее остаться, чтобы произвести экологическую классификацию заливных лугов, отдельных холмов и вересковых пустошей. Работа предположительно должна была занять все следующее лето. Она сказала, что ей нужно время на размышление.

Но она обнаружила, что попытка обдумать планы на будущее повлекла за собой состояние легкой депрессии, которую никак не удавалось стряхнуть, напротив, она все усиливалась. Она сказала себе, что это результат завершения одной работы и необходимости подыскивать другую, но дни шли, настроение не улучшалось, и она поняла, что причины ее тревоги лежат глубже.

Она позвонила Богдану Левковичу и спросила его, как Джон. Богдан сообщил, что, сколько он может судить, Джон в очень хорошей форме, много работает, вполне жизнерадостен и общителен. Джон позвонил через день и спросил, нельзя ли ему приехать в Неп на выходные. Хоуп сразу же сказала: «Нет», придумала какой-то предлог. Сперва она почувствовала себя виноватой, потом в ней поднялось раздражение. Он же прекрасно знал, что в коттедже всего одна спальня и одна кровать, так где он рассчитывал спать? С ней, что ли? Если так, какой был смысл объявлять, что они разошлись? Не для того же, чтобы потом встречаться и заниматься любовью на выходных.