Сирена - Михаил Волконский

На ней было простое, скромное, но великолепно сшитое и превосходно сидевшее на ней серое платье; модная прическа, разумеется без пудры, удивительно шла ей; держалась она превосходно, движения ее были просты и естественны, – словом, лучше ее не было никого.

Елчанинов издали любовался ею. Сердце его билось, он ждал, когда Вера отойдет от фаворита.

От Кутайсова она направилась к ступенькам лестницы в сад и махнула Елчанинову веером, чтобы он подошел к ней; он подошел и раскланялся; они спустились в сад. Гости все прибывали, и дорожки возле дома были заняты ими.

– Вы приехали, милая... – робко заговорил Елчанинов.

«Милая» он хотел произнести мысленно, но против его воли, ласковое слово вырвалось у него невольно в душевном порыве.

Он спохватился и испугался, не услышал ли кто-нибудь посторонний и что сделает Вера, если услышит. Но посторонние не услыхали, а она взяла его руку и сжала ее.

«Молчите! Тише! – сказали ее глаза, а улыбка в это время добавила: „Говорите еще!“

– Прелесть моя, радость! – начал было Елчанинов, окончательно теряя голову и чувствуя себя вовсе обезумевшим.

– Тсс! – сделала Вера. – Будьте осторожнее! Знаю! Верю!

Это она прошептала чуть слышно и сейчас же сказала нарочно громко, чтобы было замечено теми, кто, проходя, мог услышать их:

– Если бы я знала, что будет столько народа, то ни за что не приехала бы.

– Так пойдемте куда-нибудь в сторону, – предложил Елчанинов, – чтобы вам не быть слишком на виду.

Вера кивком головы выразила свое согласие.

Они отошла вправо и сели на скамеечку, откуда открывался вид на реку, будто заняли заранее удобное место, чтобы смотреть на приготовленный фейерверк, и стали тихо беседовать.

Елчанинов не помнил, долго ли, коротко ли он сидел так с Верой, разговаривая как будто о вещах ничтожных и ничего не значивших, но которые казались ему очень важными, потому что о них говорила она.

Стемнело. Зажгли огни иллюминации. Музыканты несколько раз принимались играть и переставали, гремел хор песенников, с освещенной, как днем, террасы слышался шумный говор. Центром его была леди Гариссон. Кутайсов не отходил от нее весь вечер. Она казалась очень веселой и довольной.

Праздник был в полном разгаре.

– Посмотрите! – вдруг показал Елчанинов Вере. – Ведь это патер Грубер.

Он не успел договорить, как мимо них, словно тень, промелькнула черная фигура иезуита, а за ней – другая.

Отец Грубер быстрыми шагами тащил за собой за руку Станислава. Не вступая в круг, освещенный лившимся с террасы светом, он выпустил руку Станислава и, показав ему вперед, проговорил:

– Вот она! Иди!

Станислав кинулся на террасу, а Грубер исчез в темноте.

На террасе вдруг произошли смятение и переполох. Ворвавшийся туда Станислав прямо подошел к красавице-леди и не завопил и не закричал, как при первой встрече с нею, а, видимо наученный, что ему делать, остановился, уставился на нее взглядом и внятно произнес:

– Тебя ли я вижу здесь, Зоська?

Казалось, упади тут бомба, она произвела бы меньший эффект. Все, кто был на террасе, замерли. Гости в саду тоже заметили, что на террасе случилось что-то необыкновенное, и начали толпиться к лестнице.

Станислав обвел всех бегающим, но не робким взглядом (Бог его знает, как ему хватило на это храбрости) и снова заговорил:

– Вы удивляетесь, почему я так обращаюсь к ней? Но в этом нет ничего удивительного, панове! Вы думаете, что это леди Гариссон, а на самом деле это моя жена Зоська, бежавшая от меня несколько лет тому назад. Так вот, Зося, – обратился он к леди, – я наконец нашел тебя!

Леди Гариссон стояла бледная, гордо выпрямившись, и оглянулась кругом, как бы ища, кто из окружавших ее придет к ней на помощь. Но гости, пораженные случившимся, пятились назад, образовывая все больший и больший круг, среди которого оставалась одна леди со Станиславом.

Ее никто не знал в Петербурге, видели только ее богатство или, вернее, роскошь, окружавшую ее, но, кто она была такая, для всех, бывавших у нее, оставалось неизвестным. Большинство приехало к ней, обуреваемые любопытством и соблазненные ее великолепием. Вопрос об ее происхождении как-то не подымался.

Теперь невольно шевельнулось у всякого:

«А что, как этот неизвестно откуда взявшийся человек прав?»

Среди пятившихся был и Кутайсов.

– Да это какой-то сумасшедший, сорвавшийся с цепи! – дрожащим от волнения голосом сказала леди. – Люди, – крикнула она, – эй, кто-нибудь, скорее сюда!

Она ждала Варгина, но тот, как нарочно, был в это время на реке, отдавая последние приказания на плоту относительно фейерверка.

На зов леди явилось несколько лакеев.

– Кто пустил этого человека? – строго обратилась она к ним, нисколько, по крайней мере внешне, не теряя самообладания.

Лакеи переглянулись, как бы каждый беря в свидетели остальных, что вина не его.

Гости остановились, с нетерпением ожидая, что будет дальше.

– Что же вы стоите? – сказала леди лакеям. – Выведите его вон!

Она думала, что они сейчас же бросятся, чтобы исполнить ее приказание, уведут Станислава, и тем кончится эта неприятная сцена. Она уже была готова к тому, как скажет сейчас гостям, что она здесь, в России, иностранка и никак не предполагала, что тут существуют такие порядки, что люди с улицы могут врываться в порядочный дом и производить скандал.

Она думала, что, вместо того чтобы смутиться самой, смутит этим остальных, но лакеи не тронулись с места.

– Что же вы? Я приказываю вам! – повторила она им.

Те, словно беспомощные, стояли как вкопанные, не двигаясь с места. Это были новые слуги, которых она наняла только сегодня для вечера на своей вилле.

– Да уведите же его! – топнув ногой, крикнула леди.

Но в это время Станислав как будто собрался с силами, скрестил руки на груди, высоко поднял голову и произнес довольно слабым, неуверенным голосом:

– Я здесь в доме моей жены, я муж этой женщины, и кто посмеет тронуть меня?

Это сказано было так, точно заранее было заучено, и все движения Станислава были скорее робки, чем внушительны, и оттого выходила еще большая неловкость.

Лакеи как-то странно улыбнулись, все, словно по заказу. Улыбка пробежала и по толпе гостей.

Каждый миг промедления составлял для леди Гариссон мучительную пытку; она чувствовала, что с каждым мигом все труднее и труднее становится ей возбудить к себе сочувствие и уничтожить впечатление, произведенное Станиславом. А оно росло и увеличивалось не в пользу леди.

Руки у нее сжались, она решилась на последнее средство. Она оглядела гостей и тихо, желая сыграть на беспомощности одинокой женщины, произнесла в ту сторону, где был Кутайсов:

– Да помогите же мне!

Старший лакей вдруг вздернул плечами и не только смело, но даже нагло сказал, перебивая ее:

– Как же вы приказываете вывести этого человека, если он муж вам?

Леди поняла, что все для нее кончено, что вся эта сцена подстроена заранее (она не сомневалась, что Грубером) и что лакеи подкуплены и научены, как им вести себя с нею, так же как научен был и Станислав.

Ответ лакея был последним ударом, заставившим решительно склониться мнению присутствующих не в пользу леди. Одни сейчас же поверили в то, что это был действительно муж, в сущности, неизвестно откуда взявшейся авантюристки, другие, хотя и не поверив этому, просто не пожелали остаться в доме, где происходят такие неприятности. И, словно вдруг прорвавшаяся плотина, гости хлынули прочь.

Удерживать их леди даже и не попыталась; это только было бы хуже.

Как нарочно, в эту минуту над рекой взвилась ракета; шипя и свистя, она поднялась высоко в небе и лопнула, рассыпавшись разноцветными огнями, посыпавшимися фонтаном на землю. И вслед за ней затрещали огненные колеса, и захлопали бураки. Это ни о чем не подозревавший Варгин на плоту пускал фейерверк.

Не успела опомниться леди, как осталась одна на террасе со Станиславом. Гости гурьбой высыпали на крыльцо; опустел и сад; оттуда большинство, не входя в дом, прямо ушли к экипажам. На широком дворе виллы стоял шумный говор и раздавались крики, звавшие кучеров. Все спешили поскорее домой. Лакеи исчезли, бросившись провожать шумной толпой удалявшихся гостей. Леди осталась одна со Станиславом.

Злобное чувство ненависти, дошедшее в эту минуту до отчаяния, наполнило ее. Она готова была кинуться на этого ненавистного человека и задушить его своими руками.

Однако не из таких женщин была леди, чтобы потерять присутствие духа даже в том положении, в котором находилась теперь. Кинься она на Станислава и начни с ним потасовку, она, конечно, этим лишь увеличила бы без того уже достаточно сильно разыгравшийся и получивший огласку скандал.

Но все же этот человек, составлявший все несчастье ее жизни, был слишком ненавистен ей, чтобы не рассчитаться с ним наконец и не отделаться от него навсегда.