Сирена - Михаил Волконский

«Да неужели, – мелькнуло у Грубера, – неужели она окажется способнее, чем можно было ожидать от нее, судя по предшествующему поведению?»

И, овладев собой, чтобы не показать этой женщине, что она поразила его своим неожиданным натиском, он спросил голосом, полным равнодушия:

– Кто же, скажите мне, стоял перед вами здесь на коленях?

– Кто? – повторила леди. – Вам угодно знать, кто? Хорошо, я скажу, и тогда, надеюсь, вы согласитесь со мной, что напрасно думаете пугать меня и что мне нечего бояться вас. Здесь у меня был не кто иной, как Иван Павлович Кутайсов, любимец императора.

– Только-то, – рассмеялся Грубер, – только Кутайсов, и вы на его протекции воображаете основать свое благополучие? Нет, еще за минуту перед этим я считал вас гораздо хитрее, умнее и осмотрительнее. Признаюсь, вы было, действительно, смутили меня, но теперь успокоили. Благодарю вас.

Теперь настала очередь леди прийти в смущение. Она была вполне уверена, что имя Кутайсова произведет неотразимое действие на иезуита.

Она была права: Кутайсов был любимцем императора Павла. При своем воцарении государь пожаловал его из камердинеров в гардеробмейстеры. Затем царские милости стали градом сыпаться на Кутайсова.

В декабре 1796 года ему был подарен каменный дом, стоивший сто десять тысяч рублей и купленный у купца Щербакова в первой Адмиралтейской части.

Но все это еще ничего не значило для Грубера, который сам имел доступ во дворец и отлично знал Кутайсова. Знал он также, что может и чего не может этот человек и насколько опасен он.

– Так только Кутайсов? – повторил он. – Ну, теперь я знаю все, что мне нужно, и еще раз – теперь с большей уверенностью, чем прежде, – говорю, что вы будете высланы из Петербурга. Пока, правда, я могу сделать только это, а там дальше – увидим! – и Грубер встал, взявшись за шляпу.

– Погодите одну, минуту! – спохватилась леди, желая удержать его.

Но иезуит не слушал. Он ушел, не простившись, и не дал леди сказать ни слова.

Она осталась одна, остановилась и проговорила вслух:

– Кажется, я слишком поспешно сообщила ему о Кутайсове. Это было неосторожно с моей стороны. Ну, да еще ничего не потеряно!

Варгин поднял портьеру на алькове и показался в гостиной.

Леди Гариссон, увидев его, вздрогнула от неожиданности.

– Ты здесь был, ты слушал? – с тревогой спросила она.

Он в ответ только кивнул головою.

– Зачем же ты сделал это? Кто тебе позволил?

– Не мог же я оставить одну тебя с этим человеком! Мало ли на что он мог решиться! Тебе могла понадобиться моя помощь.

– Так ты хочешь помогать мне?

– Что нужно сделать? Скажи!

Леди подумала с минуту.

– Нет, лучше я сделаю все сама. Знай, пожалуйста, наперед, что я настолько сильна, что мне пока не нужно ничьей защиты. Слышишь? В том случае, если ты мне понадобишься, я скажу тебе.

– Скажи мне одно только, – стал спрашивать Варгин, – этот Станислав действительно твой муж? Ты так прямо назвала его Груберу.

– Да, действительно. Раз ты услышал об этом, то мне скрывать нечего. Я была в Польше замужем за ним. Я полька по происхождению. Жизнь мне стала невмоготу в мещанской обстановке, которую он мог предоставить мне. Да и кроме того, мы две величины несовместимые.

– Ты развелась с ним?

– У нас, католиков, нет развода. Я просто ушла, как ушла из дома Иоанна д'Арк, почувствовав, что мое назначение выше того, чтобы быть женой безвестного поляка. Судьба оправдала мои ожидания. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем, что мне пришлось пережить. Но теперь я завоевала себе титул английской леди, и никто не отнимет его у меня. Будь спокоен! Напрасно иезуит пугает меня, я не побоюсь даже и силы иезуитов. Сегодня вечером у меня на вилле будет Кутайсов, и я сделаю все, чтобы победа осталась на моей стороне. В успехе я не сомневаюсь. Моя судьба зависит от мужчин, а я слишком хорошо знаю их, чтобы быть уверенной, что такая женщина, как я, сумеет овладеть ими. Моя карета здесь?

– Здесь, – ответил Варгин, – она стоит на набережной.

– Поди и привези мне сейчас кучера, сюда, на лодке, скорее! С лошадьми пусть останется кто-нибудь из матросов.

– Что ты хочешь делать?

– Поди, привези мне кучера!

Варгин пошел исполнять приказание леди.

Кучер явился.

– Вы узнаете от моего нового управляющего, – внушительно сказала ему леди, – адрес офицера Елчанинова. Для чего – не говорите ему. Поедете с каретой по этому адресу. Там спросите поляка Станислава. Скажите ему, что я прислала вас за ним. Как только он увидит вас и карету, то сейчас же согласится. Привезите его сюда как можно скорее!

– Слушаю-с, – сказал кучер.

Станислав был единственным орудием, опасным для леди. Залучив его к себе на яхту, она могла считать себя в безопасности, и она поспешила обезопасить себя.

Ее расчет оказался верным. Когда карета подъехала к дому, где жил Елчанинов, Станислав, увидев ее в окно, узнал и выбежал на улицу. Уговаривать его не пришлось: он охотно сел в экипаж.

ГЛАВА XXXII

Елчанинов надел парадный мундир, чтобы отправиться вечером на новую виллу леди Гариссон. Вера тоже согласилась быть там, и Елчанинов вполне безошибочно понял, что согласилась она на это только ради него.

Есть какая-то особенная прелесть для влюбленных быть наедине, но хорошо им также на людях, когда много народу кругом и, в особенности, когда этот народ блестящий, богато разодетый и находится в обстановке роскоши; в толпе хорошо чувствовать себя наедине.

Елчанинов ожидал, что новая вилла леди Гариссон будет великолепна. На балу у нее на яхте он не был, но рассказы о нем ходили по городу, и можно было быть уверенным, что, если богатая англичанка, какой все считали леди Гариссон, сумела устроить одно празднество, то не ударит лицом в грязь и в другой раз, сзывая к себе гостей.

В самом деле, Елчанинов не ошибся.

Вилла – правда, деревянная, построенная в немного неуклюжем русско-итальянском стиле, – утопала в зелени, окруженная со всех сторон просторным и тенистым садом. Последний был тщательно расчищен и весь засажен цветами. Там и тут в нем были разбиты палатки с открытыми буфетами. Роговая музыка и песенники были скрыты в кущах деревьев и кустов. На газонных площадках были приготовлены к услугам гостей различные игры: в серсо, волан, бильбоке. На реке, напротив виллы, готовился грандиозный фейерверк. Гирлянды разноцветных фонарей, потешные фигуры, щиты, вензеля и транспаранты ждали только, когда ночь спустится, сгустив свои сумерки, чтобы заблистать тысячами огней. На видном месте красовалась под большой императорской короной огромная литера «П».

Все это стал сейчас же показывать Варгин Елчанинову, как только тот явился на виллу.

Между тем обещанный праздник близился. Гости начинали съезжаться.

Елчанинов делал вид, что слушает Варгина и очень интересуется замысловатым убранством сада, но сам все время внимательно следил, чтобы не пропустить той минуты, когда покажется Вера. Одну минуту он было уже отчаялся, но как раз в это время его сердце само собой забилось сильнее, и словно его подтолкнуло что-то; он обернулся и увидел Веру на террасе, среди важных и избранных гостей.

– Ну, иди, иди! – поощрил его Варгин, счастливо улыбаясь, потому что сам был наверху неожиданного блаженства.

Елчанинов приблизился к террасе, поднялся по ее ступенькам и остановился, не решаясь вступить в круг важных гостей, так как вследствие своей молодости и небольшого еще чина ему неприлично было вылезать вперед.

Вера разговаривала с коренастым, сутуловатым Кутайсовым, который покровительственно расспрашивал ее, и она ему отвечала.

Татарское лицо Кутайсова, с выступавшими скулами и раскосыми глазами, выражало некоторую надменность и показалось теперь особенно неприятным Елчанинову.

«Вот если она поглядит сейчас в мою сторону и заметит меня, – задумал он, – тогда все будет хорошо».

В чем состояло это «все», которое должно было быть хорошо, Елчанинов не знал, да и не задумывался над этим. Это было – «все будущее». В настоящем «теперь» счастье улыбнулось ему в улыбке Веры, и Елчанинов хотел, чтобы так и оставалось, то есть чтобы она оставалась его Верой на всю жизнь. Конечно, на всю жизнь, потому что, если бы теперь ее не было, не было бы уже и жизни; он никому не отдаст ее, лишь бы она сейчас посмотрела на него.

И словно электрический ток передался Вере: она глянула в сторону Елчанинова, увидела его, узнала и вся просветлела.

И все, что было кругом, получило для Елчанинова новый смысл и новую прелесть, и даже татарское лицо Кутайсова показалось не таким антипатичным, как прежде.

Кутайсов сказал что-то Вере, очевидно, любезное и поощрительное, и кивнул ей головой, как бы отпуская ее этим от себя. Она сделала церемонный реверанс и отошла легко и свободно, как будто и весь свой век провела в обществе блестящих гостей.