Клинок эмира - Георгий Брянцев

То обстоятельство, что Икрам-ходжа жив, здравствует и вполне благополучен, ободрило Наруза Ахмеда. Худшие опасения его оказались пустыми. А они приходили в голову не только Нарузу Ахмеду, но и Керлингу. Да и как было не опасаться: ведь радиосвязь с Икрам-ходжой, неожиданно оборвавшаяся, так и не восстановилась до самого вылета Наруза Ахмеда. Мало ли что могло случиться!

Теперь все ясно. У разговорчивой супруги Икрам-ходжи Наруз осторожно выведал, что на их житейском небосводе темных туч не появлялось, все идет обычно.

Наруз Ахмед вернулся в Токанд. Он шагал по городу, ничему не удивляясь, ни на что не заглядываясь. Здесь ему не надо было, как в Бухаре, расспрашивать многих прохожих, чтобы отыскать улицу, на которой жил Икрам-ходжа и стоял его дом. Он знал все, что следовало знать, и поэтому спокойно и уверенно шагал на улицу Трех тополей.

Токанд — старинный город. Он спрятался в буйной зелени фруктовых садов и виноградников, весь изрезан полноводными арыками, по которым с неумолчным журчанием течет из канала желтоватая вода. В Токанде большой парк гордость города, — засаженный липами, каштанами, карагачами, тополями, чинарами, акацией, сиренью и жасмином. Центральные, замощенные крупным булыжником улицы города обставлены множеством небольших особнячков самой разнообразной и неожиданной архитектуры. Особняки эти выглядывают из-под сени густых деревьев. В былые времена в них обитала городская знать и видные купцы, а теперь размещались больницы, ясли, клубы, библиотеки, клиники. За годы советской власти население Токанда увеличилось почти вдвое, и он широко разросся по окраинам. В городе появились нефтеперерабатывающие предприятия, хлебозавод, мебельная фабрика, пивной и хлопкоочистительный заводы. Веселый перестук и перезвон слышался из помещений, занятых многочисленными артельными мастерскими. Широкими окнами смотрели на улицы здания новых школ. У входов в кино пестрели яркие плакаты и толпилась молодежь с потрепанными тетрадями в руках — в городе было два техникума. То и дело попадались новые жилые дома.

Но Наруз Ахмед не замечал всего этого, а если уж нельзя было не заметить, скептически кривил губы. Ему все не нравилось, все казалось личным оскорблением, обидой. Единственно, что утешало — это удача, которая ему сопутствовала с первого дня на чужой земле.

Жарища стояла немилосердная. Зноем дышали раскаленный воздух, потрескавшаяся и твердая как камень земля, стены домов, дувалы. В полном изнеможении клонили свои ветви деревья. Листва их, покрытая густым слоем мельчайшей липкой пыли, казалась припудренной.

Все живое требовало влаги, прохлады, а солнце почти недвижимо стояло в зените и поливало землю белым огнем.

Пройдя большую часть пути, Наруз Ахмед увидел на углу разморенного жарой дремлющего чистильщика обуви. Наруз посмотрел на свои брезентовые сапоги, покрытые пылью до самого верха. Он подошел к чистильщику и поставил ногу на ящичек. Старый иранец сразу ожил, встряхнулся и замахал двумя щетками с непостижимой быстротой.

Расплатившись с чистильщиком, Наруз Ахмед тронулся своим путем. Пройдя квартал, он свернул направо и оказался на улице Трех тополей. Посмотрел на номер дома: еще далеко, но по этой же стороне.

Улица находилась почти в центре, и почему ей дали название Трех тополей, можно было лишь догадываться. Когда-то, лет двадцать — двадцать пять назад, здесь, очевидно, росли лишь три тополя. Но сейчас вдоль тротуара тянулись зеленой цепочкой тополя, липы, каштаны, чинары, карагачи.

Дом сестры Икрама-ходжи под номером "69" стоял в глубине двора и был закрыт с улицы высоким дувалом.

Наруз Ахмед уже знал, что сестра Икрама-ходжи — старая женщина, живет в доме с мужем, прикованным к постели уже шесть лет. Других жильцов нет. Казалось, можно было идти прямо в дом — и делу конец. Но Наруз Ахмед не отважился на такой шаг. С того времени, как Икрам-ходжа выехал из Бухары, прошло три с лишним месяца. За этот срок бог знает что могло произойти… Да если и ничего не произошло, все равно рискованно совать нос в дом, где ни разу не был. Мало ли что! Быть может, там, кроме хозяев и Икрама-ходжи, окажутся посторонние люди, да еще такие, которым и на глаза не следует показываться. Быть может, сам Икрам-ходжа посмотрит на такой визит неодобрительно. Все надо учитывать — не раз напоминал Керлинг. Надо постоянно помнить, что малейшая оплошность или излишняя торопливость, необдуманный риск или неосторожный шаг могут сорвать все дело. Город невелик. Это не Тегеран, не Бухара. Да притом надо думать не только о себе и своем благополучии, но и об Икраме-ходже. На этот счет Керлинг предупреждал особо.

Наруз Ахмед прошел до конца улицы, вышел на параллельную ей, зашел в ошхану. Подкрепившись двумя порциями шашлыка и чайником чаю, он направился к вокзалу, купил свежую газету и повернул обратно.

Против дома номер "69" располагалась аптека, рядом с ней — мастерская индивидуального пошива, за ней — продовольственный магазин и парикмахерская. Место было оживленное, все время толпился народ.

Между продмагом и парикмахерской стояла длинная скамья с удобной спинкой, но она была занята.

Наруз Ахмед стал прогуливаться взад и вперед до той поры, пока старуха с двумя мальчиками не вздумала наконец подняться со скамьи. Наруз Ахмед сейчас же воспользовался местом, развернул газету и уткнулся в нее. Позиция была удобной: скамья стояла под липой с раскидистой кроной, и здесь было относительно прохладно. На скамье кроме Наруза Ахмеда сидели еще четверо. И это было на руку.

8

Разморенный жарой и ленью, Икрам-ходжа потянулся, перевалился на бок и посмотрел на стенные часы. Ого, начало третьего! Кряхтя, он поднялся с красных подушек, уложенных поверх ковра на полу, снял с гвоздя цветной халат, надел его и запахнул. Затем не торопясь окутал голову белой чалмой и вышел на улицу. Взглянув в бездонно-голубое, без единого облачка небо, Икрам-ходжа испустил глубокий вздох.

Он был уже стар; прожитые годы застилали его взор мутноватой пленкой. Но никто не давал ему его шестидесяти семи лет. Полнота как бы сглаживала следы времени. Раскормленный, толстобрюхий, он выглядел весьма почтенно, но во всяком случае не старше пятидесяти. На круглом, как таз, лоснящемся жирным блеском лице его красовался большой грушевидный нос, который с обеих сторон подпирали пухлые, с синими прожилками щеки.

Икрам-ходжа любил посиживать и не терпел лишних движений. Всякая спешка и торопливость претили ему. Желудок его, попирая благие поучения корана, никогда не пустовал. Когда он появлялся на улицах Бухары, горожане, подталкивая друг друга и посмеиваясь, шутили: "Насмотришься на ходжу, и плов варить не надо!"