Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

И тут, словно обухом по голове, Зимича ударила мысль: а ведь Айда Очен этого и хотел… Он ушел нарочно. Иначе и быть не может. Ему это было зачем-то нужно. Какой-то непонятный шаг на пути к созданию собственного ручного змея…

— Нет, — выдохнул Зимич и отстранился от Стёжки. А внутренний голос предательски шептал, что в змея он превращаться не станет, а значит, непонятная хитрость хозяина задумана напрасно, и можно ничего не бояться, и можно раствориться в этом юном, прекрасном создании, можно позволить себе…

— Нет, — повторил Зимич и пошатываясь поднялся на ноги. Она потянулась за ним, но запуталась в рубашке, и он успел отойти на шаг, а потом бросился к двери, миновал сени и оказался на крыльце, по щиколотку занесенном снегом.

Но босые ноги не ощутили холода — подпирая дверь плечами, Зимич едва не завыл, так ему хотелось вернуться в дом. Перед глазами появлялись и исчезали видения одно слаще другого, его плечи еще помнили прикосновения ее рук, и ладони еще хранили ее тепло, и губы — влагу ее губ.

Снег падал бесшумно и густо. Белые деревья стояли вокруг дома неподвижно и торжественно — безмолвие ночного леса оглушало, и казалось, сердце бьется так, что его слышно на всю округу. Зимич спустился с крыльца и кинул в лицо пригоршню снега — чтобы стереть следы ее прикосновений. Чтобы забыть, сбить частое дыхание, унять бьющееся в горле сердце. Он со стоном опустился на нижнюю ступеньку и прислонил голову к столбу, подпиравшему крышу крыльца. Вот так и сидеть здесь, пока холод не возьмет свое, пока не выморозит вожделение до капли…

Но мороза Зимич не ощущал. Сначала — потому что думал совсем о другом, а потом — потому что босые пятки потеряли чувствительность. Он слышал, как плачет Стёжка, и хотел ее успокоить, все объяснить, но потом, немного попозже… Когда все уляжется, когда из памяти сотрется белизна и мягкость ее кожи. «…Знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев». И не только змеев. Надо найти вторую книгу, где написано, как это делается. Нет никаких сомнений, Айда Очен подстроил это нарочно. Но зачем? Зачем ему это понадобилось? Хотел провести эксперимент? Посмотреть, что произойдет со сгустком силы, если Стёжка сможет зачать? Или… или от таких сильных чувств превращение в змея произойдет само собой, помимо воли? А может, Айда Очен ничего не хотел и Зимич напрасно его подозревает. Но она еще ребенок, и… В общем, все это отвратительно. Всё вместе.

А потом Стёжка вышла на крыльцо и позвала его. Он испугался — так громко прозвучал ее голос в тишине. И вдруг понял, что продрог до костей, уже давно ничего не чувствует и думает о хозяине и его книге, а не о Стёжке.

— Стойко, ты что… Ты же… ты же ноги отморозишь…

Он кивнул и поднялся. Глупо как-то получилось.

На кухне горела лампа, а Стёжка давно оделась и заплела косу.

— Ты же заболеешь, — она шмыгнула носом, — зачем?

— Извини. Я не хотел тебя обидеть, но… ты еще девочка совсем, я не должен был… Извини.

— У тебя ноги синие. А если отморозил?

— Отойдут.

— Растереть?

— Нет! — Зимич едва не отшатнулся.

— Тогда ложись под одеяло, а я тебе в ноги теплый камень положу, хорошо?

Промерзшие ступни отходили долго и мучительно. Зимич зажимал рот краем одеяла и ни о чем не думал.

Айда Очен вернулся на следующее утро, когда Зимич еще спал. И не было ничего удивительного в том, что, проснувшись, он застал хозяина дома на кухне с книгой о чудовищах Исподнего мира в руках.

— Прочитал? — спросил Айда с легкой улыбкой на губах.

— А то, — проворчал Зимич.

— Ну и как тебе?

— Хорошая книга. Достойна университетской библиотеки.

— Спасибо. Мне приятно, — хозяин повертел книгу в руках, как будто видел ее первый раз в жизни.

— Хотелось бы познакомиться с продолжением. О том, как управлять змеем, не приручая его.

— Ну, это пока рукописи, я соберу их в книгу не скоро. Да и уточнить хотелось кое-что.

— Да ну? Поупражняться? На своем змее? — Зимич уперся руками в стол и посмотрел на сидящего хозяина сверху вниз.

— А почему нет? — невозмутимо улыбнулся тот.

Улыбка эта и обескуражила, и вывела Зимича из себя. Он оттолкнулся руками от стола и направился к выходу.

— Глупый! — крикнул хозяин ему в спину.

Зимич не оглянулся, надевая валенки.

— Глупый, — снисходительно повторил хозяин.

Зимич вышел в сени, когда услышал, что хозяин идет за ним. Но ждать не стал, направился на двор.

— Дурак! — крикнул хозяин вслед. — Это бессмертие! Могущество! Я сделаю тебя богом этого мира!

Зимич оглянулся:

— Я не хочу быть богом.

Он сказал это не подумав. Но что толку в бессмертии и могуществе, если ты перестаешь быть самим собой, если превращаешься в отвратительную безмозглую тварь? Которая настолько глупа, что ее нельзя даже приручить. И дело не только в этом: Зимич не хотел, чтобы им управляли помимо его воли. Совершали «манипуляции, полезные для хозяев». Он не хотел иметь хозяев.

2 мая 427 года от н. э.с

Темный бог Исподнего мира серым ужом обвился вокруг толстой ветки ольхи, склоненной над глубокой балкой. Маленькая змеиная головка не знала логики: мудрость змеи состоит не в том, чтобы просчитывать действия на сто шагов вперед, — ее мудрость чувственна и безотчетна. Темный бог тронул воздух языком и медленно повернул голову: от ручья на дне балки тянуло сыростью, земля давно отдала дневное тепло туману, тот остыл и росой осыпался в траву.

Вибрация человеческих шагов беспокоила ужа, но не пугала, даже если они подбирались слишком близко. Глаза его различали только движение и видели светлые пятна с ярко выступающими конечностями, странные обрывки очертаний, но тепло, излучаемое живыми телами, дополняло образы. Притягательное тепло. Змеи любят тепло, но только если оно неподвижно.

Когда шаги приблизились настолько, что начали болью отдаваться в израненном змеином теле, уж соскользнул с ветки и неслышно ушел на дно балки, к воде. Мелкий ручеек подхватил его, смывая с кожи кровь и пыль, прохлада обволокла со всех сторон, но темный бог передумал быть ужом и поплыл по ручью с быстрой водой маленькой серебряной плотвичкой. Мир наполнился гулом и бульканьем ручья, сузился и потемнел. Плотва не имеет и сотой доли змеиной мудрости, глупая рыбка просто живет. Но она лучше чувствует ток воды и быстрей найдет путь к той реке, на берегу которой горел белый свет лунного камня.

Вода не отрезвила Йоку, но смыла с руки кровь — он долго тер кисть травой и песком, словно надеясь содрать кожу, запомнившую страшное прикосновение. Пока не почувствовал боль в сломанных пальцах, такую сильную, что невозможно было терпеть. И одновременно с этим ему показалось, что наверху, над самой его головой, кто-то стоит. Стоит и не дышит.

И тысяча бесплотных призраков не смогла напугать его так, как мысль о мертвом чудотворе, поднявшемся на ноги. Йока читал о естественном страхе человека перед всем, что связано со смертью. Может быть, поэтому призраки так любили занимать мертвые тела, пользуясь этим страхом? Йока сжался в комок и прильнул к крутому берегу между кривых тонких стволов ольхи. То, что до́ма, рядом с солнечным камнем в настольной лампе, казалось интересным испытанием, на деле обернулось тошнотворным ужасом. Он промок и продрог, но трясся вовсе не от холода: он не мог даже пошевелиться, лишь прижимался к деревьям тесней и тесней.

У страха глаза велики, и Йока слышал шаги над головой и шорох форменной куртки чудотвора. Может быть, это воображение играло с ним злые шутки, а может, кто-то из живых чудотворов на самом деле ходил по берегу, заглядывая в Гадючью балку.

Йоке не хватило сил презирать самого себя, и только одна мысль немного радовала: как хорошо, что никто его не видит!