Свитки из пепла - Павел Полян

Залман (Залмен1) Градовский родился в 1908 или в 1909 году в польском городе Сувалки, недалеко от Белостока. Его отец, Шмуэл Градовски, владелец магазина одежды на улице Лудна, обладал очень хорошим голосом и служил кантором главной городской синагоги, а также учителем талмуда. Мать, Сорэ, – скромная, гостеприимная женщина. Ее дед, раввин Авром-Эйвер Йоффе, был выдающимся знатоком и толкователем Закона (гаона) и почтенным талмудистом, автором книги «Махазе Авраам» («Видение Авраама»), а отец – Иегуда Лейб – автором другого толкования: «Эвен Лев» («Камень сердца»)2.

Все три сына – Залман (Хаим-Залман), Авром-Эйвер и Мойше – учились в ломжинской ешиве3. Двое старших занимались общественной работой – они были лидерами в молодежных организациях (в частности в союзе Слава юношей Сувалок). Залман также участвовал в объединении, которое снабжало кошерной едой еврейских солдат польской армии, служивших в Сувалках. Он получил еврейское и общее образование, знал европейские языки, в частности немецкий и русский, и европейскую литературу, много читал, особенно на идише4 и по-польски5. В «лагерной» части его текстов немало немецких заимствований – как в лексике, так и в синтаксисе6.

У Градовского была явная склонность к писательству. Он обладал волевым и амбициозным характером, был физически силен и в то же время сентиментален.

Незадолго до начала Второй мировой войны Градовский женился на Соне Апфельгольд7, портновской дочке из местечка Лунна под Гродно, с которой случайно познакомился в Лососно около Гродно. На фотографии, сделанной, видимо, вскоре после свадьбы, у обоих (но особенно у Залмана) нежное выражение лица, какое бывает только у молодоженов, еще не познавших ни счастья, ни морщин родительских чувств, но уже полностью к ним приготовившихся. Соня хорошо пела, и ее глубокий грудной голос, украшавший молитву, совершенно созрел и для колыбельных.

Когда разразилась война и Сувалки оказались под угрозой немецкой оккупации, супругам уже было не до детей. Они сочли за благо стать беженцами и перебраться к свекру – в Лунну, сулившую им безопасность. Ведь местечко находилось в 40 км к юго-востоку от Гродно и было не под немцами, а под Советами.

Лунна расположилось на удивление живописно – на берегу Немана и в окружении лесов. Оно как бы срослось в одно целое с другим местечком – Воля, отчего их иногда и воспринимали и называли как синонимы, а иногда и объединяли топонимически (ЛуннаВоля)8. Славилось местечко своими сапожниками и портными, да еще частыми пожарами. Событиями всемирно-исторического значения летопись Лунны не перегружена: в 1812 году через нее на восток прошла армия Наполеона, а в Гражданскую войну веком позже здесь короткое время стоял со штабом Лев Троцкий.

Перед войной в Лунне насчитывалось около двух тысяч жителей, большинство – около трехсот семей – евреи. В целом местечко было из бедных, но Апфельгольды были одними из самых зажиточных: тестю Градовского, портному по основной профессии, принадлежали продуктовый магазин и лавка канцелярских товаров.

Сам Градовский работал здесь конторским служащим, но, ощущая в себе и литературное призвание, и тоску по Земле обетованной, писал возвышенные статьи о своей любви к Сиону. Его зять – писатель-коммунист Довид Сфард9 (кстати, единственный из всей семьи, кто, подавшись в Москву, уцелел!10) – вспоминал позднее об идеологических спорах с Градовским и о его первых литературных опытах, которые тот приносил ему на суд11.

Палестина была давней мечтой Градовского, туда он стремился перебраться всей семьей. Один из его шуринов, Волф, уже было согласился, но другой шурин, Сфард, все колебался и тянул с решением. На размышления он взял себе год, но никто и не подозревал, что этого года про запас ни у кого из них уже не будет…

В сентябре 1939 года на Польшу с двух сторон напали сразу оба заклятых соседа – Германия и Россия. Лунна располагалось восточнее линии Керзона и досталось Советам. Полтора года новая власть «воспитывала» польскую элиту, а заодно и миллион с лишним новообретенных евреев, но Залмана Градовского и его семьи эти репрессии не коснулись. К моменту нападения Германии на СССР ему было 32 или 33 года.

Граница была так близко, а немцы наступали так стремительно, что ни о какой эвакуации на восток и речи быть не могло. И, хотя все предчувствовали эту войну и ждали ее, но никто и подумать не мог, что Красная Армия сдаст Гродно так легко и так быстро. Тихо и без боя немцы вошли в город уже 23 июня, на второй день войны!12

Лунна-Воля была оккупирована 25 июня13, и в первый же день здесь было расстреляно несколько евреев по подозрению в связях с советской разведкой. В начале июля в Лунне был создан юденрат под председательством бывшего главы общины Якова Вельбеля. Юденрат, по определению, был призван не столько защищать евреев, сколько быть инструментом оккупационной политики по отношению к ним. Эта политика заключалась в управлении жизнью евреев, в обеспечении немецких интересов рабочей силой, в получении различных сборов и контрибуций и только после этого – в их уничтожении. В числе членов юденрата был и Залман Градовский, он отвечал за санитарно-медицинские вопросы14.

В сентябре 1941 года все евреи из Лунны-Воли были согнаны в гетто, располагавшееся в Воле15. За все время существования гетто каких-то чрезвычайных событий в нем не произошло, очевидцы припоминают только убийство одного еврея-сумасшедшего и «ведерную повинность» – когда замерз водопровод, каждого еврея обязали принести по три ведра воды из Немана.

В окружной столице, в Гродно, было на порядок больше евреев и на порядок больше проблем. 29 июня в Гродно прибыла Einsatzkommando № 9 и сразу же принялась «за дело»: назавтра в городе уже был сколочен юденрат во главе с директором еврейской гимназии «Тарбут» Давидом Бравером. Давид Кловский16 писал, что поговаривали, будто бы Бравер и немецкий комендант Гродно17 – старые приятели, когда-то вместе учились в одном университете в Германии и что, мол, благодаря этому гродненских евреев оккупационные власти первое время «не слишком притесняли»18.

Однако это «не слишком притесняли» могло быть только самоиронией:19 «Безвыходность, готовность снести любое унижение и обиду, это жизнь без собственного достоинства. Ходить – только по мостовой, только съежившись и только с желтыми звездами, нашитыми одна на груди, другая на спине. Они прожигали рубашку, они опаляли кожу, как жгучие клейма, как выставленные напоказ знаки <…> позора»20. 12летнему Кловскому стало даже казаться, что он стал меньше ростом.

Дóма, среди своих, было последним местом, где еврей хотя бы немножечко (пусть и ненадолго) еще ощущал себя человеком. Но в конце октября 1941 года для многих наступила пора попрощаться и со своими жилищами: немцы выгородили в Гродно два гетто. Первое – отмеченное сторожевыми башнями по углам, располагалось в самом центре города, в пределах улиц Переца, Виленской, Найдуса и Замковой, а второе – на Скидельской и соседних с ней улицах21. Всего в Гродно перед войной жило около 30 тысяч евреев – цифра немалая, хотя и не идущая ни в какое сравнение с Белостоком, Лодзью, Люблином, Вильно или Варшавой. Около 20 тысяч было приписано к первому и еще 7–8 тысяч ко второму гетто.

Уже в начале июля 1941 года в Гродно расстреляли первых 80 евреев – по списку из наиболее авторитетных в городе22. В сущности, каждый прожитый в гетто день мог оказаться для любого еврея последним – по приказу коменданта, обершарфюрера СС Курта Визе, их вешали или расстреливали за малейшую провинность. Рассказывали, что он и сам любил поупражняться в стрельбе по движущимся живым мишеням с желтыми нашивками на груди23. А потом выяснилось, что точно так же вели себя и Отто Стреблев и Хинцлер – коменданты второго гродненского и третьего – Колбасинского гетто24.

Линия фронта удалялась от Лунны и Гродно так стремительно, что уже начиная с 1 августа они попали в зону гражданского управления, став частью правительственного округа Белосток (Bezirk Bialystok) под управлением гаулейтера Восточной Пруссии Э. Коха, то есть де-факто присоединенного к рейху25. Эта административная чехарда на протяжении более чем года служила проживавшим в округе евреям даже некоторой защитой: в то время как большинство восточнопольского, белорусского и украинского еврейства уже систематически расстреливалось айнзацгруппами СД – «бециркских» раскидали по гетто и долгое время почти «не трогали»26.

Но в конце 1942 года добрались и до них. Между 2 ноября 1942 и началом марта 1943 года немцы проводили во всем Белостокском бецирке акцию Judenrein27 – одну из операций по зачистке оккупированной территории. Еврейское население из 116 городов и местечек этого бецирка сгонялось в пять крупных транзитных полугетто-полулагерей, располагавшихся в Белостоке (в казармах 10-го уланского полка польской армии), Замброве, Богуше, Волковысске и Колбасине28 – гродненском пригороде, что всего в нескольких километрах от Гродно по Белостокскому шоссе29. Всего через них прошло не менее 100 тысяч евреев, из них 30–35 тысяч – через Колбасино30.