История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Потери, понесенные при этом, вероятно, численно вовсе не были так уж велики, ибо наиболее опытная артиллерийская прислуга могла тогда стрелять лишь крайне медленно и далеко не метко. Однако даже те немногие тяжелые ядра, которые пролетали через массу или ударяли в нее, разрывая на части и поражая отдельных всадников и коней, создавали впечатление невыносимости положения. Колонна послал Наварро и Пескаре предложение начать одновременное наступление по всему фронту. Естественно, что Наварро отклонил такое предложение, ибо через это испанцы отказались бы от всех преимуществ столь тщательно выбранной оборонительной позиции. Это так ясно, что едва ли сам Колонна мог в этом отношении заблуждаться. Но вести оборонительный бой - дело нелегкое; для этого нужно, чтобы войска были всецело в руках полководца. Колонна же не был полным хозяином своих рыцарей. Они бросились в атаку на стоявших против них французских рыцарей, чтобы уйти от пушечных ядер. В бою, который развернулся, они были разбиты, тем более что французы могли привлечь еще резерв в 400 копий, который они оставили на мосту через Ронко, и направили его испанцам во фланг. На другом крыле, где стояла легкая кавалерия, разыгрались совершенно тождественные события; итало- испанская кавалерия Пескары атаковала неприятельские орудия и была разгромлена превосходящими силами противника. В центре Наварро сдержал свою пехоту; при безусловно рациональном командовании французская пехота тоже должна была бы удержаться от наступления до тех пор, пока кавалерия не одержала бы полную победу на флангах, чтобы затем совместно с нею пойти на штурм.

Но, по-видимому, испанская артиллерия начала поражать неприятельскую пехоту на большем расстоянии, чем последняя того ожидала; тогда и ее уже нельзя было удержать, и она устремилась в атаку. Наварро велел своим солдатам подняться, задние колонны примкнули к первой линии, и все бросились на неприятеля, когда последний, уже расстроенный предшествовавшим залпом аркебуз, пытался перебраться через ров. Пикардийцы и гасконцы отступили под напором испанцев, но ландскнехты устояли, хотя испанцы, лучше вооруженные коротким оружием, наносили им тяжкий урон там, где им удавалось втиснуться между длинными пиками.

 К решительному исходу привело то, что французская кавалерия тем временем одержала победу на обоих флангах и ударила в оба фланга итало-испанской пехоте. Отхлынувшие было пикардийцы и гасконцы снова перешли в наступление, атакованные со всех сторон значительно превосходящими силами войска Наварро были вынуждены в конце концов отступать. Однако, несмотря на все понесенные потери, они не дали себя рассеять и отошли в числе 3 000 сомкнутым строем по плотине вдоль Ронко. Их предводитель Наварро был взят в плен так же, как и Фабрицио Колонна и Пескара, оба предводителя кавалерии. Но и Гастон де Фуа был убит, когда с отрядом рыцарей он попытался рассеять отступающую колонну главных сил испанских пикинеров.

 Интересная сторона равеннского сражения заключается в той роли, которую сыграла артиллерия на стороне наступающего. Гастон де Фуа вполне сознательно пустил ее в ход сначала совершенно одну не только для того, чтобы разрыхлить к предстоящей атаке ряды рыцарей и пехотинцев, но и для того, чтобы при помощи огня выманить неприятеля из его прекрасной оборонительной позиции и побудить его перейти в наступление. О том, что это не было лишь случайным последствием, но сознательно намеченной целью, свидетельствует Гюичиардини, который вкладывает заявление об этом в уста Гастона в его обращении к войскам; особенно же это подтверждает флорентийский посол Пандолфини, который присутствовал в сражении с французской стороны. Макиавелли в своих Discorsi (Речи) (I, 206) говорит: "Неприятельский огонь выгнал испанцев из их окопов и заставил их дать бой". Принуждение имело место исключительно в отношении испанской конницы левого фланга.

 Поэтому легко возникает вопрос, почему же ее не отвели и не поручили прикрытие стоявших позади орудий отряду пехоты, которая, ложась на землю, могла бы до известной степени оградить себя от действия огня, как то сделало ядро испанской пехоты. Ответ на этот вопрос таков: дело в том, что рыцарство не так-то легко было увести назад с того места, где оно построилось.

 Противоречащая намеченному плану атака испанского рыцарства загубила сначала атакующего, а затем - благодаря фланговой атаке французского рыцарства - сгубила пехоту, которая тем временем чуть было не одержала победы. Если бы испанская кавалерия выждала на своей позиции атаку французской кавалерии, то она смогла бы, вероятно, ее отразить, ибо промежуток между рвом, тянувшимся вдоль фронта, и берегом Ронко, по которому должна была пройти атакующая кавалерия, был лишь в 20 саженей (braccia) ширины (Пандолфини), а у Наварро был наготове отряд из 500 пикинеров на подмогу там, где это потребовалось бы, в данном случае - рыцарству, как только у них завязалась бы рукопашная с неприятельской конницей.

 Как ни блестяща была победа под Равенной, французы не извлекли из нее никакой выгоды. Немецкие ландскнехты, принявшие столь существенное участие в одержании победы, были отозваны из французского лагеря императорским мандатом и последовали этому повелению, за исключением каких-нибудь 800 человек, которые ни во что не ставили авторитет императора. Между тем швейцарцы, которые своим уходом в предшествующую зиму развязали руки французам для борьбы с испанцами, снова появились на театре войны. В качестве союзников папы и Венецианской республики и с согласия императора Максимилиана они в числе 18 000 человек прошли через Тироль и присоединились к венецианцам, благодаря чему образовалась такая могучая армия, что французы, не отважившись на новое сражение, покинули Италию. Прошло лишь два месяца после сражения при Равенне, как они отошли во Францию через Монт-Сенис, удержав за собой в Миланской области лишь несколько укрепленных замков. Правда, мы читаем у современников, что смерть их полководца, Гастона де Фуа, лишила французов всех плодов их победы.

 Правильнее было бы сказать наоборот: что рыцарская смерть на поле брани оградила молодого французского принца от того, чтобы непосредственно за тем последовавшее стратегическое поражение оказалось бы связанным с его именем.

 Я не представляю себе, чтобы он смог поступить существенно иначе и лучше, чем заместивший его Ла Палис. Перед абсолютным превосходством сил даже стратегический гений должен оказаться бессильным.

СРАЖЕНИЕ ПРИ НОВАРЕ123 6 июня 1513 г.

 Столь же быстро, как политическая конъюнктура вытеснила французе из Италии, несмотря на их победу при Равенне, столь же быстро она изменилась и снова открыла им двери в эту страну. Венецианцы перешли на их сторону, а политика Швейцарской федерации стала колеблющейся. В Италии появилась французская армия, снова имевшая в своем составе сильный контингент немецких ландскнехтов; она взяла Милан и осадила герцога Максимилиана Сфорца с его вспомогательным швейцарским отрядом в Новаре. Когда бедственное положение в этом городе, вызванное превосходным действием французских орудий, дошло до крайнего предела, с севера на выручку явилась швейцарская армия; французы решили отойти перед ней на восток, к своим венецианским союзникам. К вечеру прибыла в Новару, после чрезвычайно форсированных маршей, только первая половина швейцарской армии; а снятие осады, увод орудий и весьма значительно обоза отняло много времени и труда, и французское войско в этот день отошло лишь на 4 километра от Новары и разбило свой лагерь перед городом Трекате в несколько болотистой, пересеченной канавами местности.

 Эта непредусмотрительность не ускользнула от внимания швейцарских вождей. Ничто так не соответствовало их тактике, как внезапное нападение: со времен Моргартена они хорошо знали, какую силу получает стратегия, умеющая пользоваться внезапностью. Лишь вечером прибыв в Новару, уже ночью вожди собрались на военный совет и решили, не дожидаясь подхода второй половины армии, тотчас же начать наступление. До полуночи французы слышали, как швейцарцы шумели в городе, и подумали, что они пируют по случаю снятия осады с Новары. Передают, что Тривулцио, командовавший вместе с Ля Тремуйлем французской армией, сказал: "Теперь пьяницы отсыпаются после хмеля, мы можем спокойно лечь отдохнуть!"

 Французы тащили с собою своего рода деревянную крепость из пригнанных друг к другу столбов и плах - изобретение графа де Ля Марка, немало затруднявшую движение их обоза, к тому же не могшую принести особой пользы уже потому, что она была так мала, что могла вместить лишь часть армии. Однако в эту ночь французы чувствовали себя в безопасности и не расставили своей крепости.

 Внезапно по лагерю разнеслась весть, что швейцарцы уже идут в атаку. Лишь несколько часов отдыха провели эти крепкие горцы после форсированного марша и попойки; до рассвета их созвали, и они "как пчелиный рой" высыпали через ворота и бреши, пробитые в стенах артиллерийским огнем, в открытое поле, "чтобы отыскать своих врагов и испытать с ними свое счастье".