Хроники Средиземья - Джон Толкин

Пришли в Хитлум вести о том, что Дортонион пал и сыновья Финарфина разбиты, а сыновья Феанора лишились своих владений. Так — почудилось Финголфину — узрел он крушение нолдоров и полную погибель их родов; и вот, исполнясь гнева и отчаяния, оседлал он могучего своего коня Роха́ллора и поскакал один вперед, и никто не мог удержать его. Подобно вихрю, взметающему пепел, пересек он Дор–ну–Фауглит, и всякий, кто видел его приближение, бежал, пораженный, думая, что то сам Оромэ: столь бешеная ярость была в нем, что глаза его сверкали, как у валаров. Так он оказался один у врат Ангбанда и затрубил в рог, и ударил в бронзовые врата, вызывая Моргота на единоборство. И Моргот вышел.

В последний раз в этих войнах перешагнул он порог своей твердыни и, говорят, принял вызов неохотно: ибо, хоть и был он могущественнее всех в этом мире, ему единственному из валаров ведом был страх. Но не мог он отказаться от вызова в присутствии своих военачальников, ибо звонкое пение Финголфинова рога сотрясало горы, и звук его, чистый и ясный, проник в глубины Ангбанда; и Финголфин назвал Моргота трусом и повелителем рабов. Потому и вышел Моргот, нехотя покинув свой подземный трон, и звук его шагов был подобен грому, доносящемуся из недр земных. Он был закован в черные доспехи и башней возвышался над королем, увенчанный железной короной, а громадный черный щит, не имеющий герба, затенял его, как грозовая туча. Финголфин же сиял перед ним, как звезда, — его доспехи покрывало серебро, а голубой щит был изукрашен кристаллами. И вот он выхватил свой меч, льдисто сверкавший Ри́нгил.

А Моргот занес над ним Гронд, Молот Подземного Мира, и обрушил его, как удар грома. Но Финголфин отскочил, а Гронд расколол своей тяжестью землю, и расщелина извергла дымный пламень. Много раз пытался Моргот поразить Финголфина, но тот избегал удара, проносясь подобно молнии меж черных туч. Семь раз ранил он Моргота, и семь раз Моргот испускал крик боли, заслышав который орды Ангбанда в ужасе падали ниц, и эхо прокатывалось по северным землям.

Но вот силы короля истощились, и Моргот нанес ему удар щитом. Трижды Финголфин падал на колени и трижды поднимался вновь, в изломанном шлеме, с разбитым щитом.

Земля под его ногами была вся изрыта и покрыта трещинами, и вот он, оступившись, упал под ноги Моргота, и Моргот поставил на его шею левую ногу: тяжесть ее была подобна тяжести рухнувшей горы, однако Финголфин последним, безнадежным ударом вонзил Рингил в ногу Моргота, и черная кровь хлынула, дымясь, в расщелины, оставшиеся от ударов Гронда.

Так пал Финголфин, верховный король нолдоров, самый доблестный и величавый из древних эльфийских владык. Орки не похвалялись исходом единоборства у врат; и не сложили песен о нем эльфы, ибо слишком велика была их скорбь. И все же повесть о нем осталась в памяти, ибо Торондор, Владыка Орлов, принес вести в Гондолин и Хитлум. Моргот хотел швырнуть тело короля волкам, но тут примчался Торондор из своих владений на Криссаэгриме и, бросившись на Моргота, изодрал ему лицо. Шум его крыльев подобен был голосу ветров, которыми повелевает Манвэ. Схватив тело мощными когтями, он взмыл, недосягаемый для стрел и копий орков, и унес короля прочь. Он положил его тело на вершине горы, что возвышалась с севера над скрытой долиной Гондолина; и Тургон, придя туда, возвел погребальный курган над своим отцом. Ни один орк не осмеливался с тех пор пройти мимо горы Финголфина либо приблизиться к его могиле, пока не свершился рок Гондолина и не зародилось предательство в народе его. Моргот же с тех пор стал хром на одну ногу, и раны его не залечивались, а на лице его остался шрам от когтей Торондора.

Велика была скорбь в Хитлуме, когда пришла весть о гибели короля; и в печали Фингон принял главенство в доме Финголфина и верховное владычество над нолдорами; юного же своего сына Эре́йниона (прозванного позднее Гил–Гэладом) он отослал в Гавани.

Власть Моргота простерлась на северные земли, но Барахир не покинул Дортониона и сражался с врагами за каждую пядь своей земли. Потому Моргот нещадно преследовал его соплеменников, и немногие уцелели; и лес на северных холмах Дортониона мало–помалу стал средоточием смертного ужаса и черных чар, так что даже орки не осмеливались войти в его пределы, разве что подгоняемые крайней нуждой. Этот лес был назван Делдуват, или Та́ур–ну–Фу́ин, Лес Ночного Мрака. Деревья, выросшие на пожарище, были черны и мрачны, и корни их сплетались, шаря во тьме, как лапы чудовищ; и те, кто бродил меж них, теряли свой путь, слепли, и призраки ужаса мучили их и сводили с ума. И так безнадежно казалось дело Барахира, что жена его, Эмелдйр Мужественное Сердце (которой под стать было скорее сражаться бок о бок со своим мужем и сыном, нежели спасаться бегством), собрала всех еще уцелевших женщин и детей, вооружила тех, кто пожелал носить оружие, и опасными тропами повела их через горы, и так, терпя лишения и бедствия, они наконец пришли в Бретил. Многие остались среди халадинов, иные же, перейдя горы, достигли Дор–Ломина, где обитало племя Галдора, сына Хадора, среди них были Риан, дочь Белегунда, и Морвен, называемая еще Эледвен, Эльфийское Сияние, дочь Барагунда. Но никто не видел больше мужчин, которых они оставили, ибо те гибли один за другим, и вот лишь двенадцать воинов осталось у Барахира: Берен, его сын, и Барагунд и Белегунд, его племянники, сыновья Бреголаса, а также девять преданных слуг его рода, чьи имена долго еще хранила память нолдоров. Были то Ра́друин и Да́йруин, Да́гнир и Ра́гнор, Ги́лдор и Го́рлим Злосчастный, Артад и Уртел, и Ха́талдир Юный. Изгнанниками стали они, ватагой отчаянных, что не могли ни бежать, ни сдаться, потому что жилища их были разрушены, а жены и дети убиты, бежали либо попали в рабство. Ни вестей, ни подмоги не пришло из Хитлума, а за Барахиром и его воинами охотились, как за дикими зверями, и они ушли на пустынное плоскогорье неподалеку от леса и бродили там среди озер и каменистых торфяников, вдали от соглядатаев и чар Моргота. Вереск служил им постелью, а крышей — туманное небо.

Почти два года прошло после Дагор Браголлах, а нолдоры все еще держали западное ущелье у истоков Сириона, ибо сила Ульмо была сокрыта в этой воде, а Минас–Тирит сдерживал натиск орков. Но вот после гибели Финголфина Саурон, сильнейший и ужаснейший среди слуг Моргота, в наречии синдаров именовавшийся Гортхаур, вышел против Ородрета, возглавлявшего твердыню на Тол–Сирион. Саурон стал к этому времени чародеем со зловещей силой, властелином теней и призраков, волколаков и оборотней. Был он подл в своей мудрости и жесток в силе, извращая все, к чему ни прикасался, и всех, кем правил. Владычество его означало муку. Он взял Минас–Тирит, наслав черную тучу страха на его защитников, и Ородрет был выбит из крепости и бежал в Нарготронд. Саурон превратил Минас–Тирит в сторожевую крепость Моргота, твердыню зла и средоточие опасности: и прекрасный остров Тол–Сирион стал проклят и получил имя Тол–ин–Га́урхот — Остров Оборотней. Ни одно живое существо не могло пройти долиной, чтобы Саурон его не заметил из своей башни. Западное ущелье оказалось в руках Моргота, и ужас наводнил равнины и леса Белерианда. За пределами Хитлума Моргот нещадно преследовал своих врагов, отыскивал их укрытия и одну за другой захватывал крепости. Орки, осмелев, бродили повсюду, от Сириона на западе до Келона на востоке; они взяли в кольцо Дориат и несли с собой разорение, так что звери и птицы бежали от них и безмолвие и запустение двигались с севера. Многих нолдоров и синдаров орки захватили в плен и обратили в рабов в Ангбанде, принуждая служить Морготу знанием и искусством. Моргот рассылал шпионов и соглядатаев под чужими обличьями, и обманна была их речь: они лживо сулили сокровища и хитроумными словами сеяли страх и зависть среди племен и народов, обвиняя в жадности их владык и вождей и говоря о предательстве. И лжи этой часто верили, ибо таково было проклятье Резни в Альквалондэ; да и в самом деле, темные наступили времена, и во лжи этой была часть правды, ибо сердца и мысли эльфов Белерианда затемнились страхом и отчаянием. Более всего, однако, опасались нолдоры предательства своих сородичей, попавших в рабство в Ангбанде, так как Моргот часто использовал их для своих черных целей, притворно давая им свободу; однако воля их была его волей, и где бы они ни бродили, они возвращались к нему. Так что, если кому из его пленников и удавалось бежать взаправду и вернуться к своим сородичам, их встречали враждебно, и они бродили в одиночестве отчаявшимися изгоями.