Коралловый город - Евгений Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да брось ты! — хлопнул его по спине какой-то Карась-Ласкирь. — Не хотим мы сегодня думать о плохом. Жизнь и без того довольно тяжелая штука. Сегодня будем все веселиться!
— Да, веселиться! — загорланил какой-то бесшабашный Минтай. — Хватит нам все думать и слезы лить по каждому пустяку. Пришел и на нашу улицу праздник!
— Он еще не пришел, глупцы! — заорал изо всех сил Храбрый Ерш и этим на минуту привлек внимание окружающих. — Рано еще говорить о празднике, рано плясать и веселиться! Запомните: праздник наш будет тогда, когда выкинем из города всех Спрутов.
— Ну а пока мы все равно будем веселиться! — крикнул кто-то из толпы.
— Нет! — рявкнул Храбрый Ерш. — Мы не будем веселиться! Вспомните убогие лачуги, в которых вы живете! Вспомните о наших братьях, которые томятся в морских пещерах!
— Еще не хватало на празднике об этом думать! Гоните его в хвост и в жабры, — крикнула какая-то Собачка.
Из распахнутых окон дворца полилась чудная мелодия. Храбрый Ерш с отчаянием увидел, как редеет вокруг толпа. Все закружилось перед его глазами… нет, это кружатся пары. Они танцуют, они веселы, они не слушают его, бунтаря и бывшего узника Тридакны.
— Пойдем с нами в хоровод! — пригласила его толстая рыба-Кабан.
Но Ерш раздраженно оттолкнул ее и бросился прочь…
Таинственное превращение
Бал уже был в разгаре, когда в зал ворвались два Спрута:
— Беда! Грязный Ерш сбежал! Бунтарь на свободе!
Лупибей, стоявший посреди зала и наблюдавший за порядком, вздрогнул.
— Как сбежал? Ведь он в Тридакне!
— Только что видели его в толпе… мутил воду.
— Почему не схватили? — Лупибей так потряс обоих Спрутов за пояса, что цветочки посыпались из их щупалец.
— А как… мы схватим… у нас ор-ружия нет… — лязгали клювами Спруты.
— Прекратить бал! Тревога! Всем вооружиться! Из темницы Тридакны сбежал преступник грязный Ерш!
К нему подошел царевич, ведя под руку Смешинку.
— Зачем ты прекратил бал? — Капелька был очень недоволен: только-только девочка снова стала веселой, а тут бал прекратился. Ему стоило больших трудов добиться у Смешинки прощения. И то после того, как царевич торжественно поклялся, что он ничего не ест, кроме салатов. А Смешинка думала: «Надо убедить его, чтобы он приказал Спрутам тоже перейти на салаты, а морские пещеры закрыть».
— Сбежал грязный Ерш! — выкатывая глаза, сообщил Лупибей. — Его не могли задержать… Вот они, ваши цветочки!
— Экая беда, — пожал плечами царевич. — Твое дело — ловить его, а наше дело — веселиться.
— Но преступник мутил воду на площади перед дворцом! Вон те доблестные стражи видели его.
Двое Спрутов, заискивающе кланяясь, подтвердили, что грязный Ерш мутил воду и подбивал жителей ворваться во дворец, напасть на стражников.
— Пока они безоружны, — многозначительно добавил Лупибей.
— А жители что? — полюбопытствовала Смешинка.
— Они не стали слушать мутильщика. Заиграла музыка, и они пошли танцевать.
Если бы царевич наблюдал за Смешинкой, то его удивило бы, как она внезапно опечалилась.
— Ну вот видишь! — сказал Капелька начальнику стражи. — Нет причин тревожиться. Продолжаем бал!
Лупибей с недовольным видом ушел. За ним поспешили «доблестные стражи». Опять заиграла музыка. О недавнем переполохе быстро забыли, и веселье продолжалось.
Пронзительный визг Плотвички-Гимнастки заставил всех вздрогнуть и разом остановиться. Стихла музыка. В наступившей тишине, замерев, все смотрели на одно распахнутое окно. А там на подоконнике стоял Храбрый Ерш, держа черную гимнотиду. Вид у него был зловещий и решительный.
Храбрый Ерш пережил ужасный вечер. Куда бы он ни направился, везде видел веселье, пляски, радость. «С чего это они радуются? — думал он с горечью. — Ведь все в городе осталось по-прежнему: Спруты и Каракатицы не выпустили власти из своих щупалец».
Потом им овладел гнев. «Это все подстроила Смешинка! Она заставила жителей смеяться вместо того, чтобы проклинать грабителей и бороться с ними. Пока она в городе, нам не удастся прогнать Спрутов и Каракатиц. Но из города девчонка не хочет убираться. Ей хорошо во дворце, вместе с царевичем разъезжает в карете…»
И Храбрый Ерш решил расправиться за это со Смешинкой. Правда, его очень угнетала мысль, что именно она помогла ему и его друзьям освободиться из темницы.
«Но я должен думать прежде всего о жителях Кораллового города! Уничтожив Смешинку, я подниму всех на борьбу с угнетателями!»
С этого момента все сомнения отпали. Храбрый Ерш действовал, как всегда, дерзко и решительно.
Никто не заметил, как он проник в зал. Видимо, зараженная общим весельем, дворцовая стража утратила бдительность. Этим и воспользовался бунтарь. Он появился в окне в тот момент, когда рядом с ним оказались, проплывая в танце, царевич Капелька и девочка Смешинка.
— Теперь-то я рассчитаюсь с вами за все! — сказал Храбрый Ерш, не сводя с них глаз. — Как раз вы-то мне и нужны!
Он выразительно поигрывал гимнотидой, и никто, даже стражники, не посмели к нему приблизиться, зная, что бунтарь бросает рыбу-Нож без промаха. Только какой-то Пузанок стал суетливо пробираться к выходу, оставив танцевавшую с ним Плотвичку.
— За страдания морских жителей, за их обман, за грабеж! За издевательский смех! — Голос бунтаря повысился. — Получайте!
Все переполошились, бросились к дверям, началась давка. Орали Горлачи, пыхтели Ротаны, визжали Миноги. И только царевич и девочка стояли неподвижно, бесстрашно глядя в глаза опасности.
Брошенная Храбрым Ершом плоская и острая гимнотида неминуемо пронзила бы обоих, если бы не Мичман-в-отставке, молниеносно заслонивший их собой. Гимнотида смертельно ранила его, отскочила и косо унеслась вверх.
— Мой друг! — воскликнула Смешинка, бросаясь к несчастному, который медленно опускался к ее ногам.
Она встала на колени. Глаза Мичмана-в-отставке уже мутнели. Он с трудом шевелил губами:
— Проведи по ране… перьями… старого аиста, — услыхала девочка еле слышный шепот и вскочила.
— Быстрее, быстрее отнесем его ко мне! — закричала она. — Перья у меня в комнате.
Вдвоем с царевичем они осторожно перенесли раненого в комнату Смешинки и положили на кровать. Девочка достала из двухстворчатого шкафчика пучок перьев, которые она хранила с тех пор, как подобрала в развалинах, и бережно приложила их к зияющей ране на груди у Мичмана-в-отставке. Но он даже не пошевельнулся.
— Ох! Он погиб! Мой Мичман-в-отставке умирает!
— Не расстраивайся, — утешал ее Капелька. — Я прикажу, и завтра у тебя будут десятки Мичманов, и не в отставке, а молодых, жизнерадостных…
— Не нужны они мне! — Смешинка заплакала. — Как ты можешь так говорить? Он единственный…
— Надо найти Хирурга!
Но тщетно искали они Хирурга по всему дворцу — трусишка где-то надежно спрятался от передряг. Печальные возвращались они к умирающему…
Смешинка в изумлении остановилась на пороге. Мичман-в-отставке исчез. Вместо своего друга Смешинка увидела пестрое желто-красное создание с длинными черными плавниками. Над большими выразительными глазами незнакомца нависали пушистые белые брови. Он сидел в любимом кресле Мичмана-в-отставке и задумчиво теребил зеленый «галстук гостя», повязанный кокетливым пышным бантом.
— Кто вы такой? — спросила Смешинка. — Где Мичман-в-отставке?
— Какой Мичман-в-отставке? — удивился незнакомец.
— Он был здесь!
— Ах, этот белый… старый, — незнакомец пожевал губами. — Смешнее я не видел существа… Да. А я много повидал, много… Садитесь, — привстав, он вежливо пододвинул Смешинке второе кресло. — Вы, я вижу, волнуетесь.
— Прекратите болтовню! — вскричала в отчаянии девочка. — Где мой друг?
Незнакомец устроился поглубже в кресле и, кажется, заснул. Царевич, стоявший, у двери, подошел и грубо встряхнул его.
— Вас спрашивают! Где Мичман-в-отставке?
Незнакомец вздрогнул и несколько раз, привстав, почтительно поклонился царевичу, потом Смешинке.
— Ох, простите… Проклятая привычка виновата. Я ведь по ночам работаю, наблюдаю Звезды, а днем сплю. Очень интересно, знаете ли, наблюдать Звезды. Они такие… смешные и милые. И разные. У каждой свой характер. Есть Звезды добрые, есть злые, есть равнодушные, сообразительные, коварные, тупые, но есть и благородные и честные! Да, да.
— Нет, это становится невыносимым! — всплеснула руками Смешинка.
— Так вы Звездочет? — оборвал его Капелька. — В жизни не видел такого болтливого Звездочета! И почему вы так необычно окрашены? Ведь все Звездочеты серо-черного цвета!
— Видите ли, — пояснил Звездочет, — серо-черные тона угнетающе действуют на Звезды. Созвездия их распадаются, а сами они становятся раздражительными, капризными и часто закатываются… в истерике. А когда они видят меня, то становятся веселыми и радостными. Я их развлекаю. Как-то я подслушал, что за глаза они называют меня… клоуном. Да, клоуном.