Избранницы короля - Виктория Холт

К концу лета Екатерина совершенно отчаялась. При дворе у нее осталось лишь двое друзей: все ее дуэньи, служанки и фрейлины, включая лучших подруг, уже отбыли обратно в Португалию. Разрешено было остаться лишь Марии, графине де Пенальве: король счел, что дама столь преклонных лет вряд ли сможет оказать сколько-нибудь заметное воздействие на королеву.

Вторым ее другом был младший брат графа Сандвича — лорд Эдвард Монтагью, служивший королевским шталмейстером.

Он не только всем своим поведением выказывал явное сочувствие к Екатерине, но прямо говорил ей, что считает такое обращение с королевой позорным и недопустимым.

От этих слов ей становилось немного легче: все-таки отрадно было сознавать, что хоть один человек при дворе понимает ее.

Со своими португальскими компаньонками Екатерина прощалась в полной уверенности, что король отсылает их ей в назидание, а вовсе не потому, что так заведено.

Теперь, размышляя в одиночестве над своей горькой участью, она уже понимала, что ее отказ принять леди Кастлмейн не принес ей ничего, кроме страданий. Она лишь потеряла расположение короля, до сих пор ценившего ее за мягкий нрав; что же до леди Кастлмейн, так ведь она все равно постоянно находилась во дворце. А тут еще Джеймсу Крофтсу был пожалован титул герцога Монмута, и по своему положению он оказался выше всех прочих английских герцогов, за исключением одного только брата короля, герцога Йорка.

О ней же никто и не вспоминал. Она не принесла своему супругу ничего: приданое ее оставалось невыплаченным, ее родная Португалия без конца молила Англию о военной помощи, и лучшие английские корабли вынуждены были простаивать в Средиземном море, отпугивая испанцев от границ Португалии.

Она чувствовала себя несчастнейшей из королев, но, несмотря на бесчисленные страдания, продолжала любить своего мужа.

В глубокой задумчивости королева расхаживала по комнате.

Над Португалией нависла опасность; Екатерина прекрасно понимала, что, стоит только Карлу вывести свой флот из португальских вод, Испания тут же подчинит себе ее маленькую и беззащитную страну. Все политические выгоды, ради которых, собственно, и задумывался этот брачный союз, пойдут прахом — и все из-за ее упрямства.

Впрочем, упрямство ли это? Может быть, гордость? Или тщеславие? Этого Екатерина не знала. Мечтая о будущем супруге, она создала в своем воображении некий идеал рыцаря, благородного и сурового; ей даже в голову не приходило, что этот рыцарь может шутить или смеяться. В настоящем же, невыдуманном рыцаре оказалось довольно благородства, но ни капли суровости; при этом он умел быть добрым и нежным и смеяться заразительней всех на свете.

Наконец однажды, когда она лежала без сна в одиночестве в своей огромной постели, ее пронзила догадка: она любит его!.. Она любит его и будет любить всегда, и не только за его добродетели, но и за слабости. Ей уже больше не нужен тот выдуманный идеал — ей нужен этот, живой Карл. Она вдруг поняла, что ее муж — и впрямь прекраснейший на свете принц, и хотя она не блещет ни обаянием, ни красотою, но зато он так великодушен, что ей и теперь еще не поздно надеяться на его привязанность.

Он просил ее лишь об одном — но она отказала ему, потому что сочла его просьбу для себя унизительной. Но ведь на самом деле он просил ее принять его таким, каков он был, то есть человеком мягким и слабым, которому для полного довольства нужна любовь многих женщин, а не только ее одной; она же, не желая даже слушать его, гордо отвернулась.

Она вспоминала, как добр он был к ней с самого начала; входя в ее опочивальню, он смотрел на нее влюбленными глазами — не потому, что впрямь считал ее красавицей, достойной восхищения, но потому, что угадывал в ней желание видеть себя таковой. Он был готов обманывать ее ради ее же счастья — а она не смогла этого оценить. Она требовала от него слишком много, пытаясь превратить обаятельнейшего грешника в святого и забывая, что святые, как правило, люди малопривлекательные и что их святость часто достигается в ущерб той самой мягкости и доброте, которые как раз и покоряли в характере ее супруга.

Взглянув на их размолвку как бы новыми глазами, она увидела все дело с совершенно неожиданной для себя стороны и теперь кляла себя за глупость — потому что она отвернулась от своего возлюбленного в тот самый момент, когда ее помощь была ему так необходима.

Она любила его и ради этой любви, ради того, чтобы вернуть его нежность, согласна была на любые унижения.

Она не станет говорить ему о своем решении; пусть перемена ее отношения к леди Кастлмейн окажется сюрпризом для него. Быть может, еще не поздно все исправить.

Покидая под утро здание Петушиной Арены, в котором располагались апартаменты его любовницы, и направляясь к себе, Карл размышлял о Екатерине. «Интересно, многим ли во дворце известно о его еженощных прогулках в апартаменты Барбары и обратно, — думал он. — И знает ли о них Екатерина?.. Бедняжка! Все-таки жестоко с его стороны выказывать к ней такую холодность. Он слишком многого от нее хочет. Может ли девушка, наивная, неопытная и воспитанная в такой непомерной строгости, встать на точку зрения пресыщенного гуляки? Нет».

Екатерина вела себя в полном соответствии со своими представлениями; она выполняла свой долг. Ему, с его всегдашним стремлением найти самый легкий выход из любого затруднения, следовало бы брать пример с ее целеустремленности. Ведь она почти безропотно сносит от него все обиды и унижения — а надо сказать, что он ведет себя просто возмутительно.

Она королева, и потому он должен положить конец этому вопиющему безобразию. К тому же Барбара бывает порой совершенно несносна. Да, он должен удалить леди Кастлмейн от двора! Это будет его первой уступкой Екатерине; постепенно он даст ей понять, что готов вернуться к их прежним, счастливым взаимоотношениям.

«Бедная, простодушная Екатерина! — думал он. — Славная моя упрямица!.. Впрочем, можно ли винить женщину, которая упрямится в таком вопросе?.. Да, надо будет поразмыслить, как лучше уладить наши с нею неурядицы».

И, успокоив таким образом свою совесть, он увереннее зашагал к себе в апартаменты.

Неожиданная перемена королевы к леди Кастлмейн вызвала всеобщее недоумение.

Теперь Екатерина не только заговаривала с нею, чего прежде никогда не случалось, но как будто и впрямь предпочитала общество Барбары любому другому, при этом именовала ее не иначе, как «любезная леди Кастлмейн».

Бедняжка, она так стремилась поскорее завоевать расположение короля, что, раз решив перемениться, не могла уже ждать ни дня.