Хищник - Михаил Соколов

Ну всё. Попрыгал на месте. Даже гранаты и запасные обоймы, аккуратно уложенные по гнездам в сумке, не звенели. Пора.

Дорога была от меня слева, заблудиться было нельзя. Я, конечно, терял время, но эти полчаса, которые уйдут на дорогу, ничего не значили: впереди была вся ночь. Кроме того, я был настолько уверен в поджидавщих меня где-нибудь впереди засадах и дозорах, что предпочитал быть предельно осторожным. Приходилось напрягать все слуховые и обонятельные способности, ловя каждый звук, каждый шорох, продвигаясь вперед лишь после того, как слух, зрение и обоняние говорили мне, что впреди все спокойно. Вряд ли, конечно, майор стал бы сюда выдвигать своих людей, но и недооценивать противника не следовало.

В лесу казалось, что ночь совсем пришла. Воздух был влажный, сырой. Дождь ожидался с минуты на минуту. Блеснула голубоватая зарница, неожиданно раскрыв небо в пролетах крон, всю глубину леса до самых отдаленных дубов и вдруг залила все такой чернотой, что закружилась голова. Я невольно отступил к темному стволу гигантского дерева, ещё помня свою беззащитную, только что ярко высветленную фигуру. Где-то низко, гулко, загремел гром. Постояв несколько секунд, я различил вновь выступающие из мрака стволы деревьев, тусклые просветы между ними и пошел вперед все быстрее, мимо оврага, мимо скрипящих мачтовых сосен, туда, где глухо темнела роща дубов. На голову, на плечи посыпался дождь. И опять распахнулась черная тьма, застыли вокруг корявые ветки с резными лиистьями - растопыренные, словно ладонь, и круглые, словно сердечко, и длинные, овальные, словно наконечники копий - все они на мгновение застыли, четкие, повисшие, приклеенные к воздуху, небу и вновь исчезли, растворились во тьме.

Подгоняемый дождем, я пошел быстрее и минут через двадцать уже стал различать приметы культурного обустройства - следы деятельности садовников, начавших работу ещё со времен Князя. Вот расчищенная поляна, здесь возде дубов вырублен кустарник, и здесь же, уже сейчас, я едва не прошел мимо двух мужчин, вплотную прижавшихся к стволу дерева. Спасались от дождя и едва не спаслись от меня. Я их обнаружил только потому, что одному из дозорных вздумалось в этот момент прикуривать, хотя он и старался прятать огонек в ладонь.

Не удалось спрятать.

Абсолютно тихо, стараясь не потревожить ни веточки, ни листка, я обошел их по дуге. Надо было выйти им в спину. Одновременно приходилось прислушиваться, чтобы вовремя заметить приближающихся собак, если таковые объявятся, конечно. Но в отношение четвероногих стражей у меня были свои соображения. Как бы ни умны были немецкие овчарки, но дрессировка на постоянную недоверчивость даже к знакомым людям, вряд ли позволит выпускать их сейчас, когда понаехало совершенно новых людей. На всякий случай я отдал приказ своим подчиненным всремя от времени посвистывать. Не очень громко, но достаточно, чтобы привлечь чуткую собаку. Если такая, занятая свободным поискаом найдется, тем хуже для нее. Я приказал не церемониться и стрелять сразу. Благо оружие у всех с глушителем.

Между тем удалось подкрасться совсем близко. Теперь меня и этих двоих отделял только ствол дерева. Я очень медленно перетек на их сторону. Оба стояли, негромко разговаривая. Скорее обменивались репликами по поводу погоды, собачьей жизни и домашнего уюта. В последнем они намеревались отогреться после командировки во вражеский стан. То есть в Лермонтов.

Держа пистолет наготове, я негромко сказал:

- Не двигаться! Руки за голову! Медленно!

У одного оказалась превосходная реакция. Наверное, тут произошло сложение нескольких факторов, заставивших его действовать: то, что он стоял прикрытый напарником, и голос мой звучал чуть дальше, а может быть то, что автомат у него был под рукой, ну и уже упомянутая реакция хорошо тренированного бойца, который сначала действует, а потом думает. В данном случает это полезное качество оказалось гибельным. Я повел дулом глушителя, и мой пистолет тихо выплюнул две пули - одну за другой. Стоявший рядом со мной мужчина не двигался, сцепив руки за головой, а этот шустрик хрипел метрах в трех и не пытался стрелять, как опасался я. Кажется с ним было кончено.

Я быстро обыскал пленного, снял с его плеча автомат, из наплечной кобуры извлек пистолет, нашел две гранаты. После чего, не выпуская из под прицела почти сливающуюся с деревом фигуру, отступил к тихо хрипящему телу на земле. В этот момент вновь полыхнула зарница, мгновенно запечатлев на внутренностях век злобную физиономию распятого у ствола дуба бойца и искаженное болью лицо поверженного противника, рот которого был залит пузырящейся темной пеной. Автомат, потерянный при падении, лежал рядом. У мужчины было прострелено легкое и может быть, что-нибудь еще, ведь выстрелов было два.

Я быстро обыскал лежащего. Тот же набор, что и у первого. Только граната одна. Стоны и хрипы услились и действовали на нервы. Вернулся к уцелевшему.

Оба противника были опытные и решительные люди, если судить по быстроте реакции первого (ну, не повезло, бывает) и способности просчитать возможное будущее у второго; мне достаточно было предупредить, что я будет отстреливать по очереди коленные чашечки и локтевые суставы кааждый раз, когда мой вопрос останется без ответа, или когда ответ покажется недостаточно удовлетворительным, как пленный тут же заговорил. В словах моих он не усомнился ни на секунду.

И как же раздражали стоны умирающего!

Не известно, эти ли стоны, мои ли решительные действия, но язык второго развязался. Как и предполагалось, непосредственно командовал людьми майор Вараскин. Под его началом находилось сейчас до тридцати челвек, спешно собранных в усадьбе после прибытия вчера генерала Романова. Задача была поставлена следующая: очистить город Лермонтов от бандформирований, предводительствуемых местным авторитетом Быковым Сергеем Владимировичем по кличке Оборотень, чрезвычайно опасным преступником, убийцей и насильником. Я выслушал, но то, что меня выставляют насильником, задело. Кого он насиловал? Впрочем, и здесь пропаганда, как в войне НАТО с Югославией каждый старается очернить своего противника.

Сами насильники!

Раненый продолжал стонать, временами громко. Раздраженный, я сделал шаг к нему, приставил к виску дуло пистолета и выстрелил.

Чтобы не мучился.

Вернулся к "языку". Тот, видимо, пораженный моей решительностью, стал отвечать ещё торопливее.

- Где хозяйка дома? Где молодой наследник Куницын?

У меня странно сжалось все внутри, когда задавал этот вопрос. По сути, эти двое оставались единственной ниточкой, что ещё сдерживало во мне вполне человеческие чувства. Хотя бы простой приязни, может сильнее... Все остальное во мне давно... с момента, как вошел в свою квартиру и увидел устремленный на себя застывший взгляд Кати... оказалось заполненным черной ненавистью, неистрибимой жгучей злобой - я боялся, что не выдержу, выплеснусь во все разрушающем всплеске ненависти. Но мужчина ответил, что с этими двумя все в порядке. Никто их трогать не собирался. Их заперли в комнатах хозяйки, оставив Княжеский замок в полное распоряжение командированных сюда бойцов. Зачем приехал генерал-майор Романов, пленник не знал. Видимо, осуществляет общее руководство. Судя по концентрации сил здесь, и концентрации сил противника в самом городе дела тут завертелись нешуточные. На счет подкреплений из Москвы он ничего не слышал. Это вряд ли. Сил вполне достаточно. Двадцать-тридцать профессионалов могут справиться с любой задачей. Тем более, что противостоят им, как обычно, наглые дилетанты. Последнее мужик сообщил с нескрываемой гордостью, и я ухмыльнулся. Посмотрим.

Пока я задавал свои вопросы и слушал ответы на них, пленный стал медленно, почти незаметно заводить правую руку за спину. Быть может, он надеялся, что я не замечу этого из-за темноты, а ещё потому, что перемещал руку сантиметр за сантиметром. Может это и было незаметно, но участившиеся зарницы, время от времени освещавшие все здесь мгновенными вспышками холодного электрического света, оставляли в глазах долго не исчезающий контур, стоявшего передо мной тела. И этот контур с каждой новой вспышкой чуть-чуть изменял положение руки.

Я подумал, что парень возможно и не стал бы думать о сопротивлении, но, видно, на него повлияла смерть товарища. Мужик подумал, что его тоже не оставят в живых. Мысль была разумная, глупо оставлять в тылу пленного, который может освободиться и поднять тревогу. Но что делать с этим, я ещё не решил, поэтому с любопытством наблюдал за развитием событий. Пусть идет так, как идет.

Вдруг парень резко дернулся, взмах его правой руки совпал с очередной небесной вспышкой, отразившейся на полированном клинке, занесенном для удара... Я выстрелил два раза, как обычно. Уже прыгнувший на меня мужчина был убит на лету. Его пробитая голова ткнулась мне в ноги, испачкав брюки кровью и ошметками мозга.