Соучастие - Владимир Чванов

— Сколько их было?

Она вскинула голову и проговорила уверенно:

— Трое. Один высокий и двое небольшого роста. Я их видела вот так, как вижу вас.

— А возраст?

— Лет по двадцать пять.

— Высокий был с усиками?

Она охотно подтвердила.

— В ушанке?

— Конечно, — она даже не удостоила Таранца взглядом.

А он, уловив противоречивость в рассказе, спросил:

— Те, кто поменьше ростом, были в черных свитерах и в зеленых куртках?

— Да, — по-прежнему уверенно ответила женщина.

Таранец понял, что она явно привирала…

Похоже, нужного свидетеля он встретил на четвертом этаже. На лестничной площадке, перегнувшись через перила, стояла молодая женщина в широком цветастом халате. Увидев Таранца, она поправила сбившиеся русые волосы и плотнее запахнула ворот. По ее округлившейся фигуре Таранец понял — ждет ребенка.

— В тот день на этом самом месте я дожидалась бабушку, — рассказывала она. — Боится пользоваться лифтом.

— И что же?

— Сверху спускался мужчина с небольшим чемоданом. Когда увидел меня, смутился. Замер на мгновение, но тут же быстрее, чем раньше, прошагал по лестнице. Лицо свое попытался скрыть — вроде бы стал вытирать глаза перчаткой. — Подумав добавила: — На вид интеллигентный.

— В чем же его уровень культуры? Поделитесь?

— Трудно объяснить. Пожалуй, это больше относится к внешности… Лицо неглупое, одет прилично.

Таранец усмехнулся.

— Сейчас многие с умным видом ходят и одеты вполне… Можете описать его внешность?

— Высокий, интересный парень. Ему лет тридцать. — Женщина смерила взглядом Таранца. — Повыше вас на полголовы. На нем коричневая кожаная куртка и шарф вишневый мохеровый. В общем, щеголеватый…

— А чемодан?

— Небольшой матерчатый, в крупную красную клетку. Вот, пожалуй, и все, что я помню.

— Спасибо. Все, что рассказали, — это очень важно, — поблагодарил Таранец. И заторопился. Приметы неизвестного нужно было срочно сообщить руководству.

«МУР. Срочно. Для Арсентьева.

Валетов Сергей Иванович, тридцати четырех лет, ранее судимый по статьям 144 и 147 УК РСФСР, прибыл на жительство в октябре месяце прошлого года после отбытия наказания. До десятого февраля работал электриком в гостинице «Центральная». С шестнадцатого февраля по месту прописки не появляется. Место его нахождения в настоящее время неизвестно. Преступные связи не выявлены. Компрометирующих данных не получено. Его приметы: выше среднего роста, нормального телосложения, волосы темные, лицо продолговатое. Над правой бровью горизонтальный шрам. На левой кисти татуировка из трех букв — ТУЗ. Фотографию Валетова выслали. Новомосковск. Павлов».

Арсентьев отодвинул записку в сторону. Фотография Валетова у него имелась, и Савин уже успел предъявить ее сегодня для опознания Матвеевым и Лисовскому. Разработка Валетова шла успешно. Многое прояснилось. Нужно было форсировать его задержание.

— ТУЗ, ТУЗ, ТУЗ… — повторил про себя Арсентьев. — Ничему тебя не научили колонии, Валетов. Оказывается, ты тоже любитель саморекламы. Судимости свои выставляешь напоказ. ТУЗ — тюрьма уже знакома — всех оповещаешь…

Зазвонил телефон. Филиппов доложил кратко:

— Робик Портнов дважды побывал в ювелирных магазинах. Справлялся о ценах на кольца и серьги. На завтра назначил встречу с Тарголадзе. В одиннадцать тридцать у кинотеатра «Москва». Разговаривал с ним высокомерно…

— Наигрывает важность и авторитет, — заключил Арсентьев. — Прием стандартный. Этот народ умеет себя преподносить. Показная значительность часто сбивает с толку людей и, к сожалению, еще на многих действует безотказно. — Такой сорт людей он знал хорошо: ни образования, ни культуры, держатся на одном апломбе.

Филиппов проговорил в трубку несколько тише:

— Я на Болотниковскую поеду. Поработаю там…

— Давай! И держи меня в курсе… Было пять минут пятого.

С папкой под мышкой в кабинет вошел Савин. Арсентьев натренированным взглядом уловил, что следователь взволнован.

— С Пушкаревым неувязка получается, — проговорил Савин, потирая переносицу и морщась, как от зубной боли.

Арсентьев спросил спокойно:

— Говори яснее. Что произошло?

— Я только что получил заявление Куприянова. Он пишет, что претензий к Пушкареву не имеет. Считает, что кражи у него не произошло, так как Пушкарев оставил записку о том, что взял деньги. Просит его освободить. — Савин протянул заявление Куприянова. Арсентьев поинтересовался:

— Откуда он знает, что Пушкарев задержан?

— Могла Тамара сказать…

— Ну и что собираешься делать?

— Сам не знаю, — честно признался Савин. — От всего этого даже под ложечкой засосало.

Арсентьев посмотрел на него иронически.

— Ученые утверждают, что каждый второй теряется от пустяков и несобранности. Вот что тебе надо знать сейчас, а не разводить руками.

Савин сдержанно улыбнулся.

— Я позвонил Куприянову. Мне сказали, что он вчера вечером выбыл из гостиницы. Понимаешь, выбыл! — Савин раскрыл дело и, полистав его, отыскал нужную запись.

— Николай Иванович…

— Что Николай Иванович?

— Куприянов пишет, что он хотел поехать в Вильнюс, а потом в Киев к друзьям…

— Что из этого следует? — сухо спросил Арсентьев. — По-моему, тебя больше теперь волнует формальная сторона вопроса.

Савин решительно закрыл папку.

— Да, волнует! Это дело не частного обвинения. По заявлению потерпевшего оно не прекращается. Я подготовил материалы для доклада прокурору. Заявление Куприянова и записка, хотя и имеют определенное значение, но Уголовный кодекс…

Арсентьев сдержанно хмыкнул и долгим взглядом посмотрел на Савина.

— Не забывай, этот же кодекс в интересах истины требует тщательной и объективной оценки всех обстоятельств.

— Что предлагаешь?

— Начни с закрепления показаний Пушкарева. Выйди с ним в гостиницу, в присутствии понятых зафиксируй его показания о месте, откуда он украл деньги. Он знает о заявлении Куприянова?

— Нет!

— Потом, — продолжал Арсентьев, — надо сделать опознание Пушкарева продавцом магазина. Важно подтвердить факт покупки пальто именно им, а не другим лицом. Попытайся выяснить, какими купюрами он расплачивался. Если они совпадут с теми, о которых говорил Куприянов, — это станет важным моментом. И еще — уточни размер его картежного проигрыша. Тамара говорила об этом. Потом доложи прокурору…

— Пожалуй, — согласился Савин. — Можно поручить допросить мать Пушкарева, она скажет, сколько Виктор взял с собой денег…

Арсентьев положил руку на плечо Савина:

— Вот это делать преждевременно. Помимо специальных вопросов, у нас должны быть и чисто человеческие. Сначала ей скажут, что сын остался без денег, потом о его задержании, а под конец, что совершил кражу. Представь ее положение.

— Да, не очень складно получится.

Они долго сидели молча, потом Савин вдруг сказал:

— Нельзя исключать и того, что Куприянова кто-то упросил написать такое заявление. Он человек сердобольный… Здесь нужно все вычислить и просчитать! Могла это сделать и Тамара.

— Это тоже надо иметь в виду, — согласился Арсентьев.

— Понимаешь, с самого начала меня больше занимает окружение Пушкарева. Сомнительная публика! Срок задержания Пушкарева истекает завтра. Осталось много вопросов, на которые я не нашел четких ответов.

Арсентьев посоветовал:

— Поговори с Тамарой…

— Я утром беседовал с ней. Правда, до получения заявления Куприянова…

— И что?

— Сказала, что о Викторе ничего слушать не хочет. От встречи с ним отказалась.

Арсентьев понимающе кивнул.

— Смотри-ка. А в общем, Тамара права.

— Через час вернулась и попросила разрешения на передачу, — добавил Савин.

…Раздался телефонный звонок. Арсентьев узнал голос Муратова. Слушал его долго. Отвечал короткими репликами. Наконец, просияв, дал отбой. Муратов доложил важные сведения: Школьников, Архипов, Лисовский в ноябре — январе находились в командировке в Новомосковске. Жили в гостинице «Центральная», где и работал Валетов. Вот она, разгадка того, что его мучило все эти дни! Теперь дела о кражах увязались прочно. Причастность к ним Валетова уже не была предположением. Арсентьев понимал всю ценность полученной информации. Теперь нужно было четко подготовиться к предстоящей операции по задержанию, определить в ней задачи каждому сотруднику.

Он уже опечатывал сейф, когда раздался новый звонок. Снял трубку, сказал, что слушает.

Тянулась длинная пауза. Арсентьев был готов нажать рычаг, но услышал в трубке сдержанное дыхание. По привычке подул в мембрану и повторил: «Говорите, слушаю вас!»