Солнце красно поутру... - Леонид Фомин

Перед утром, уверенный, что мы спим, снова поднялся, осторожно натянул фуфайку. На ощупь отыскал на стене свое ружье. Теперь все его имущество было на нем и с ним.

Избушку Елькин покидал неслышно, как тень. Прошел той половицей, которая не скрипит, ржавые дверные петли еще днем предусмотрительно смазал жиром. Да и время для побега выбрал подходящее — в часы самого крепкого сна.

Однако просчитался: Евсей Васильевич держал ухо востро. Едва Елькин переступил порог, он надернул сапоги и вышел следом.

Вскоре из леска послышался треск валежника — это Елькин доставал из тайника бидоны с барсучьим салом. Подхватил их и споро зашагал к озеру. Напротив избушки остановился: дрыхнут, ротозеи? И свернул на тропинку. Евсей Васильевич — за ним.

Чем дальше браконьер отходил, тем быстрее и увереннее были его шаги.

У заливчика в черемухах поставил бидоны, снял и положил на землю, чтобы не мешалось, ружье. Кряхтя и натужась, столкнул в воду лодку. Опять прислушался. Спокойно кругом. Хриплым, злорадным шепотом протянул:

— Получите у меня мяска, законники! Видали мы таких! Сперва поищите ето мяско! Хе-хе!..

Переставляя в лодку бидоны, Елькин поскользнулся, уронил один на дно. Бум! — грохнуло в тихой ночи. Елькин прижался к борту. Но все обошлось. Успокоился, опять направился к избушке.

Вторым заходом браконьер тащил сети и мешок с рыбой. Мешок свалился с плеча, свинцовые грузила сетей били по ногам. Елькин поудобнее взял ношу, прибавил шагу.

Но вот и лодка, можно передохнуть. Достал папиросу, зажег в ладонях огонек, запыхал жадными затяжками. С опаской осмотрелся.

Точно подкравшись, вышла из-за тучи над лесом луна. Зацепилась спелым боком за длинную голую суковину и повисла, засияла на ней, будто огромный желтый фонарь на ночной улице.

— Тьфу ты, пропасть, — выругался Елькин, отодвигаясь в тень.

Он затоптал окурок, наклонился к сетям и…

— Куда собрался?

Браконьер грузно осел на борт.

Евсей Васильевич выступил из зарослей.

— А ну обратно!

— Опять… ты! — Елькин задохнулся от ярости, сграбастал под ногами ружье, щелкнул затвором. — Убирайся, хрыч! Согрешу!

Евсей Васильевич шагнул вперед.

— Ты… ты что, стерьва, жить не хочешь? — взревел Елькин и, пятясь, переступил в лодку.

Евсей Васильевич шел на браконьера. Елькин одним прыжком вымахнул к черемухам, вскинул ружье.

— Не подходи-и! Не толкай на смертоубийство!

Елькин пятился до тех пор, пока не уперся в частокол черемушника. Взблескивающий в лунном свете ствол берданки зловеще покачивался в его руках, глаза лихорадочно посверкивали.

И когда Евсей Васильевич подошел к нему совсем близко, Елькин надавил на спусковой крючок.

— Вот те!.. — рявкнул он и, безумея, прикусил язык: из сизой пелены порохового дыма на него все так же неотвратимо надвигался могучий старик.

— Дай сюда ружье! — потребовал он.

8

К отъезду все было готово. Хорошо отдохнувший Ретивый нетерпеливо перебирал ногами и звякал удилами в зубах. На дно короба погрузили бочки с мясом и рыбой, бидоны с салом, сложили мешки, сети. Сверху все это завалили мхом.

Елькин сидел на пеньке и отрешенно ковырял носком сапога землю. Сидел и, наверное, думал: «Вот влип так влип! И удрать нельзя. Что толку, все равно теперь найдут. Сам, балда, выдал себя, сказал фамилию. Да кто знал, что так обернется?..»

Дед перетянул воз ремнями, пристроил в передок рюкзаки, ружья. Мы тем временем вымели избушку, оставили в ней весь запас сухарей, спички, нарубили дров. Дверь снаружи приперли плахой. Кто знает, теперь, может быть, люди сюда не наведаются до весны.

— Ну вот, поохотились, и будет, — сказал Евсей Васильевич. — Садись давай, Елькин, в карету.

Елькин — уже который раз за утро — взмолился:

— Отпустите, милосердные, богом прошу! Бес меня попутал, теперича век ружье не возьму!

— Бес-то бесом, да ты и сам не промах, — сухо отрезал Евсей Васильевич.

Елькин встал и понуро побрел к телеге. Долго устраивался на мху, а когда сел, вдруг резко повернулся к Евсею Васильевичу:

— Как же я тебя не ухлопал ночесь, стерьва?

Вместо ответа дед достал из кармана картечь из разряженного патрона и высыпал ее Елькину на колени…

— Гоп, Ретивый! — весело крикнул Сунай, и телега дробно застучала колесами по выбитым корням.

ЛЕСНАЯ ПОВЕСТЬ

ОСЕНЬ

Был месяц сентябрь. Осень входила в силу. Еще с августа зазолотила она березовые перелески, зарумянила осинники на болотах. Вянут травы, меркнут туманные дали.

Неброски, печальны осенние пейзажи. Светлой прожелтью испятнаны склоны гор. В оголенных лесах там и тут кострами пылают рябины. Лиловая высь уже не ласкает глаза лучезарной светлынью. Безбрежное небо будто притухло и стрелами перистых облаков указывает путь холодным ветрам к далекому югу.

Тихо днями в лесу. Сонливая темь царит под каждым деревом. Сторожкими стали звери в поредевших урманах. В стаи сбивается птичья молодь и под водительством старых испытывает крылья в пробных полетах.

Дни убывают. Близится время осеннего равноденствия. Темные ночи жгут в небе пожарища звезд. Первые заморозки коробят пашню. Студеный воздух чутко ловит лесные шорохи. Полевка прошуршит травой — далеко слышно.

Каждый день меняет осень свои наряды. И зелень у нее, и золото, и кумач, и радужный блеск бриллиантов на стылых травах…

Но вот уж и блекнут осенние краски. Насупилось, совсем потемнело небо. Зашумел встревоженный ветром лес. Редеют густые березняки, будто гребнем вычесывают их. Тучи падающей листвы! И вот уже нет светлых пятен на склонах гор, нежно-палевые и шоколадные оттенки растеклись меж хвойного темнолесья.

Все больше крепчает ветер. Стремительными порывами налетает он на свинцовую зыбь озер, завивает белые бурунчики на гребнях волн. Совсем померкли короткие дни. К югу потянули первые стаи птиц.

По лесной дороге идут женщины. Лукошки, корзины, ведра у них полны грибами. Уставшие, но веселые, тараторят они без умолку. Неожиданно доносится до них далекий, протяжный звук, похожий на стон. Женщины останавливаются и, спустив платки на шею, настороженно слушают…

По той же дороге навстречу веселой гурьбе шел лось. Время от времени он поднимал тяжелую горбоносую голову и гулко, на долгом утробном выдохе ревел. В тоскующем реве зверя слышался призыв.

Когда повторился загадочный стон, женщины испуганно переглянулись и, стуча кошелками, спешно свернули с дороги в лес.