Игрок (СИ) - Гейл Александра

И при таком благоприятном опыте общения отцов и детей, я вдруг попадаю на семейный ужин Елисеевых, за который у меня теперь просят прощения.

— Да ладно, Александр Сергеевич, и не такое видали. — Собственно, что еще сказать человеку, в машине которого я сижу для того, чтобы договориться о сумме ссуды? Он извиняется для проформы, но не похоже, чтобы особенно переживал по поводу выноса сора из избы. С другой стороны, мне его переживания ни к чему, а он ничего не должен и подавно. Пляшем дальше.

Мы едем в казино экзаменовки ради. Разумеется, давать деньги абы под что Алекс не согласен. Я его понимаю и немножко страшусь вердикта. В конце концов, пусть подпольные игорные дома этот человек и не держит, спорю, толк знает. Тут вам не Ян, у которого один стриптиз на уме.

Алекс человек дотошный, и мне приходится унимать раздражение, пока я отвечаю на массу мелких и каверзных вопросов, но, надо отдать ему должное, он советы дает очень и очень дельные. Правильно говорят про то, что две головы лучше одной. Кстати, с тремя это уже не работает, потому что тогда начинается выпендреж и перетягивание одеяла. Это, кстати, опять про Аришку и тройнички.

Признаться, с идеей открыть казино я жил очень и очень долго, и на то была причина. Сразу по наступлению совершеннолетия устроился работать массажистом в один спа-салон. Это было престижное и очень денежное место. Я никогда не был семи пядей во лбу, даже колледж закончил исключительно по настоянию Полины, а уж работать в офисе с восьми до пяти… увольте, не того я склада. Короче, должность массажиста меня устраивала, и даже то, что досталась она мне исключительно за физические данные, не напрягало совершенно. Клиентки были богатыми скучающими с*чками, которые не прочь пообщаться со смазливым парнем в любой обстановке (а вы, наверное, думали, будто в такие места за массажем ходят). И самая шикарная из этих баб была женой владельца казино. Ей было за тридцать (а, может, и пять), но я просто млел от нее, и, естественно, недоделанной Брук Шилдс это настолько льстило, что она (кстати, ни разу не дура) поведала мне очень много всего интересного об игорном бизнесе. Тогда я и решил стать карточным богом. Долгое время мне мешали обстоятельства, но теперь, когда в руках чек с вычурной подписью Елисеева и отсутствующей цифрой, все возможно.

Жен

С тех пор, как в нашей больнице прописался один небезызвестный меценат, подъехать к стационару стало решительно невозможно, и, в очередной раз поскользнувшись и повиснув на жалобно скрипящем боковом зеркале журналистского фургончика, я с чувством пинаю его колесо. Моего гнева не умаляет даже то, что сигнализация начинает меланхолично попискивать. Нет бы на всю парковку разоралась, так ведь жалкие три пик-пик-пик, и вали отсюда, доктор недоделанный! В общем, когда я добираюсь до входа, уже слегка потряхивает. А ведь день только начинается.

Разумеется, дело не в именитом пациенте (к которому я стараюсь не приближаться из-за прошлой истории), и не в журналистах, и даже не в пресловутой невозможности припарковаться. Дело в родителях, скандале, одном типе, потрясающем паспортом… Вот как его угораздило сравнить мою болезнь со съемками в порно? Так и хочется по лбу себя хлопнуть. А еще лучше — его.

Я сегодня хмурая не одна. Двадцать третье февраля на календаре — и это значит, что ближе к вечеру будет много травм из-за драк. Навряд ли мы уйдем отсюда рано или уйдем вообще.

Но сначала у нас с Капрановым целых две аневризмы. И — знаете что? — две лучше одной. Потому что вторую краниотомию (трепанацию) он обещал мне. В смысле доверить обещал, а то ведь напридумываете, зная Капранова-то… Это радостно, ура и все такое, но особого энтузиазма я все же не чувствую.

Как получилось, что вчера начиналось так вкусно, контрастно и внезапно, а сегодня я снова чувствую себя участницей бессмысленного кругового забега? Каждый день то же операционное платье, та же медсестра, шум воды в той же раковине, все те же эхокардиограммы и снимки МРТ, все тот же сниженный сердечный выброс. И только цифры меняются. Скальпель на десять, скальпель на одиннадцать. С тех пор, как я проснулась в объятиях Арсения, прошло двадцать три часа. До двадцать третьего марта осталось двадцать восемь дней. А, может, цифры придуманы, чтобы мир не казался настолько однообразным? Перевернул страничку календаря — и ждешь, что что-то изменится.

Но разве мы хотим что-то изменить? Хотим, пожалуй, но только если к лучшему. А пока не знаешь, в каком направлении двигаться правильно, просто повторяешь. В точности. И я повторяю идеально: круговой разрез, снятие скальпа, несколько отверстий нейрохирургической дрелью, круговое выпиливание краниотомом, снятие костного лоскута, крестообразный разрез твердомозговой оболочки и, наконец, выход в космос — открытый мозг. Иные лишь цифры. У Капранова на те же действия ушло меньше времени. Зато никто не пострадал.

На небе зажигаются звезды, а я сижу на кушетке и набираюсь сил. Видимо, предстоит еще одна операция. Поступил пациент с проломленным черепом, ему сейчас делают снимки. Он в коме, и скорее всего, виной тому обширное кровотечение. Была драка, двадцатидвухлетний парень приложился головой о поребрик. Содержание алкоголя в крови промилле три. Отметил знаменательный день, молодец.

— С праздником, — поздравляю мимо проходящего Архипова.

— Чего? — переспрашивает коллега.

Взгляд у него осоловелый — видимо, тот еще денек выдался. Хотя чему удивляться? Для общих хирургов подобные дни особенно паршивы. При драках все-таки бьют обычно по телу, а там, соответственно, разрывы селезенок, ножевые ранения и прочее.

— Двадцать третье февраля, — напоминаю.

— А, спасибо, — внезапно он сворачивает ко мне и плюхается на кушетку рядом. — Только этот праздник ко мне отношения не имеет. Ординатура, степень и все прочее, знаешь ли. Лучше бы поздравила отца с братьями и парня, который оставил на твоей шее очаровательный засос. Кстати, кто он?

— Да так, один тип, которому я выиграла в покер несколько миллионов, — отвечаю.

— Если не хочешь об этом, так бы и сказала. Не обязательно язвить, я же тебе не Капранов.

От этих слов моя усталая физиономия, наверное, впервые за день расплывается в широкой улыбке. Порой правда — лучшее лекарство.

— Прости, привычка.

Я действительно не стала поздравлять родных, хотя и брала уже телефон в руки, — побоялась не сдержаться. Вчера долго не могла уснуть, пытаясь забыть о скандале, о словах Яна, убедить себя в том, что Арсений был честен со мной, сказав, что ему ни к чему лишние проблемы, а, значит, и невиновен, но не вышло. Я злюсь на них, на них на всех. Где правда? Где справедливость? Я хочу позвонить отцу и наорать за то, что он вынудил меня признаться в болезни парню, который мне понравился, но не был готов к откровениям. Есть причина, по которой ты не протягиваешь людям руку со словами: «Здрасьте, Жен Санна, очень приятно. У меня триада Фалло».

Эта информация для круга избранных, и только нам решать, кто в него входит. Нет человека, который захотел бы стать лучшим другом умирающему. Аномалии нас отпугивают. Но ведь должен быть и шанс на счастье. Я не плохой человек и не пустышка, мне всего-то нужно чуть-чуть времени, чтобы рассказать о своей любимой кухне, музыкальной группе, позволить узнать себя… Кстати, со мной даже может быть весело (с поправкой на мед образование, но все же). Только какая разница, кто захочет находиться в обществе девушки, про болезнь которой рассказывают родители? Я чувствую себя так, будто на мне поставили жирный крест.