Тропа тайкера - Павел Искра

— О, Профессор и Философ. Сладкая парочка. Привет всем.

Данг вопросительно взглянул в глаза Арамиса.

— Чего смотришь? А, нет, они нормальные мужики.

Нормальные мужики весело рассмеялись.

— Представь нам своего друга, — попросил более молодой.

— Данг, — с дружеской улыбкой он пожал им руки.

— Тот самый? — удивленно вскинул вверх брови старший.

— А в городе разве есть другой Данг? — в тон ему спросил Арамис, и повернувшись к нему, заметил: — Они оба любимчики у Сельмы, вот и тусуются здесь на халяву каждый вечер. А цены здесь дикие, скорее всего больше никто и не придет. Да оно и к лучшему, не люблю я больших компаний.

— Колонок еще обещался зайти, — уточнил Профессор.

— Вот это как раз здорово. Надеюсь, не напьется, как в прошлый раз, а то и спеть-то толком ничего не сможет. Садись, Данг. Девочки будут попозже, а пока попросим Профессора рассказать очередную байку.

Данг уже успел оглядеться — комната была не очень большой, видно, что на большие тусовки тут никто не расчитыва. Оформлена она была в бирюзово-пурпурных тонах; мебель же была коричневой, как и стойка бара, за которой в окружении разнообразных бутылок стоял вышколенный официант. Когда вся компания разместилась за столиком рядом с баром, то он мгновенно подал новым гостям по бокалу «Мартини» и по тарелочке орешков.

— Байку, говоришь, — задумчиво протянул Профессор, — я уж не знаю, что и рассказать, чтобы вам интересно было. Данг сам, наверное, такого понарассказать может, что все мои байки детским лепетом станут.

— Расскажи им про Тайку, — предложил вдруг Философ.

— Про Тайку… — чуть опустив голову, Профессор задумался, — Это не байка. Это только так выглядит. Если хотите, расскажу, может, Данг чего и подскажет. Только чур не смеяться, это для меня очень личное…

— Даже и не думай, — совершенно неестественным для себя серьезным голосом заверил его Арамис, — Это я только с виду такой клоун, а в душе я серьезен, как директор похоронного бюро.

Хмыкнув в ответ этой шутке, Профессор закурил сигарету и начал рассказ:

— Это случилось давно, еще на том свете. Мы жили в Вербилках, такой маленький городок под Москвой, мне семь лет всего было. И вот — зима, мороз градусов тридцать, у меня двухсторонний плеврит. Температура сорок один и выше. И прямо так сразу — в один день. Мать вызвала «скорую», та пока приехала, пока довезла нас в Талдом, у нас ведь больницы не было. Я-то уже ничего не соображал, ничего не помню, как забирали, как ехали, а ехать туда километров двадцать пять. Мать потом говорила, что в приемном покое градусник показал сорок два, врачи молчали и сочувственно на нее смотрели.

А я помню, что лежу я в реанимации один-одинешенек, и вдруг открывается дверь, и входит в палату девушка в белом халате. Чемоданчик еще у нее был, но не докторский, а типа черного дипломата. Подходит к моей кровати, садится и смотрит в глаза взглядом таким…

— Так каким все-таки взглядом? — воспользовавшись паузой, спросил Философ. — Я все никак не пойму. Добрым?

— Нет, не сказал бы. Хотя… Под словом «добрый» часто подразумевают «жалостливый», как у тех врачей, наверное. А тут никакой жалости. Злостью там или жестокостью тоже не пахло. Нет, не скажу…

— Да продолжай ты, — махнул рукой Арамис.

— Потом она достала из дипломата шприц, сделала мне укол в вену, и обмотала локоть правой руки клейкой лентой.

— Это еще зачем?

— Не знаю. Да и не простая это лента была. Ведь если так обмотать локоть, мешать же будет, кожа там преет, сгибать руку неудобно станет, верно? А тут ничего, я даже и не чувствовал эту ленту на руке.

— А что девушка?

— Взяла чемоданчик и ушла. А через два часа я был совершенно здоров.

— Не может быть.

— Это зафиксировано в моей истории болезни. Меня, правда, там еще неделю держали, собрали целый консилиум, профессор какой-то из Москвы приезжал. А я скакал по всем коридорам и этажам, и хотел найти ту девушку. Приставал к медсестрам, врачам — никто такую не знает.

— Кстати, а как она выглядит?

— Не могу описать. Помню только, что красивая, но как именно — нет, в самых общих чертах, конечно, но таких девушек много. А конкретно — все ускользает. Ну тогда-то я ее точно помнил, часами ее всем описывал — все только плечами пожимали. Мол, с такой температурой что угодно может привидеться, благодари Бога, что видение красавицей оказалось. Но выздоровление-то налицо. И выписали в конце концов. А когда меня забирали домой, от отца я узнал еще одну историю… — Профессор уже допил свой коктейль и взмахом руки потребовал следующий.

— В то самое время, когда меня забирали в больницу, отец в рейсе был. Он ведь шоферил на грузовике, знать про мою болезнь не знал, и вез в Талдом какой-то груз из Москвы. Мороз был лютый, машин на дороге почти не было. И вдруг видит — лежит на обочине в снегу девушка, в одном летнем платье…

— Та самая? — не удержался Арамис.

— Да подожди, дай доскажу. Он остановил машину — подошел, она сама уже белая, как тот снег, может, уже замерзла. Отец отнес ее в кабину, раздел, растер спиртом — у него под сиденьем всегда было, видит — оживает. Он еще растирать. Она очнулась, ничуть не смутившись, одела это платьице, сказала «спасибо» и спросила, куда он едет. И когда узнала, что в Талдом, ответила, что как раз там живет. На вопрос, что с ней случилось, объяснила, что ждала автобус, кто-то на нее напал, оглушил, и больше ничего не помнит. И ничего особо не чувствует — видно, только раздели и все. И выглядела при этом уже совсем здоровой. Ну, отец дал ей свою телогрейку, в кабине все-таки холодно, довез до Талдома, спросил, не надо ли в больницу. Она сказала, что нет, вот как раз ее дом. Отдала телогрейку, еще раз поблагодарила и вышла из кабины.

— А ты как раз тогда лежал в больнице?

— Да, только отец-то это не знал. Сдал груз по накладной и уехал домой. А там никого. Соседи ему рассказали, он опять в Талдом. А я уже живой и здоровый. Но в тот день он мне ничего про это не рассказывал. Только потом…

— Так все-таки это была та девушка? — повторил свой вопрос Арамис.

— Мы тогда сравнивали их. Чем-то похожи, чем-то нет. Обе красивые. Но моя — длинноволосая шатенка, а у отца — блондинка с прической карэ. Но это ладно, некоторые парики несколько раз в день меняют. А цвет глаз — у моей зеленые, у той — небесно-голубые. А тогда ведь контактных линз не было.

— Ты ее еще хоть раз видел? — спросил Данг.

— Да… — помрачнел Профессор, — Как раз перу тем, как попасть сюда. Уже через много лет. Когда срочную служил, в автороте. Грузовик мне попался до того раздолбанный, день ездишь, день чинишь. От него вообще все на ходу отлетало. Еду я как-то по ночному городу — картошку, что ли, в часть вез. И на перекрестке глохнет мотор. Хорошо хоть ночь, никто не мешает. А я уже знаю, что это надолго. Не спеша вылез, поставил знак аварийной остановки, достал комплект ключей, переноску под открытым капотом пристроил — и стал вдумчиво ковыряться. Вижу — дело труба — подшипники на трамблере полетели, а менять не на что. Что делать? Идти пешком в часть? Все склады закрыты, в гаражах хрен кто что даст — там ведь все тащат друг у друга прямо из-под рук, а я еще молодой тогда был… Вдруг женский голос: «Довези до улицы Ленина». Я так же, не вылезая из-под капота, отвечаю, что конечно отвез бы, тем более по дороге, да вот машина теперь долго никуда не поедет. «Поедет» — это было сказано так уверенно, что у меня что-то екнуло внутри. И тут слышу — стук каблучка уже на подножке. Дверь открывается — да не моя, а та, для пассажира. Тут у меня уже все похолодело — дело было в том, что та дверь вообще снаружи не открывалась, кнопка была заклинена. Если, скажем, офицер со мной едет, я ему дверь изнутри открывал.