Перед лицом Родины - (Бирюк) Петров

- Пойдемте в столовую, - сказала хозяйка. - Ужин подан.

Оба встали с дивана и пошли в столовую.

X

О высокой оценке, высказанной Сталиным по поводу Викторова романа, сразу же стало известно всей литературной Москве. В этом отношении Ведерников был прав. Виктору посыпались предложения от разных московских издательств заключить с ним договора на переиздание первой и издание второй книги романа, над которой он еще работал.

Все это, конечно, было приятно и соблазнительно, но по совету Яновского Виктор воздерживался от заключения таких договоров. Он пока заключил только договор с издательством "Товарищество писателей" на издание в одном томе двух книг романа "Казачья новь" и по настойчивой просьбе редактора толстого литературно-художественного ежемесячника "Зарево октября" Курганова на опубликование в этом журнале своей второй книги.

Всюду, в какое бы издательство, редакцию журнала или газеты Москвы ни приходил Виктор, его встречали с подчеркнутой любезностью и радушием. Везде его просили сотрудничать.

Другие на месте Виктора, как это часто и случается, стали зазнаваться, вообразили бы себя гениями. Но Виктору слава не кружила головы. Он оставался таким же, каким был и прежде.

...Однажды, будучи в Москве, Виктор зашел в Союз писателей. В вестибюле его встретил Словский, который в то время возглавлял Союз.

- Здорово, Виктор, - сказал он. - А ты мне, брат, очень нужен... Даже телеграмму тебе послал, чтобы приехал в Москву. На днях я был в ЦК, разговор о тебе там был...

- По какому же поводу?

- Чего же мы с тобой тут будем говорить. Пойдем ко мне в кабинет, там поговорим...

Они зашли в кабинет Словского, уселись в кресла.

- Закуривай, - сказал Словский, угощая Виктора папиросой. Понимаешь, в чем дело, мы намерены перевести тебя жить в Москву...

- В Мо-оскву? - изумленно протянул Виктор.

- А что?.. Не хочешь?..

- Предложение-то уж неожиданное, - проговорил Виктор. - Это сразу трудно решить... Надо с женой посоветоваться...

- Ну вот и поезжай домой, посоветуйся, а потом срочно сообщи мне... В ЦК о тебе самого хорошего мнения... - Приглушая голос, словно боясь, что его кто-нибудь услышит, Словский сказал: - Сталин мне говорил о тебе похвально... А это, брат, что-нибудь да значит...

Виктор задумался.

- А какая цель моего перевода в Москву? - спросил он.

- Цель двоякая. Во-первых, мы хотим, чтобы наш талантливый, хороший писатель жил в Москве, а во-вторых, есть намерение назначить тебя редактором одного журнала... Опыт ведь журналистской работы у тебе предостаточный.

- А какого журнала?

- Ну, об этом мы после будем говорить.

Когда Виктор приехал домой и рассказал Марине о предложении Словского, она от восторга запрыгала.

- Ой, как замечательно!.. Какой умница этот Словский. Он правильно делает... Такому писателю, как ты, нужно жить только в столице.

- Ну, это ты брось, Марина, - нахмурился Виктор. - Ты меня, пожалуйста, не возвеличивай... А притом, я думаю, что хорошему писателю необязательно жить в Москве. Хороший писатель независимо от места жительства будет хорошим... Лев Николаевич Толстой всю жизнь почти прожил в Ясной Поляне, однако он признанный гений...

- Тогда было время другое, - возразила Марина. - Мне кажется, не один Толстой жил в провинции. Жили и другие классики - Лесков, Григорович, Короленко... Тогда действительно не имело никакого значения, где жил писатель - в провинции или в столице... А сейчас, скажем, живет какой-нибудь талантливый писатель в областном городе, пишет хорошие книги. Если он не вырвется в Москву, так он и будет вечно считаться областным писателем...

- Подожди, Марина, - прервал ее Виктор. - А я?.. Я ведь в областном городе живу, а вот ведь видишь...

- Ну что ты, - вскипятилась Марина. - Это хорошо, что на твою книгу обратил внимание Сталин, а то и ты сидел бы незамеченным... Разве может Сталин все книги, какие у нас в Союзе выпускаются, прочитать?.. Возьми вот, к примеру, Словского. У нас здесь он был посредственный писатель. Стоило ему переехать в Москву, как он уже стал греметь на всю страну... Или Куцерман. Здесь он бегал в начинающих мальчиках, а в Москве он сейчас бог... И таких примеров, к сожалению, много.

Виктор задумчиво слушал жену.

- Да, Марина, ты, пожалуй, права, - вздохнул он. - Что же делать, поедем в Москву. Пойду сейчас на телеграф, дам телеграмму Словскому...

XI

Каждый раз, когда Воробьев приходил к Мушкетовым заниматься с Лидой, он чувствовал смущение, боясь, что надоел им своим хождением. Вел себя сдержанно, больше все помалкивал. Но потом, видя, что вся семья Мушкетовых относится к нему всегда приветливо, дружелюбно и как будто даже каждый раз рада его приходу, он стал привыкать к ним, проникся уважением к профессору и его жене. Аристарх Федорович часто беседовал с ним, рассказывал о себе, расспрашивал и Воробьева о его прежней жизни.

Теперь Воробьев многое знал о Мушкетовых, да и они о нем знали немало. Знали, например, что когда-то служил у Константина адъютантом, встречался с ним в Париже и что Воробьев амнистирован Советской властью, работал на заводе и у него трагически умерла жена...

Воробьев понял, почему Надежда Васильевна страшно смутилась и покраснела в тот раз, когда профессор Мушкетов заговорил при нем о сувенире Шарля Льенара. Русский этот, конечно, был не кто иной, как Константин Ермаков, который, по всей вероятности, будучи в Москве, встречался со своей сестрой, и она встречу держала в большой тайне.

"Ну и бог с ней, - думал Воробьев. - Я-то ее тайну не буду открывать. Мне это совершенно не нужно".

* * *

Однажды в воскресный день Лида, занимаясь с Воробьевым, пожаловалась на головную боль.

- Может быть, на сегодня на этом и закончим? - спросил он.

- Пожалуй что давайте на этом и кончим, - согласилась она. - В следующий раз наверстаем... Голова разболелась.

- Тогда я пойду, - встал Воробьев.

- Я вас провожу... Посижу в скверике.

Они вышли вместе, прошли в маленький скверик, весь пронизанный солнечными лучами. У цветочных клумб шумно играли дети. Приглядывая за ними, мамаши и няни сидели на скамьях, вели неторопливые беседы.

Здесь был такой благословенный уголок, казалось, затерянный в этом шумном городе, куда едва уловимо проникал уличный грохот, звон и лязг трамвая, гудки автомобилей.

Цветы на клумбах благоухали терпко-сладкими запахами. Над ними золотыми шариками кружились бог знает откуда взявшиеся здесь пчелы, как хлопья снега, порхали в воздухе крупные белые бабочки.

Воробьев и Лида, отыскав свободную скамью, долго сидели молча. Они с интересом наблюдали за тем, как крупные пестрые бабочки сновали над яркими чашечками, источающими аромат цветов, сновали, припадая жалом то к одной, то к другой чашечке. И с какой радостью, казалось, каждый цветок отдавался такому нежному легкому прикосновению.

На мгновение бабочка замирала над душистым цветком, опьяняясь нектаром, а потом как бы с большой неохотой отрывалась от чашечки, стремительно трепеща крылышками, уносилась прочь...

Лида испытывала непонятное тревожное чувство. В своей короткой жизни девушка еще никого не любила. Бывали, конечно, случаи, когда ей нравились мальчики, с которыми она училась в средней школе, а затем в университете. Но увлечение ее было не долговременно, оно быстро проходило. А вот сейчас она не знала, что происходит с ней. Ей нравился Воробьев. Да так нравился, что думы о нем, как неотвязная тень, не оставляли ее ни на минуту.

"Что это такое? - спрашивала она сама себя. - Может быть, это и есть Любовь?.. Но разве я могу его полюбить? - взглядывала она на него. - Ведь он старше меня чуть ли не вдвое..."

Но она понимала, что такие доводы не убедительны.

Отец ее также значительно старше мачехи, и вот, однако, разница в возрасте не мешает им любить друг друга... Или вот великий немецкий ученый Роберт Кох в пятидесятилетнем возрасте полюбил двадцатилетнюю актрису и женился на ней. Нет, тут дело не в этом. Помеха в чем-то другом...

"Но в чем же?" - пыталась выяснить Лида причину, по которой она не могла любить Воробьева. Но причины такой не находилось.

"Да, видимо, я его полюбила, - уныло думала она. - Хорошо это или плохо?.."

И вдруг она похолодела от мысли, что вот она-то полюбила Воробьева, а он ее не любит.

"Ну, конечно, он меня не любит... Он даже и не смотрит на меня"...

Девушка вздохнула и поднялась.

- Вы, что же, уходите? - спросил Воробьев.

- Да, - грустно сказала она. - Пойду.

- А может быть, вы еще бы немного посидели со мной. Мне так приятно с вами быть.

- Да? - просияла Лида, глаза ее заблестели. - Вы серьезно говорите?..

- Что приятно с вами быть?.. Конечно, серьезно.

- Хорошо, - спокойно согласилась девушка. - Я посижу с вами еще немного... Но вы ведь молчите. Вам, наверно, со мной скучно?

- Что вы! - воскликнул он живо. - Разве мне с вами скучно? Конечно, нет... Я просто такой молчаливый человек... Давайте, Лида, говорить... О чем только?