Гориллы в тумане - Дайан Фосси

В это время в лагерь прибыл Роберт Кэмпбелл, фотограф журнала «Нэшнл джиогрэфик», чтобы отснять материал о жизни горилл на воле, а также о Коко и Пакер. С помощью Боба мы переделали ящик, расширив его и просверлив множество крупных отверстий сбоку и сверху. Затем мы поставили ящик в комнату горилл, чтобы они привыкли к нему. В нем они стали получать специально приготовленную для них пищу и молочную смесь. Через несколько дней гориллы придумали игру с погоней друг за другом вокруг ящика. Коко проявляла в этой игре большую сообразительность, чем Пакер. Она обнаружила, что резкий разворот всегда заставал Пакер врасплох и завершался забавным столкновением лбами. Коко также нравилось незаметно прятаться в ящик во время погони, а Пакер пробегала еще несколько кругов, пока до нее доходило, что Коко скрылась в ящике. Как им ни нравилась эта новая игрушка гигантских размеров, мне ящик постоянно напоминал о неизбежной разлуке и о тех муках, которые предстоит испытать моим любимицам.

Когда настал день злополучного расставания, Боб Кэмпбелл согласился сопровождать горилл до крошечного аэропорта в Рухенгери, откуда им предстояло лететь до Кигали, а затем навсегда покинуть Африку. Все приготовления к отправке были закончены. Я написала несколько страниц инструкций по обращению с животными по пути из Рухенгери в Кёльн. К стенкам ящика были прикреплены котелки с молочной смесью и пучки свежей лесной зелени — последней в их жизни. Я также вложила в ящик два больших гриба-трутовика. В тот момент, когда ничего не подозревающие малышки влетели в ящик и кинулись на грибы, мы закрыли дверь и задвинули засов. Пройдет еще несколько секунд, и носильщики понесут ящик вниз. Будучи не в силах вынести горе, я выбежала из домика, пересекла луг, где мы так часто гуляли, и убежала в лес. Даже теперь, по прошествии более чем десяти лет, у меня нет слов, чтобы описать ту боль, которую я испытывала от потери.

На протяжении нескольких лет сотрудники кёльнского зоопарка регулярно оповещали меня о состоянии здоровья Коко и Пакер и присылали их фотографии. Гориллам явно было несладко в клетках. Работая над этой книгой, я узнала, что в 1978 году с интервалом в один месяц Коко и Пакер скончались в неволе.

Глава шестая

Четвероногие гости Карисоке

Первый год работы в Карисоке был таким же плодотворным, как и первые шесть месяцев в Кабаре, благодаря тому, что мне без каких-либо помех удавалось проводить все время в наблюдениях за гориллами. День за днем я искала следы горилл и наблюдала — обычно в бинокль — за этими робкими, еще не привыкшими ко мне животными. По вечерам я сидела в палатке на раскладушке и печатала на машинке, установленной на ящике. Вокруг на высоко натянутой веревке в теплом токе воздуха от мирно шипящей керосиновой лампы, но на достаточно безопасном расстоянии от нее была развешена промокшая одежда.

Лампа была моим добрым гением, особенно когда приходилось выходить из палатки на пронизывающий до костей холод среди беспросветно черной ночи. Временами становилось жутко от мысли, что, не считая редких костров браконьеров, это, пожалуй, единственный свет во всей Вирунге. Когда я думала о безбрежных просторах необитаемой горной местности с обилием всяческой живности, мне казалось, что в мире найдется мало людей, которым повезло так, как мне.

Переносить одиночество трудно. Ночной рев слонов и буйволов, приходящих на водопой в Кэмп-Крик, в сочетании с похожими на скрип несмазанной двери криками древесных даманов — неотъемлемая часть окружающей меня тишины. Это были волшебные минуты.

Метрах в ста восьмидесяти от меня располагалась палатка трех руандийцев, которые доставляли воду и собирали хворост, а впоследствии научились читать следы горилл. После естественной смерти Люси и Дэзи, привезенных из Кабары, руандийцы подарили мне петуха Вальтера и курицу Вильму, и они прожили в палатке несколько месяцев. Вальтер был незаурядным петухом. Утром, когда я отправлялась на работу, он следовал за мной по пятам несколько сотен метров, словно собака. После обеда он выбегал мне навстречу с радостным клохтаньем. По вечерам он занимал место на каретке пишущей машинки и застывал, не шелохнувшись, при ее перемещении взад и вперед.

Не прошло и полутора лет, как палатка начала трещать по всем швам. Мои европейские друзья из руандийских городов Рухенгери и Гисеньи решили построить для меня небольшой однокомнатный домик с окнами и камином. Сначала сама мысль о домике пришлась мне не по вкусу, поскольку это предполагало постоянное жительство в то время, когда я еще не совсем оправилась от бегства из Кабары. Несмотря на мою неуверенность в ходе развития событий, первый домик в Карисоке все-таки был возведен общими усилиями за какие-то три недели. Носильщики непрерывной цепочкой таскали из низлежащих деревень прямые, как линейки, стволы молодых эвкалиптов для крыши. Из Рухенгери были доставлены листы жести (мбати) для наружной обшивки, а сплетенные вручную руандийские циновки из соломы использовались для обивки стен, потолка и пола. Из речки Кэмп-Крик глубиной около метра, протекавшей по лугу, натаскали камней, щебня и песку, чтобы сложить крайне необходимый камин. Вместе с нанятыми в первый же день работниками мы часами скоблили и полировали доски для столов и книжных полок. Затем нашили занавесок из местной яркой ткани — последние штрихи отделки моего первого дома с тех пор, как я уехала из Америки. Со временем в лагере было построено еще восемь домиков, каждый последующий был лучше предыдущего. Но ни один из них не был мне так дорог, как этот первый, самый простой.

С появлением нормального жилища я почувствовала себя гораздо увереннее. Наконец я смогла завести собачку и достала юную сучку — помесь непонятно кого с боксером. Я назвала ее Синди (Золушка) за привычку лежать, уткнувшись носом в золу камина. Она гармонично вписалась в повседневную жизнь лагеря. (Через два года она станет закадычным другом сироток Коко и Пакер.) Синди быстро стала общей любимицей. Она оставалась в центре внимания всего персонала лагеря, хотя я каждый день отправлялась на встречу с гориллами. Синди могла часами играть с Вальтером, петухом, считавшим себя, очевидно, собакой, парой воронов-шельмецов, Чарльзом и Ивонной, и даже со слонами и буйволами, появляющимися на берегах Кэмп-Крика после захода солнца. По ночам, когда ярко светила луна, стоило донестись реву слонов на водопое, как в Синди просыпался чертенок. Если я ее выпускала из домика, она стремглав неслась к ближайшему стаду слонов из пятнадцати — двадцати животных и резвилась меж их столбообразных ног. Никогда не забуду зрелища, как крошечный щенок лаял на слонов и покусывал их за ноги, словно назойливая муха, умудряясь при этом не быть растоптанным в лепешку.