Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк» - Виктор Карпенко

Ждать пришлось недолго: от удара чьего-то сапога дверь распахнулась, и в ярко освещенном дверном проеме показался мужик с пищалью в руках. Увидев князя, он вскинул пищаль, но выстрелить не успел. Князь Щеличев опередил его… Схватившись за грудь, мужик упал навзничь.

Но тут в спаленку ворвались еще трое. Князь выстрелил из второго пистолета, и опять удачно: один из мужиков, выронив саблю, схватился за горло. Князь, отшвырнув ногой скамью, бросился на рыжебородого, одетого в стрелецкий кафтан мужика. Тот увернулся и ударом сапога в живот отбросил князя в угол спальни.

– Вставай, собака! Прими смерть!

Князь медленно поднялся на ноги. Прямо перед ним, направив ему в грудь пищаль, стоял мужик в стрелецком кафтане. Другой, чернобородый, в большом треухе, стоял рядом, держа в руках по пистолету.

Страха воевода не испытывал. Было только до боли досадно погибать вот так, бесславно, в собственной опочивальне. Но, знать, не пришла его смерть. Произошло все так неожиданно и непонятно… Помощь, на которую рассчитывал князь и надеялся до самой последней минуты, пришла от одного из воров. Чернобородый мужик, повернувшись боком к князю, а лицом к своему товарищу, вдруг разрядил в него свои пистолеты. Затем, сдернув с убитого кафтан, шапку, он бросил их князю со словами:

– Оденься! Время не терпит. Поспешай!

Еще не веря, что пришло спасение, князь Василий быстро накинул на плечи кафтан убитого повстанца, надвинул на глаза его шапку. Оглядев князя, мужик покачал головой.

– Не пойдет так. На, – подал он тряпицу, – замотай лицо. Не дай Бог, признает кто, тогда и тебе, и мне – смерть.

Сунув в руки князя саблю, мужик кивнул ему, чтобы он следовал за ним.

Воеводский дом был во власти повстанцев. Их набралось столько в горницы, светелки, сени, что пройти к выходу было невозможно. Князь дивился тому, что повстанцы расступались перед чернобородым мужиком, давая ему, а следовательно, и идущему неотступно за ним князю Щеличеву дорогу.

На дворе также было людно.

Перед крыльцом повстанцы разложили большой костер и тащили к нему на освещенное место княжеское добро.

Выйдя со двора, чернобородый мужик остановился.

– Жди здесь, князь. Я мигом обернусь!

Вскоре он вернулся, ведя в поводу двух оседланных коней.

– Садись! – кинув поводья одного из жеребцов, тихо сказал мужик. – Любит, знать, тебя Бог, что так от смерти бережет, да уж ты, князь, больше в такие дела не встревай.

Мужик, кряхтя, влез в седло.

– Ну, что, князь, поехали?

– С Богом! – отозвался тот и нетерпеливо дернул поводья.

У Губной избы еще постреливали.

– Выходи, мужики! – кричали повстанцы стрельцам. – Может, помилуем, коли хорошо просить будете.

Те, меж выстрелами, им отвечали:

– А хрена не хошь? Чтобы мы, воины царевы, у бессамыг в ногах валялись? Накось, выкуси-ко!

За этим следовала пальба, и потом раздавалось опять:

– Выходь, краснополые! Выходь! Не то Гришку до ваших баб пустим. Он больно охоч до стрелецких женок, рвется, еле сдерживаем. Точно жеребец по весне до кобыл рвется!

В ответ неслись ругательства и залп из пищалей.

Когда Алёна с атаманами подъехала к изгороди Губной избы, наступило затишье: и та, и эта стороны устали и ругаться, и стрелять.

Подозвав одного из мужиков, осаждавших Губную избу, Алёна спросила:

– Долго вы еще сидеть здесь думаете?

Мужик, почесав бороду, ответил:

– А нам не к спеху. Жрать стрельцы захотят, сами из избы выйдут. Так, чтоб задарма животы класть – дураков нет! Стрельцы-то за бревнами сидят и палят по нам, а мы перед ними, как на ладони. Так что мы ужо погодим.

– Кто у вас здесь за старшего?

– А никто. Полусотенный Емельянов Фрол был поначалу, да потом убег воеводский дом шарпать.

Кровь бросилась в лицо. Обернувшись к атаманам и есаулам, Алёна приказала:

– Емельянова найти и повесить. Прилюдно казнь сию свершить, дабы другим неповадно было. Не разбойники мы, не для того поднялись мы на бояр. А он войско бросил, чтобы животов пограбить. Повесить за сию провинность! Тебе, Игнат, дело сие поручаю, – кивнула она Игнату Рогову. – Кто в Христорадиевке был на засеке, тот не заробеет казнь свершить. И ты, Игнат, не заробеешь Емельянова казни предать. Сюда же, – показала она на Губную избу, – прикатить пушки и разметать сие паучье место! Кукин! – позвала она одного из молодых атаманов, – тебе управляться с этим. Поспеши!

Атаман, молча развернув коня, ускакал в темноту.

Князь Щеличев, проезжая мимо Губной избы, увидел перед воротами группу всадников. Среди них выделялся один. Он был ниже всех ростом, мелковат, но судя по тому, что остальные всадники его внимательно слушали, князь решил, что это и есть самый главный вор. Каково же было его удивление, когда, подъехав ближе, князь распознал во всаднике женщину.

– Кто это? – невольно вырвалось у Василия Щеличева.

– Тише, князь! – зашипел на него мужик. – Чай, не у себя в палатах.

– Так кто же это? – уже тише спросил князь, оборачиваясь назад, туда, где осталась группа всадников.

– Ведьмака то! – прошипел чернобородый мужик. – Околдовала чертова баба всех! Мужики что телки за ней тянутся. Вор-старица Алёна – вот кто это!

– Так вот кто крепость под себя подмял, – процедил сквозь зубы князь Щеличев. – Опять она… Ну, ничего. Свидимся еще, век долог. Поможешь ли мне свидеться со старицей? – наклонившись к мужику, спросил князь, но тот ничего ему не ответил.

Так, крадучись, не привлекая внимания, выехали они за крепостные ворота.

– Дальше ты, князь, один добирайся.

– Может, вместе поедем, – предложил князь. – Слово за тебя скажу, помилуют.

Чернобородый мужик громко рассмеялся:

– Ты, князь, о своей голове пекись, каб не потерять по дороге, а я о своей как-нибудь сам позабочусь.

Мужик развернул коня.

– Прощевай, князь. Возвертаться мне надобно, не дай бог хватятся, а мне пожить еще хочется.

Князь, перегнувшись через седло, схватил мужика за руку.

– Погоди! Скажи, за кого молиться мне? Жизнь ведь ты спас мою.

Отстранив руку, мужик тихо сказал:

– За Хмыря свечу в соборе поставь, во спасение души его загубленной. – И, уже отъезжая, добавил: – Будешь, князь, в Арзамасе, поклон от меня князю Леонтию передай, наведается, мол, Хмырь скоро. Ну, прощевай, князь! Дорогой не следуй, заставы там наши стоят. Всех имают без разбору. Так что полем да лесом путь твой лежать должен. Да за женку свою не печалься, пригляжу, чтоб чего не содеялось, а как поутихнет здесь, так я вывезу и ее, и детишек твоих в Арзамас-град! – уже издали крикнул мужик.

Князь облегченно вздохнул, перекрестился в благодарность Богу за избавление от воров и тронул коня.

2

Алёна вошла в воеводский дом. Все здесь еще говорило о недавно прошедшем бое: и поваленные, поломанные лавки, скамьи; и перевернутый стол; и затоптанные грязными сапогами, залитые кровью ковры.

Трупы убитых как повстанцев, так и стрельцов вынесли, а в горницы стали заносить раненых.

Алёна, отстегнув саблю и вытащив из-за пояса пистоли, принялась за свое обычное после боя дело: она омывала раны, очищала от грязи и тряпок, коими зачастую обвязывали мужики пораненные места, накладывала на раны мази и перевязывала их вновь. Ей при этом, как всегда, помогали дед Пантелей и послушник Данило, поднаторевшие в этом деле за время похода.

– А это кто? – наклонясь над стонущим стрельцом, спросила Алёна. – Вроде как не наш.

– Верно, матушка, – подтвердил, подойдя к раненому, Иван Зарубин. – То стрелецкий сотник Семен Афанасьев – правая рука воеводы, его наставник.

Алёна, склонившись над стрельцом и осмотрев рану, одобрительно сказала:

– Крепок сотник. Другой бы после такого удара уже душу Богу отдал, а этот жив и, думается мне, жить будет. Неси, Данилка, воды, – приказала Алёна суетящемуся подле нее послушнику, – стрельца на ноги ставить будем.

У распахнутого окна сидели, отдыхая, атаманы. Они тихо, чтобы не мешать Алёне, переговаривались:

– Вот и пойми ее, – кивнул в сторону Алёны Иван Кукин. – Своего мужика велит на виселицу вести, а вражину от смерти спасает. Чудно! Ей-богу, чудно! – покачал он головой.

– Ты тут у нас недавно, многого не ведаешь, потому и удивляешься. Мы ни какие-нибудь гулящие, мы – войско, у нас свои законы тоже имеются. Наипервейший наш закон: за товарища свою жизнь положи, а в беде не бросай. Фролка же Емельянов товарищей своих бросил, на тряпье польстился, а он не простой казак, полусотенный, мужики под его руку поставлены, – пояснил атаманам Игнат Рогов.

Закончив перевязывать сотника, Алёна устало опустилась на лавку.

– Ты бы пошла прилегла, матушка, совсем, поди, извелась, – предложил Алёне дед Пантелей. – Мужики вон, – кивнул он на притихших атаманов, – здоровяки какие, и то притомились, а ты-то, голуба наша, совсем без сил. Иди в верхние палаты, там спаленка, я и постелил уже. Иди, иди, матушка, – помогая Алёне встать, уговаривал дед Пантелей.