Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы) - Евгений Анисимов

В миле от города находится монастырь Св. Александра Невского. Легенды об этом святом я не знаю, но начало монастырю было положено Петром I, и монастырь будет прекрасен, если его когда-нибудь достроят. Император также учредил орден в честь этого святого, названный его именем. Это второй орден, на красной ленте[55].

Река Нева протекает у самых монастырских садов и извивается от города прекрасными излучинами, способными бесконечно услаждать Вашу поэтическую душу. В городе много прекрасных домов, принадлежащих знати, но теперь, в отсутствие двора, совсем пустых; большая их часть имеет приятные сады. Я живу около одного из таких садов, часто прогуливаюсь в нем и размышляю обо всем, что оставила позади, но Вы восклицаете: «Долой слабость, продолжайте Ваш рассказ!» — и я вздыхаю и повинуюсь.

Я только что возвратилась из недельного путешествия, проведенного в обществе м-ра В., м-ра Р.[56], еще одного джентльмена и одной дамы. Я удивилась, услышав, что надо взять постели, но промолчала. В первый день мы проехали около двадцати миль, чтобы посмотреть на несколько бумажных мельниц[57], но преимущественно чтобы полюбоваться видом, который и впрямь восхитителен. Там нет гостиниц; человек, ведающий работами, принимает всех путешественников и за это получает жалованье от правительства. Он предложил нам очень хороший ужин и отвел две пустые комнаты для ночлега. Ложем нам служила солома, на которую положили наши постели; так мы и устраивались в продолжение всего путешествия.

Назавтра мы поехали в Петергоф, загородную резиденцию царя. Дворец мал и стоит на холме шестьдесят футов высотой примерно в полумиле от моря. Долина между дворцом и морем покрыта густым лесом, прорезанным дорожками и аллеями, у которых там и сям устроены водометы и фонтаны. По большой просеке перед фасадом дворца проходит канал, ведущий в море; на самом берегу моря есть также несколько летних домов. От дворца открывается вид на Кронштадтскую гавань и побережье Финляндии[58]. Здесь есть несколько хороших живописных полотен, но сильно испорченных вследствие небрежения. Вскоре мы должны отправиться в Москву, откуда Вам и далее будет докучать Ваша, и проч.

Мадам,

следуя Вашим указаниям, я без предисловий опишу свое путешествие из Петербурга сюда. Мы выехали пятого марта на санях. Сани похожи на деревянную колыбель и обиты кожей. Вы ложитесь на постель, устланную и покрытую мехами; в санях помещается лишь один человек, что очень неудобно, так как не с кем поговорить. Мы ехали днем и ночью и прибыли сюда девятого. Вы скажете, что я слишком бегло описываю путешествие, но что мне рассказывать? Нашим пристанищем всякий раз служила одна маленькая задымленная комната, где мы останавливались поменять лошадей и поесть то, что взяли с собой. Люди изо всех сил стремятся услужить, но видишь, что человеческая природа столь унижена, встречаешь таких жалких и несчастных бедняг, что они, кажется, лишь по виду напоминают человеческие существа. Если бы не эти хижины, расположенные друг от друга на расстоянии, нужном для смены лошадей, можно было бы подумать, что проезжаешь через безлюдный край, где не видно ни города, ни дома, а одни лишь густые леса, которые, будучи покрыты снегом, выглядели довольно романтично, и мне часто мерещилось, что снег на пнях и кустах образует всевозможные фигуры: я видела медведей, волков, даже кавалеров среди ветвей деревьев. Я часто желала, чтобы Вы были здесь, ибо Вы могли бы найти здесь ледяного друга, которого Вам не пришлось бы опасаться.

Я должна попросить прощения, что сказала, будто мы не миновали ни одного города, поскольку мы проехали через Новгород и Тверь.

Первый знаменит своим монастырем Св. Антония[59], который, как рассказывают, приплыл из Падуи на мельничном жернове и привез с собой богатства, достаточные для постройки этого монастыря. Город ничем не примечателен, хотя и обширен, дома все деревянные, низкие И маленькие, снаружи монастырь далеко не прекрасен, а изнутри я его не видела.

Тверь довольно опрятный город, расположен на склоне холма на берегу Волги; постройки деревянные и очень аккуратные.

Я еще недостаточно осмотрелась в том городе, где сейчас нахожусь, чтобы как-либо описать его. Император показывается редко, не устраивает приемов и, похоже, интересуется одной лишь охотой. Боясь оказаться оттесненным. главный фаворит императора князь Долгорукий подогревает в нем это увлечение С тех пор как около шести месяцев тому назад сей юный монарх потерял свою единственную сестру[60] (обладавшую необычайным умом), он оказался под безраздельным влиянием этого молодого вельможи, в котором, как я слышу, нет ничего выдающегося, кроме его титула.

Меня посетили несколько старых знакомых м-ра В.; одна из них была придворной дамой в царствование Вашего героя. Она умная женщина и развлекает меня рассказами о многих случаях из его частной жизни Один из них (хоть он и длинен) я изложу, поскольку, как полагаю, он показывает, что монарх не был таким дикарем, каким некоторые представляли его. Он воспылал страстью к дочери одного офицера по имени Монс и, чтобы завоевать ее, ухаживал за ней более усердно, чем это обычно приходится делать монархам. Наконец она уступила и стала его явной любовницей, и на протяжении многих лет он любил ее с редкой нежностью. В один роковой день он в, сопровождении своих собственных и иностранных министров поехал осматривать построенную им в море крепость. На обратном пути польский министр случайно упал с мостков и утонул, несмотря на все попытки спасти его. Император приказал вынуть из его карманов все бумаги и запечатать на виду у всех. Когда обыскивали карманы, выпал портрет; император подобрал его, и вообразите его удивление: он увидел, что это был портрет той самой дамы. Во внезапном порыве гнева он вскрыл некоторые бумаги и нашел несколько писем, написанных ею покойному в самых нежных выражениях. Он тотчас же покинул общество, один приехал на квартиру моей рассказчицы и приказал ей послать за дамой. Когда та вошла, он заперся в комнате с ними двумя и спросил ее, как ей пришло в голову писать такому человеку. Она это отрицала; тогда он предъявил ей портрет и письма, а когда сказал о его смерти, она залилась слезами, а он с такой яростью упрекал ее в неблагодарности, что, как думала рассказчица, готов был убить свою даму. Но он вдруг также заплакал и сказал, что прощает ей, поскольку так глубоко чувствует, сколь невозможно завоевать сердечную склонность, «ибо, — добавил он, — несмотря на то что вы отвечали обманом на мое обожание, я чувствую, что не могу ненавидеть вас, хотя себя я ненавижу за слабость, в которой повинен. Но я заслуживал бы совершенного презрения, если бы продолжал жить с вами. Поэтому уходите, пока я могу сдержать свой гнев, не выходя за пределы человеколюбия. Вы никогда не будете нуждаться, но я не желаю вас больше видеть».

Он сдержал свое слово и вскоре после этого выдал ее замуж за человека, который служил в отдаленном крае, и всегда заботился об их благополучии[61].

Я очень хотела бы, чтобы Вы прочитали эту историю м-ру Б. Обладай он властью этого монарха, что бы делали Вы? Но пусть он сам найдет применение этому сюжету, который я предлагаю ему.

Я остаюсь и проч.

Мадам,

Ваше письмо и доброе, и жестокое одновременно. Вы говорите массу любезностей, пишете о многих моих друзьях, но запрещаете мне говорить что-либо о них или задавать какие-либо вопросы, а хотите, чтобы я лишь отвечала на Ваши. Это очень деспотично, но я должна повиноваться. Что касается Вашего первого вопроса — какие я веду беседы, — то ответить на него трудно. Я ежедневно разговариваю с высокопоставленными особами. Супруга польского министра каждый вечер устраивает собрания, где встречается весь свет. Но, к моему великому огорчению, большинство — для игры, хотя никого к ней не принуждают. Поскольку я по-прежнему недоумеваю, как разумным людям может нравиться это пустое, но опасное развлечение, мне не надо говорить Вам, что я лишь наблюдаю и размышляю о человеческих слабостях, в чем, как Вы знаете, имела обыкновение укорять меня мисс Белл.

Некоторое время, тому назад я познакомилась с юной дамой, которая не играет по причине ли той же непонятливости, что и я, или же потому, что ее сердце преисполнено более нежной страстью; я не берусь определить. Кротость, доброта, благоразумие и учтивость этой восемнадцатилетней особы заключены в хорошенькую оболочку. Она — сестра фаворита, князя Долгорукого[62]. Предмет ее любви — брат германского посла; все уже оговорено, и они ждут только каких-то бумаг, необходимых в его стране, чтобы стать, я надеюсь, счастливыми. Кажется, она очень рада, что в замужестве будет жить за пределами своей страны; она оказывает всевозможные любезности иностранцам, очень любит жениха, а тот — ее.