Шпион, которого я убила - Нина Васина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, он – военный разведчик. Что нам это дает?
– Это значит, что военные тоже с ног сбились – ищут пленки, ими же заготовленные, и вот это – самое интересное. Они уничтожили все оставшиеся подложные заготовки и пасут Булочкину с той же целью, что и мы. Цель – пропавшие пленки.
– А если эта женщина просто позарилась на дорогую зажигалку? Нашла ее, давно продала и – ни сном ни духом про какие-то там шпионские игры?
– Две зажигалки, Осокин. Ее обыскивают везде, где она только попадется под руку. И наблюдение установлено почти сразу после убийства в театре блондина. Хотя ты можешь быть прав. Продать любую золотую вещь сейчас можно даже в переходе метро за две минуты. Если эти пленки не всплывут, дело будет вечным висяком. И мне кажется, что военная разведка делает все, чтобы пленки не всплыли.
В десять вечера – минута в минуту – Ева впустила в дом Января. Далила разбила несколько тарелок о его голову, а потом опрокинула торшер и снесла крутым бедром вазу в углу коридора с засушенными зонтичными, когда убегала от раздевающегося в пылу погони Января. Ева с детьми закрылись в детской, и Кеша максимально доступно для детей дошкольного возраста объяснил необходимость подобного проявления мужских инстинктов для продолжения человеческого рода на Земле вообще и для успокоения нервов Далилы в частности. «А что касается присутствия некоторого насилия в сексуальных играх взрослых, – назидательно вещал он, расхаживая перед открывшими рот близнецами и остолбеневшей Евой, – то в данном случае совет вашей мамы Евы, который она подарила Январю – быть более настойчивым в выражениях чувств, был не совсем удачен. Поскольку мы, мужчины, сначала освобождаемся от нахлынувших инстинктов и только потом позволяем себе расслабиться до какого-то выражения чувств».
– Да где ты этого набрался? – очнулась Ева.
– Мировая литература свидетельствует, что никакой опыт развития человечества не искоренит в людях примитивных инстинктов размножения!
В одиннадцать позвонил Костя Вольский. Он спросил, почему такая женщина, как Ева Николаевна, живет в России и работает на безопасность страны воров и дебилов.
– Какая – такая? – завелась с пол-оборота Ева.
– Тебя даже придумать невозможно, сколько ни думай, такую – не придумаешь, – перешел на «ты» Костя. – Какой длины имеешь ноги? – Он икнул в трубку.
– Не измеряла. Ты что, пьян? Ты один дома?
– Я тебя моделирую на экране. У меня загвоздка с ногами. С длиной. Скажи, пожалуйста, какой у тебя рост?
– Метр семьдесят девять, и это не предел – я еще расту!
– При таком росте в условиях идеальных пропорций длина ноги должна быть не меньше девяноста пяти и не больше ста четырех сантиметров. Знаешь, как нужно измерять? Сейчас я тебе объясню… Нужно сесть на пол, расставить ноги в стороны и приложить один конец линейки к…
– Костя, ложись спать.
– Нет, сначала я докажу, что ты непропорционально сложена. Тут вот у меня по журналу видно, что объем груди…
Ева отключила телефон.
В полдвенадцатого полусонный Сережа сходил в туалет, потом забрел к работающей за компьютером Еве. Она посадила его на колени.
– Они все еще размножаются, – доложил Сережа. – А сколько детей родится? Не слишком много?
– Детей много не бывает, – прижала его к себе Ева, укачивая.
Она забыла про отключенный телефон, после полуночи ушла спать к детям, и колокольчик электронной почты звенел и звенел в пустой комнате с половины шестого до семи часов. Поэтому Ева Николаевна узнала о напечатанных в газете документах только в полвосьмого утра. Статья называлась: «Наука – в нокауте, оборонка – в ауте, а все мы – по уши в Коупе» и содержала хорошо отпечатанные снимки. Военная разведка к десяти часам напряженных переговоров признала их теми самыми, ею же заготовленными на подложных пленках, которые «были утеряны агентами разведки Службы в ходе операции по задержанию Коупа» (цитата из докладной записки руководству Службы). Особенно огорчил военных комментарий ученого, приведенный в статье, из которого следовало, что научные данные в этих документах «достаточно убоги, чтобы представлять какую-нибудь ценность для иностранной разведки, хотя бы в силу того, что это устаревшая информация, которую можно при желании получить в научных журналах и вестниках вооруженных сил» (цитата из газетного комментария). Общая же направленность статьи носила, по мнению военных, провокационный и антигосударственный характер, поскольку журналист, ее подготовивший, в самых въедливых выражениях намекал, что Россия дошла в своей государственной тайне до полного абсурда: «…у нас в стране теперь засекречиваются не достижения науки и техники, а ее отставание и провалы в исследованиях» (цитата из статьи).
– Я пытаюсь с тобой связаться с пяти утра, – укоризненно заметил полковник Кошмар. – Военные почти сдали нам своего человека в театре.
Сдавали военные Марата Устинова так. Сначала начальник военной разведки провел за закрытыми дверями срочное совещание с представителями Министерства обороны, на которое начальника отдела внутренних расследований Кошмара не пустили. Потом он провел в запертом кабинете совещание один на один с начальником отдела внутренних расследований Службы полковником Кошмаром, на которое не пустили начальника отдела внешней разведки полковника Кнура. Потом начальник отдела внешней разведки полковник Кнур был вызван на ковер к директору Службы безопасности, а начальник отдела внутренних расследований Кошмар на партию в бильярд с замминистра. К вечеру этого напряженного дня все так перепуталось, что ни один адъютант не мог точно ответить, где находится его начальник, а секретарь замминистра по ошибке даже заказал на бильярд шесть бутылок французского белого вместо грузинского полусухого урожая восемьдесят седьмого года.
Виновник этого переполоха благополучно «отсветил» в театре «Евгения Онегина», в антракте спустился на сцену и с удивлением увидел, что ее после «дуэли» Онегина с Ленским подметают четверо уборщиц. Три из них сновали достаточно активно. Одна – это, конечно, была Надежда – сгребала в совок дуэльный «снег» с такой медлительностью и вниманием к каждой крошечной бумажке, как будто решила пересчитать «снежинки».
Марат стоял в темноте за занавесом и смотрел на полусонные движения костюмерши Наденьки с безразличием приговоренного. Он вспомнил – минуту за минутой – вчерашнюю их поездку, и переобувание кедов на кроссовки, и стучащие друг о друга болтушки на заколках, и импровизированный обыск, и даже тампоны «Оби». Девчонка проделала все артистично. До последней минуты он ничего не заподозрил, сам угнал ее от слежки, сам подвез к редакции газеты, в которой сегодня напечатали выдержки из особо секретного материала, утечку которого в театре ему так и не удалось отследить.
Он спустился в костюмерный цех. Прошел вдоль стоек с костюмами. Его услышал и окликнул Леон:
– Кто это шастает в темноте? Выходи, шастают тут!..
Марат вышел на свет у раскроечного стола.
– Чего бродишь? Девчонке мозги пудришь, а с какого интереса?
– Значит, есть интерес.
– Знаю я твой интерес кобелиный, – покачал головой Леон.
– Я больше не буду, – поник головой Марат. – Я вообще скоро уволюсь.
– Что, работа не нравится?
– Работа нравится. А может, и не уволюсь. Может, наоборот, останусь здесь до пенсии. Ты сколько в театре?
– Столько, сколько ты еще не надышал. Больше тридцати.
– Столько я не выдержу, – покачал головой Марат. – Это же я все спектакли выучу наизусть. Озверею. А где ее рабочий шкафчик?
– Балерины? Вот там, за стойками справа. С птичкой. Тебе зачем?
– Положу шоколадку, – вздохнул Марат. – Она заслужила.
Шкафчик с полустертым желтым попугаем был заперт на маленький висячий замок. Остальные четыре тоже. С чебурашкой, кошкой, ромашкой и серпом с молотом.
– Детский сад какой-то, – бормотал про себя Марат, ковыряясь в замке проволокой. Он спешил. Ощупывая рабочую спецовку Надежды, роясь в ее косметичке, поглядывал на символ единения рабочего и крестьянки в каком-то заторможенном удивлении. Потом решился и потрогал замок на последнем шкафчике. К его удивлению замок тут же открылся, освободив изогнутую дужку. Марат открыл дверцу. В глаза сразу бросилась залапанная фотография на внутренней стороне дверцы – улыбающаяся молодая женщина с двумя детьми на фоне старинного замка. А с верхней полки свисал красным треугольником небрежно закинутый туда галстук. Оглянувшись, осветитель потянул галстук на себя, тот скользнул дорогим шелком вниз, и свечение позолоты на серпе и молоте, как блеснувшая чешуя змеи, заставило Марата застыть и задержать дыхание.
– Это ты, пацан, напутал со шкафчиком, – сказал ему в затылок мастер, появившийся сзади совершенно бесшумно в своих стоптанных тапках. – Я же сказал – птичка!